Боги среди людей - Кейт Аткинсон

— Какой широкий жест! Я бы с радостью, — сказал он и нерешительно добавил: — Только не знаю, поместится ли он в столовой.

С грустью вспомнив «Эйсвик», Тедди представил, как смотрелся бы этот великолепный буфет в просторной кухне, но здесь, в стенах типового сдвоенного дома, такому предмету мебели суждено было стать инородным телом. Тедди сам удивился, когда на него нахлынуло желание: этот буфет прочно ассоциировался у него с домом Шоукроссов. С прошлым.

— А Нэнси как на это смотрит?

— Понятия не имею, — ответила Герти. — Ты сам поинтересуйся.

— Можешь дать ей трубку?

— То есть? — не поняла Герти. — В каком это смысле?

— Позови ее к телефону.

— Я позови ее к телефону? — Герти совсем растерялась.

— Она ведь у тебя, — сказал Тедди, удивляясь такому недоразумению.

— Ничего подобного, — ответила Герти.

— Она же поехала в Лайм-Риджис. К тебе. Разве нет? Помочь с переездом?

После неловкой паузы Герти осторожно произнесла:

— Сейчас ее здесь нет.

Тедди почувствовал, что она беспокоится, как бы не выдать сестру, и первым его порывом, как ни странно, было избавить Герти от неловкости, а потому он дружески сказал:

— Ладно, не волнуйся. Я что-то перепутал. Сейчас ее разыщу и перезвоню тебе. Кстати, этот буфет — очень щедрый дар. Спасибо, Герти.

Он тотчас же повесил трубку, спеша осмыслить эти странные вести. Поеду в Лайм, помогу Герти с переездом. Здесь никаких разночтений быть не могло.

Если Нэнси задумала кое-что от него скрыть и с этой целью сделала вид, будто едет к сестре в Дорсет, значит на то была особая причина, ведь так? Он знал, что Нэнси умеет лгать с изящной легкостью, но скрытной она не была, скорее наоборот. Порой он даже чувствовал, что их близость скрепляется ее нарушениями Закона о государственной тайне. Когда Нэнси вернулась «из Дорсета», он только спросил:

— Как прошел переезд?

На что она ответила:

— Нормально.

— Хороший у Герти дом?

— Мм… Вполне, — уклончиво сказала Нэнси, и он не стал дальше расспрашивать, чтобы она не подумала, будто ей учинили допрос с пристрастием.

Вместо этого он решил выждать и посмотреть, как разрешится эта недомолвка. Вопрос супружеской измены никогда его не тревожил. Ему трудно было представить Нэнси в роли жены, наставляющей рога мужу. Он всегда — даже сейчас — считал ее безупречной, порядочной и в мыслях, и в поступках. Нэнси была не из тех, кто изображает невинность. Но и не из тех, кто направляет свои усилия по ложному пути. Если она солгала, то из прагматических соображений. Разве за этой хитростью не могла стоять какая-то задумка: сюрприз ко дню рождения, семейный сбор? После кончины Сильви и продажи Лисьей Поляны ничто, казалось, не могло собрать клан Тоддов вместе. Тедди и его решительные сестры, Урсула и Памела, вообще, похоже, больше не оказывались в одно и то же время в одном и том же месте, разве что на похоронах. На свадьбах — нет, свадеб больше не случалось — почему, интересно знать?

— Да потому, что мы оказались между поколениями, — сказала Нэнси. — Подожди, скоро настанет черед Виолы.

Виола стала единственной стрелой, которую они вслепую выпустили в сторону будущего, не представляя, где она приземлится. Им бы прицелиться получше, думал Тедди, наблюдая за дочерью (так и не вступившей в брак с Домиником, отцом ее детей), которая в ратуше Лидса наконец-то связала себя супружескими узами с Уилфом Ромэйном — такого провального брака свет не видел.

— Сдается мне, он выпивает? — осторожно спросил Тедди, когда Виола представила ему своего «нового молодого человека».

— Если это нападки, — сказала Виола, — а ты всю жизнь только и делаешь, что ко мне придираешься, — то можешь засунуть их себе туда, куда не попадает солнце.

Эх, Виола.

Когда Нэнси собралась в очередную поездку — прокатиться вместе с Милли в Озерный край, Тедди поклялся себе не уподобляться дешевому сыщику и не устраивать проверок. Со времени ее возвращения из Дорсета никаких именинных сюрпризов или семейных сборов не случилось, но это еще ничего не доказывало. Он с трудом удержался, чтобы не позвонить Милли на домашний номер, но его тревога, очевидно, передалась Виоле, которая в отсутствие Нэнси постоянно ныла: «Когда мамочка приедет?» Это давало ему веские основания, рассуждал он сам с собой, навести справки об «оскорбленной супруге».

— А, приветик, Тедди, — беззаботно пропела Милли. — Сто лет тебя не слышала.

— Ты, выходит, не поехала с Нэнси в Озерный край? — напрямик спросил он и внезапно разозлился.

Не без оснований, правда? Молчание слегка затянулось; потом Милли сказала:

— Я только что вошла. Провожала ее на поезд.

Как-никак она была актрисой, пусть и не слишком убедительной на сцене — не то что сейчас, подумал он. Какой смысл был Нэнси перед возвращением домой тащиться в Брайтон? Но Тедди не мог доказать, что она там побывала. Или не побывала. Он поймал себя на том, что прежде не знал мук ревности, но сейчас дешевый сыщик поднял свою уродливую голову и спросил:

— И как тебе Озерный край, Милли? Чем конкретно вы там занимались?

— Да как тебе сказать, — непринужденно бросила она. — Там же дом Вордсворта, одно, другое.

Неужели Милли не пересказала этот разговор Нэнси? Жена, конечно, пребывала в блаженном неведении относительно его подозрений, когда объявила о предстоящей поездке к Беа. (Интересно знать: все сестры состояли в заговоре? Даже добросердечная Герти, даже солидная, почтенная Уинни?)

Тедди сковало не долготерпением, а параличом. Он не мог спросить Нэнси, что происходит (хотя это был бы вполне очевидный шаг), потому что в ответ услышал бы либо ложь, либо одиозную правду. Вместо этого он «плелся» дальше (привязалось же к нему это словцо), хотя подозрения не отступали. Подобно криминалисту, он рассматривал все нюансы поведения жены. Была, к примеру, явная конспирация в такой сцене: он наткнулся на Нэнси в коридоре, когда она, прислонившись к узорчатым обоям, вполголоса болтала по телефону, но при его появлении тотчас же свернула разговор.

— Кто звонил? — с напускным равнодушием спросил он.

— Беа, посплетничать хотела, — ответила Нэнси.

Или вот еще: по утрам, прежде чем сесть на велосипед и вместе с дочкой отправиться в школу, она бегала к почтовому ящику. Ждешь письма? Нет, что ты.

Когда она помешивала соус или писала план урока, на лице у нее частенько появлялось озабоченное выражение, а взгляд устремлялся вдаль. «Извини, задумалась» или «Голова побаливает», говорила она; в последние месяцы ее донимала мигрень. При виде Виолы по ее лицу пробегала мимолетная мучительная тень. Разрывается между любовником и ребенком, предполагал Тедди. Предать мужа — само по себе гнусно, а предать ребенка — это вообще не лезет ни в какие ворота.

Он не верил, что она хочет увидеть Лондон или родную сестру. В его воображении, которое теперь пылало гневом, блудница-жена крутила шашни где-то поблизости — возможно даже, в убогой гостинице на Миклгейт. (Воспоминания военной поры. Местная девчонка. Постыдный разврат.)

После того как Нэнси уехала на вокзал Кингз-Кросс, Тедди позвонил Урсуле, чтобы выговориться, но в ответ услышал резкие, без тени сочувствия слова:

— Что за глупости, Тедди? Нэнси никогда тебе не изменит.

«И ты, Брут?» — подумал он; впервые в жизни сестра не оправдала его ожиданий.

Как и планировалось, в пятницу вечером распутница-жена второпях приехала домой на такси. Тедди видел, как она расплатилась с водителем и тот достал из багажника ее саквояж. С изможденным видом она брела по гравию к дверям дома. Не иначе как утомилась от любовных страстей или не могла оторваться от любовника.

Тедди распахнул дверь, когда Нэнси только искала в сумочке ключ.

— Ой, спасибо, — сказала она и, не глядя на него, прошагала в коридор. От нее несло табаком и еще алкоголем.

— Ты курила? — спросил Тедди.

— Еще не хватало. Конечно нет.

Значит, любовник курил и оставил на ней свой запах. Свой след.

— И выпивала. — Его захлестнуло отвращение.

— В вагоне было накурено, — безучастно сказала она, — а виски — да, позволила себе глоток в поезде. И что из этого? Извини, я жутко устала.

— Ну разумеется: музеи, выставки, — ядовито сказал Тедди.

— Что? — С непроницаемым выражением лица Нэнси опустила саквояж и в упор посмотрела на мужа.

— Я знаю, что происходит, — сказал он.

— И что же?

— Ты закрутила роман. Используешь эти вылазки как прикрытие.

— Вылазки?

— Ты, наверное, думаешь, что я туго соображаю. Несчастный Тедди в его накатанной колее.

— Накатанной колее?..

— Я знаю, чем ты занимаешься, — повторил он, раздражаясь оттого, что она не реагирует на его уколы.