Крысиный волк - Дарья Беляева

Если задуматься, все это было так неправильно, вся ночь эта была неправильной, но Амти не хотелось думать, не хотелось винить себя ни за что. Она скулила и просила его не останавливаться, послушно запрокидывая голову всякий раз, когда он тянул ее за волосы. Острое, болезненное наслаждение как будто одурманивало ее, не так, как пустота, а совсем по-другому, медленно и томительно. Колени все время подгибались, и Шацар поддерживал ее, продолжая трахать. Перед тем, как кончить, Шацар надавил ей между лопаток, прижимая к постели и впился зубами в загривок, не больно, но ощутимо.

Все продолжалось, как во сне, изредка ее выводила из этого состояния острая вспышка удовольствия или боли. Иногда Амти могла его гладить, иногда нет. Ей казалось, что прошла вечность, и она не совсем понимала, где находится.

Когда он целовал ее, Амти отвечала, и подавалась к нему, отвечая и на его движения. Амти так и не поняла, почему пришла в себя в определенный момент. Они целовались, он был на ней, в ней, но уже не двигался. Амти чувствовала себя опустошенной, изможденной, подушка была влажной от слез. Амти подалась к нему, уткнулась носом в шею, вдохнув его запах. Все теперь пахло им, она пахла им, папины простыни им пахли. Амти запустила пальцы в его влажные волосы, погладила, неловко и по-детски.

— Мне с вами хорошо, — сказала она, и поняла, что все еще говорит с ним на «вы». Он коснулся языком ее скулы, слизав каплю пота или слезу. Кое-чего Амти не сказала — мне с вами хорошо и страшно.

Но ей нравился страх. Страх был ее страстью. Она смотрела ему в глаза, стараясь сфокусировать взгляд, потом отвернулась к окну и увидела как блекнет в ожидании нового дня небо. Амти и не думала, что выражение «провести ночь с кем-то» может означать что-то настолько буквальное. Она широко зевнула и почувствовала, как Шацар ткнулся носом ей в макушку. Он так ни слова больше ей и не сказал, а может она не слышала.

Амти закрыла глаза, думая, заснет ли после всего, но усталость была сладкой и спокойной, и сон пришел удивительно легко, несмотря на то, что прямо перед ней занимался рассвет.

9 глава

Шацар слышал крики, ночь полыхала как день от зарева огней. Горело Государство, мир горел. Шацар выглянул в окно и увидел Халдею в огне. Люди кричали, они требовали свободы и смерти. Свободы себе и смерти людям, которые считали что их кровь дает им право быть хозяевами Халдеи. Они требовали головы царя.

Шацар знал, революция свершится. И, как всякая революция, омоет страну кровью революционеров и реакционеров.

— Они все время кричат, — посетовал господин Танмир. Шацар кивнул.

— У вас тоже слышно? — тихонько, с затаенной надеждой спросил господин Танмир, как будто ответ позволил мы ему не сойти с ума.

Господин Танмир был седым старичком, беспрестанно теребившим несвежую рубашку, его глаза перебегали с Шацара на окно. Он боялся, как и все родовитые люди. Шацару тоже стоило бы бояться, если бы кто-нибудь знал, что родовое имя связывает его с царем.

Но он был Инкарни, а Инкарни отказываются от рода и племени, от всего, что связывает их с порядком и системой.

Шацар размешивал слабый, почти прозрачный чай.

— Прости, — сказал господин Танмир. — Сахар кончился. Все кончилось, но я боюсь выходить. Они все время кричат.

И Шацар понял, что бедный, безобидный старичок на грани помешательства. Такого помешательства, какого не бывает с молодыми. Это особый вид безумия, безумие человека, мир которого рушится у него на глазах и он знает, что умрет в руинах, что не сумеет, не успеет создать ничего нового.

Старики умирают от горя, когда сменяются эпохи. Одного не знал бедный господин Танмир — эпох больше не будет.

Шацар мешал ложкой чай, хотя сахара в нем никакого не было. Движение просто завораживало.

— Спасибо, что вызвался привезти мне немного еды.

— Я довольно часто бывал у вас в мирное время, не вижу причин не приехать к вам. Если бы вы сказали про сахар, я купил бы.

— Пустое, — вздохнул господин Танмир. — Впрочем, глюкоза действительно необходима моему мозгу. Мне кажется, я не могу думать из-за этих криков.

Шацар часто приезжал к господину Танмиру, как самый прилежный из его учеников, он изъявлял желание помогать одинокому старику. Все потому, что господин Танмир не желал делиться своей документацией. Каждый из его студентов работал над строго определенными деталями, и картинка никак не складывалась.

Шацар, впрочем, не жалел. В конце концов, ему все равно нужно было бы достать каждую полную версию проекта тюрьмы для Инкарни. Было очень удобно, что она хранилась только у господина Танмира.

Да, удобно, лучше и не скажешь.

Квартира была старая, двухэтажная. Высокие потолки и дорогая мебель красного дерева, хрустальные сервизы и картины популярных когда-то художников. Вся ненужная роскошь молодости господина Танмира причудливо мешалась с разбросанными им записями. Части многостраничных формулы украшали каждую бумажку, затерявшуюся среди дурацких статуэток или валявшуюся на безвкусно-дорогом ковре. Все эти записи, впрочем, были просто бессмысленными игрушками, разминкой для мозгов. Шацар знал, что господин Танмир не разбрасывается ценными вещами.

— Как ты думаешь, чем все закончится? — с тревогой спросил господин Танмир.

— Предсказательная функция логики ограничена в ситуациях аффекта, — сказал Шацар. — Чем угодно. Пятьдесят на пятьдесят.

— Ты умный мальчик. Я до конца, вероятно, не доживу. Сердце.

— Не говорите так, — сказал Шацар, хотя прекрасно знал, что все правда. Он отпил безвкусного чая, пахнущего вчерашней заваркой.

— Тут говори не говори, все для меня здесь закончится, — махнул рукой господин Танмир. — Но вы с Меламом уж постарайтесь пережить эти непростые времена.

— Вы тоже их переживете, — сказал Шацар. Он говорил уверенно и убежденно. Ложь стала для него вторым именем. Мардих говорил, что всякая ложь правда, если в нее хоть немного веришь. Шацар всю веру свою вкладывал в ложь, которую произносил постоянно. Настолько, что ему стало казаться, будто и вправду он — одинокий и злой мальчишка из детского дома, неуживчивый, но вовсе не плохой.

Все было ложью, Шацар был чудовищем, инструментом в руках забвения. И он знал, за чем пришел сюда.

— Я хочу тебе кое-что отдать, Шацар. Я стар, я слаб. Мне не жить, но я хочу, чтобы ты закончил то, что я начал. Я хочу отдать тебе документацию на Бездну.

Они называли проект Бездной. В Бездне должны были быть заключены самые ужасные существа. Название Шацара всегда смешило.

Он отставил чашку, посмотрел на господина Танмира серьезно:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});