Хозяин дубравы. Том 2. Росток - Михаил Алексеевич Ланцов

пометил и, подняв взор, поинтересовался:

— Ты сыну помочь хочешь?

— Говори сразу о деле. — поморщился Путята.

— Знаешь, зачем вас вызволили из рабства?

— За ради торга с сыном. Чтобы купить его расположение.

— Не совсем. Но пусть так. Смотри. Торг дорогой. Людей у Маркуса, — кивнул он на купца, — мало. И я буду создавать ауксилию для охранения, для которой мне нужен командир.

— Проще скажи. Я ваш язык плохо разумею. — честно ответил Путята.

— Куда уж проще? — немного удивился центурион. — Я хочу, чтобы ты возглавил охрану торговых кораблей. Тех, которые станут ходить к твоему сыну.

— Я не воин.

— Воинами не рождаются, ими становятся. То, что ты не сломался у Борова — для меня достаточная рекомендация.

— Зачем мне это делать? Ваш торг — ваши проблемы.

— Я оформлю тебя и тех, кого ты укажешь, как ауксилию. Через тридцать лет службы ты и все твои потомки получат римское гражданство. Погибнешь или умрешь иначе — вся служба зачтется, если не совершишь измены. На время службы — права, довольствие и жалование командира ауксилии.

— Зачем мне римское гражданство?

Центурион и купец даже как-то растерялись и переглянулись удивленно.

— Тебе, оно может и не нужно, — заметил после небольшой паузы Маркус, — а дочери пригодится. И сыну.

— Я так не думаю.

— Экий ты колючий. Иные бы обрадовались, а ты вон — смурной стоишь.

— Я не иные. Меня захватили в плен и продали в рабство. Я должен радоваться и скакать от счастья? И если бы не мой сын, то так бы у вас и сдох в мучениях.

— Слушай, — подался ближе купец. — Жалование командира ауксилии тысяча денариев в год. Так ведь? — скосился он на центуриона.

— Возможны варианты. Нужно ждать утверждения. Уверен, что, если торговля пойдет, можно и больше получить.

— Вот! Это хорошие деньги. Ты сможешь и сам хорошо жить, и дочери приданное соберешь. Да и вообще — это статус и уважение. Кем ты был раньше?

— Землю пахал.

— А будешь при оружии и броне. Заодно очень поможешь сыну. Роксоланы, языги и гёты почти наверняка будут пытаться ограбить торговые корабли. Что на пути к вам, что обратно. Сам понимаешь — если их разорят, до вас ни соль, ни прочее полезное просто не доберется.

— Кто будет под моим началом?

— Кого выберешь, — пожал плечами центурион.

— Я могу взять рабов из наших?

— Да, я улажу, — произнес купец, упредив командира векселяции.

— Через Борова?

— Да. Мы сможем сплавать в Тавриду или даже в Трапезус. Крепких ребят поискать. Путята прав. Если вытащить таких, они будут обязаны и оттого верны.

— Ну что, согласен? — поинтересовался у бывшего раба центурион.

— Я могу подумать?

— Разумеется. Трех дней хватит?

— Да.

— Хорошо. Ступайте. — кивнул центурион, завершая разговор…

[1] Векселяцией называли некое воинское подразделение, как правило, небольшое, которое выделяли из состава легиона для самостоятельного действия на удалении, порой значительном. Как правило, меньше центурии не были, но случалось всякое.

[2] 200 золотых (denarius aureus или просто aureus) составляли примерно 4 римских фунтов (либр) по 327,45 грамм каждый. В эквиваленте это где-то 5000 синхронных серебряных денариев, что примерно совпадало с годовым жалованием центуриона.

[3] Барбакарий — так в древнем Риме назывались ремесленные мастерские, которые изготавливали товары для обмена с варварами. Как правило, украшения, но, порой и доспехи с оружием.

[4] Маркус Понтий Леван был наместником в Нижней Мёзии, к которой была приписана Оливия.

[5] Ауксилия — название для любого вспомогательного подразделения. Отличие от легионеров на 167 год заключался в том, что там служили не граждане. Ну и снаряжение им шло обычно попроще.

Часть 2

Глава 10

167, октябрь, 28

— Куда прешь! — рявкнул мужской голос.

И мимо пронесся всадник.

Да так, что Миле пришлось невольно отступить… скорее даже шарахнуться. То ли действительно спешил, то ли решил покрасоваться. Хорошо хоть плеткой не огрел — вон как близко к лицу свистнула.

Чуть позже еще.

И еще.

Над ней откровенно издевались. А данный ей сопровождающий не вмешивался. И только посмеивался. На него-то всадники не пытались наехать.

Каждый шаг давался тяжело. Приходилось крутить головой, опасаясь пакости с любой стороны. Но она все ж таки добралась до центрального шатра, стоящего на небольшом холме.

Ненадолго замялась в нерешительности. Сопровождающий же, излишне грубо отпихнув ее в сторону под смешки несколько человек, стоящих неподалеку, и нырнул внутрь — за полог. Но почти сразу вернулся, да не один, а в сопровождении Арака.

— Ну пошли, — едко оскалившись, произнес этот сборщик дани и щелкнул кинжалом на поясе, заметно обнажив его клинок. Провокационно и излишне агрессивно.

Он всю дорогу себя так вел.

Да и здесь, куда ни плюнь — на нее смотрели как на неполноценного человека. Все. И мужчины, и женщины, и дети. Совсем уж открыто не задирали, но позволяли себе очень многое. Слишком многое.

Мила держалась.

С трудом.

Внутри все трепетало то от страха, то от ярости. Но внешне — холодная отстраненность и даже определенная гордость. Вон — нос задирала, стараясь выглядеть в достаточной степени гордой.

Вот и сейчас — проигнорировав подначку Арака, вошла внутрь.

Спокойно оглядела всех присутствующих и поклонилась Сараку. Она его, конечно, лично не встречала, в отличие от покойного мужа, но определить старшего по занимаемому месту, позе, взгляду и одежде не составило труда.

— Мир и здоровье этому дому. — поклонившись, произнесла она.

— Ты Мила жена Гостяты? — спросил Сарак, проигнорировав ее приветствие.

— Она самая.

— Что с ним случилось?

— Его обвинили в том, что он набег навел. Людей под разорение и рабство подставил. И отправил Боряту искать медведя, который, дескать, скотину повадился драть. Но совершенно в другом месте.

— У тех, кто обвинял его, имелись видаки?

— Нет. Просто обвинили и в круг вызвали. Борята это сделал. Он его и убил, вспоров живот копьем.

— Видишь, брат? Как я и говорил — совсем страх потеряли. — заметил Арак.

— Что это у тебя в руках?

— Дары, которые прислал мой зять — Беромир. — произнесла она и, медленно сделав пару шагов, опустилась на колени,