Боги среди людей - Кейт Аткинсон

По прошествии четырех месяцев после переезда в Йорк Тедди все еще просыпался в удушающей тоске и прислушивался к глухому рассветному многоголосью пригорода, с которым соперничал отдаленный рокот транспорта — видимо, с трассы A64. Тедди скучал по зеленому миру, который прежде подступал к его порогу. Ни кроликов, ни фазанов, ни барсуков в Йорке не водилось — только павлины в музейных садах. Не видел он и лисиц — до тех пор, пока облезлые городские особи не повадились рыться в мусорных баках на задворках «Фэннинг-Корта». Тедди втихаря выносил для них объедки; его тайная благотворительность наводила ужас на смотрительницу. Это же разносчики заразы, повторяла Энн Скофилд. («Сама она зараза», — сказала Берти. Порой внучка напоминала ему Сильви — точнее, лучшие ее черты.)

За новым домом простирался большой участок земли; Тедди купил себе краткий справочник по садоводству. Любой сад, по его мнению, представлял собой укрощенную природу, связанную искусственными путами. У Тедди нынче были подрезаны крылья, как у голубого волнистого попугайчика, которого Виола потребовала себе на день рождения.

— «Если птица в клетке тесной…» — шепнул Тедди, когда Нэнси пришла из зоомагазина.

— Знаю, знаю, — подхватила она, — «…меркнет в гневе свод небесный».{84} Но волнистые попугайчики специально выведены для жизни в неволе. К сожалению, другое им недоступно.

— Видимо, только этим и утешаются, — сказал Тедди.

Другая их пленница, несчастная Голди, переезда не вынесла. Блейк в своем перечне злодеяний ни словом не обмолвился об аквариуме, но, безусловно, осудил бы эту тюрьму. Виола расстроилась при виде бледного всплывшего трупика, и Тедди, чтобы утешить дочку, вытащил на свет свою старую нашивку клуба «Золотая рыбка».

— Представь, что у нее есть крылышки, — посоветовал он, — и она летит на небеса.

Попугайчику дали имя Певун, и, как оказалось, совершенно неподходящее: всю свою короткую жизнь он безучастно поклевывал костяную муку или переминался с ноги на ногу на жердочке, но не издал ни звука. Как-то раз, на миг ощутив родство с этим угрюмым созданием, Тедди подумал: лучше уж взлететь и разбиться, как Икар.

— Уезжаешь? Опять? — переспросил он, старательно изображая небрежность.

— Да, опять, — беззаботно ответила Нэнси. — Ты не возражаешь, правда?

— Да, правда, — сказал Тедди. — Только… — Он смешался, боясь выдать свои дурные предчувствия.

За последние три месяца Нэнси третий раз собиралась в дорогу — проведать одну из сестер. Вначале съездила в Дорсет, чтобы помочь Герти с переездом, и почти сразу — в Озерный край, вместе с Милли. («Там же дом Вордсворта и все такое».) Милли вела довольно разгульную жизнь в Брайтоне и в настоящее время оказалась «меж двух мужей».

— Ей необходимо выговориться, — объяснила Нэнси.

Себя саму Нэнси объявляла «домоседкой». Каждое лето они («семейный триумвират», как говорила Нэнси, придавая Виоле статус, равный родительскому) ездили в отпуск на море, хотя, по наблюдениям Тедди, нынче они представляли собой не триумвират, а малолетнюю диктаторшу с двумя верными слугами. Они добросовестно ездили на восточное побережье — в Бридлингтон, Скарборо, Файли. Делалось это только ради Виолы. «Совок и ведерко — больше ребенку ничего не нужно», — говорила Нэнси и героически отстаивала это убеждение, когда триумвират скрывался от ветра за взятым напрокат щитом или находил пристанище в сырой, запотевшей чайной, где съедались бутерброды с ливерной колбасой, выдаваемые по утрам квартирной хозяйкой.

Это был не столько отдых, сколько экзамен на выживание. «Можно уже домой?» — неустанно твердила Виола под молчаливое согласие Тедди. В те пансионы, где они останавливались, с собаками не пускали; там становилось особенно заметно, как обделена Виола — единственный ребенок в семье. У нее плохо получалось играть в одиночку, а с другими детьми — и того хуже.

Ветренное побережье Йоркшира не отвечало представлениям Тедди о курортной местности. Северное море было могилой многих бестелесных покойников Раннимида: на дне лежали богачи с причудами. Двое худших для него суток войны он беспомощно болтался на немилосердных волнах. («Ну, в добрый час».) Когда Виола немного подрастет, обещала Нэнси, они начнут ездить куда-нибудь подальше: в Уэльс, в Корнуолл. «В Европу», — добавлял Тедди. Монолиты цвета. Горячие ломтики солнца.

И вот теперь Нэнси собиралась в Лондон, где жила Беа. («Всего-то на пару деньков. Сходить на концерт, может, на выставку».) Час был поздний; она проверяла тетради. Тедди косился на бессмысленные для него колонки дробей. «Я должна видеть ход решения», — аккуратно написала Нэнси красной ручкой, потом сделала паузу и посмотрела на мужа. У нее всегда было открытое, бесхитростное выражение лица, призывавшее к откровенности, обещавшее прощение. Ученики ее обожали.

— Да, так вот… — заговорила Нэнси. — В Лондон я, наверное, отправлюсь в среду вечером и вернусь в пятницу. Пока ты на работе, Виола будет в школе, а домой пойдет с подружкой, Шейлой, и по дороге ты ее где-нибудь подхватишь. — (Какие сложности, отметил Тедди. Не проще ли съездить к сестре на выходные?) — Ты согласен удерживать оборону? Справишься? Виола будет только счастлива побыть с тобой вдвоем.

— Неужели? — с грустью усомнился Тедди.

Виола в свои девять лет по-прежнему боготворила мать, тогда как Тедди просто занимал обязательное родительское место.

— Если ты против, я не поеду, — сказала Нэнси.

Какая куртуазная беседа, подумал Тедди. А если он возьмет да и скажет: «Да, я против, останься дома», что тогда? Но вместо этого он выговорил:

— Что за глупости, с чего мне возражать? Конечно поезжай, не вижу препятствий. Если возникнут какие-нибудь сложности, найду тебя у Беа.

— Уверена, в этом не будет необходимости, — сказала Нэнси и вскользь добавила: — Мы не собираемся дома сидеть.

Когда Нэнси ездила к Милли в Озерный край, телефона в сельском доме не было. Когда она помогала Герти с переездом, телефон еще не подсоединили. «Если возникнет сверхсрочное дело, — оживленно сказала Нэнси, — или случится какая-нибудь трагедия (она будто искушает судьбу, с легкостью рассуждая о таких вещах, подумал Тедди), воспользуйся услугами радиосвязи: можно сделать объявление. Ну, ты сам знаешь: „Полиция разыскивает такого-то и такого-то, предположительно находящегося в районе Вестморленда. Просьба откликнуться“ — как-то так». Через сорок лет, когда он уже жил в «Фэннинг-Корте», Виола привезла ему мобильный телефон и сказала: «Ну вот, теперь ты постоянно будешь на связи. Вдруг с тобой опять что-нибудь приключится, — (она намекала на перелом бедра, не давая отцу забыть об этом несчастном случае и будто бы указывая на серьезный недостаток его характера), — заблудишься, например, или еще того хуже».

— Заблужусь?

Пользоваться мобильным телефоном он так и не научился. Кнопки оказались слишком маленькими, а инструкции — слишком путаными.

— Старого учить — что мертвого лечить, — сказал он Берти. — Да и зачем мне постоянно быть «на связи»?

— В наши дни человеку негде спрятаться, — ответила она.

— Разве что в своем воображении, — подсказал он.

— Даже там, — угрюмо заявила она, — до тебя доберутся.

— Вот и славно, — сказала Нэнси. — Значит, отъезд в среду. Решено. — Она принялась аккуратно складывать тетрадки. — Дело сделано. Можно тебя попросить: вскипяти молоко для какао. — Покосившись на него с иронической улыбкой, она полюбопытствовала: — Все в порядке? Если какао некстати, то и не надо.

— Ну почему же? — отозвался он. — Очень даже кстати. Сейчас приготовлю.

Я должна видеть ход решения, сказала про себя Нэнси.

Когда Нэнси отбыла в Дорсет, чтобы помочь Герти с переездом, и оказалась вне пределов досягаемости, Тедди удивился, заслышав телефонный звонок. На проводе была сама Герти (которой якобы еще не подключили телефон).

Женщина прямолинейная, она с места в карьер спросила:

— Помнишь мой большой дубовый буфет в стиле искусств и ремесел? В столовой у нас дома стоял?

— С изразцами под античность и медными петлями? — уточнил Тедди. Разумеется, он помнил.

— Да-да. Он у меня в новый дом не влезает… сюда вообще мало что влезает, — жизнерадостно добавила она, и Тедди вспомнил, как был неравнодушен к Герти и почему. — Так вот, — продолжала она, — я знаю, что он всегда тебе нравился. Хочешь — забирай. Можно прямо сейчас погрузить в фургон — место есть, обойдется недорого. А иначе я его в комиссионный сдам.

— Какой широкий жест! Я бы с радостью, — сказал он и нерешительно добавил: — Только не знаю, поместится ли он в столовой.

С грустью вспомнив «Эйсвик», Тедди представил, как смотрелся бы этот великолепный буфет в просторной кухне, но здесь, в стенах типового сдвоенного дома, такому предмету мебели суждено было стать инородным телом. Тедди сам удивился, когда на него нахлынуло желание: этот буфет прочно ассоциировался у него с домом Шоукроссов. С прошлым.