«Гудлайф», или Идеальное похищение - Кит Скрибнер

— Время, — сказал Тео. Коллин давала Брауну «Слим-фаст». Нельзя допустить, чтобы проходящий мимо охранник сказал им, что пора уезжать из мини-складов. — Быстрей, — поторопил он жену. — Ему в кроватку пора!

Браун выглядел гораздо лучше. Вода и воздух пошли ему на пользу. Отрывая новые куски клейкой ленты, Тео вспоминал о тех нескольких месяцах, когда в «Петрохиме» проводилось сокращение рабочих мест. Он должен был входить в рабочие кабинеты вместе с сотрудником отдела кадров, юристом компании и охранником в форме, чтобы сообщить людям об их увольнении. Кадровик зачитывал постановление, а Тео сразу же провожал уволенного на стоянку машин. Все лето он по субботам отправлялся на работу — проводить этих людей в здание «Петрохима», чтобы они могли упаковать фотографии детей в рамках, групповые снимки с коллегами, дружеские шаржи, приколотые к пробковым доскам для сообщений, цветы в горшках, стаканчики для ручек и карандашей с надписью «Самому лучшему в мире папочке». Это были люди, которые всю жизнь проработали в «Петрохиме», но компания опасалась, что они могут нарочно испортить компьютеры или похитить секретную информацию. Как будто какая-нибудь сотрудница отдела, владевшего информацией о росте доходов, только и ждала этого дня, чтобы осуществить свой план продажи петрохимовских секретов оптом и в розницу.

Когда шеф дал Тео это задание, он сказал: «Раз уж тебе наскучили твои теперешние обязанности, у меня есть для тебя кое-что, что может тебе понравиться. К тому же — оплата сверхурочных за субботы». Он не прямо, но все же намекнул на временное отстранение Тео от службы в полиции. Сказал, им нужен человек, не боящийся силу применить. Тео возненавидел своего шефа. Он их всех ненавидел — снизу и до самого Брэдфорда Росса.

Тео заклеил рот Брауну свежим куском клейкой ленты и, когда они снова укладывали его в ящик, внимательно следил за выражением глаз Коллин, боясь, что она хочет бросить все это дело.

Почти в полной темноте, уже сидя в машине, она сказала:

— Я думаю, нам надо его отпустить.

По направлению к ним шел охранник, покачивая фонарем. Тео подумал, а не взять ли ее на пушку? Что, если он ответит: «О’кей, твоя взяла». Что она тогда сделает? Попросит охранника помочь ей отвезти Брауна в больницу? Неужели она полагает, что Тео не видит ее насквозь?

— Спокойной ночи, ребята, — попрощался охранник, проходя мимо их машины.

Тео помахал рукой ему в ответ.

— Во всем, что идет не так в нашей с тобой жизни, ты всегда винишь других, — сказала Коллин.

Его жена в него совсем не верит.

Тео и Коллин отправились в яхт-клуб, а Тиффани работала в позднюю смену в харчевне «Такос» у Джои, так что Малкольм оставил дверь в ванную открытой и не побеспокоился зажечь свет. Но вдруг услышал, что ребята поднимаются по лестнице, и потянулся вперед на стульчаке, чтобы захлопнуть дверь. «…Ты должна поверить, что все получится», — услышал Малкольм слова Тео. Потом — голос Коллин: «Я боюсь». Она явно чуть не плакала. «Мне надо, чтобы ты мне доверяла», — говорил Тео. И Малкольм ужасно огорчился за Тео. Коллин не оказывает ему никакой поддержки в этом предприятии с яхт-клубом. «Я сейчас приду», — сказал Тео, и Малкольм услышал, что Коллин, идя по коридору в их комнату, плачет.

Он зажег свет и взял зубную щетку. Из спальни доносилось знакомое потрескивание его полицейской рации. Это была оперативная частота из Ашертона — опер-частота-один, он установил ее из-за этого похищения. Тео и правда заинтересовался этим делом. Должно быть, их обсуждение за обедом, напомнившее Малкольму волнующие дни его службы в полиции, заставили Тео вспомнить о его неудачах. Всю свою жизнь Тео, стоило ему потерпеть неудачу, засовывал руки поглубже в карманы и покидал поле боя. Но это дело его, конечно, заинтересовало, оно заинтересовало даже Коллин. Она вроде такая возбужденная стала, когда пошли новости. Это, конечно, потому что она жену увидела, вот что ее разволновало, это точно.

Малкольм почистил зубы, принял таблетки. Помыл махровой салфеткой шею и за ушами. Он уже чувствовал себя — как это говорят об умирающих? — спокойным, примирившимся. Жалко, что Тео двадцать лет назад не сказал ему, что не хочет, чтобы его мерили по мерке Дейва Томкинса. Малкольм целый день чуть волосы на себе не рвал. Но важно, что сейчас они снова понимают друг друга. Он выжал воду из салфетки и, вешая ее на рожок у двери, все еще мог слышать потрескивание опер-частоты, доносящееся из спальни.

Вытерев лицо и руки, Малкольм открыл дверь ванной и прямо-таки наткнулся на Тео.

— Па! — Тео отскочил назад. — Я думал, ты внизу, в переходе!

— Да нет, уже готовлюсь ко сну. Подумал — лягу-ка сегодня пораньше.

Тео попытался было протиснуться мимо, но Малкольм шагнул вбок, чтобы задержать сына на пару слов.

— Есть что-нибудь новенькое? Я имею в виду — про похищение?

Тео высоко поднял брови, развел руками.

— Я думал про то, какого рода группа могла такое дело предпринять…

— Знаешь, пап, забавно почесать об этом языки за обедом, — прервал его Тео, — но у меня сейчас целая куча дел накопилась в связи с яхт-клубом. — Говоря это, Тео смотрел в сторону. — А как ты себя вообще чувствуешь, а, пап? Дышится хорошо?

— Один приступ сегодня. Но вообще — довольно хорошо.

— Ну и отлично. — Тео снова сделал попытку протиснуться мимо.

— Я просто подумал, может, тебе захочется послушать оперативную частоту? Мы могли бы…

— Ну я же говорю, нет у меня на это времени. И интереса нет. — Это было сказано вовсе не резко. — Я не слушаю полицейское радио с того дня, как ушел из полиции.

Что-то внутри у Малкольма будто рухнуло.

— Ты выглядишь усталым, пап. Давай-ка выспись как следует, и мы завтра поговорим. Я тебе расскажу, какую яхту я собираюсь тебе купить. — Тут Тео раскинул руки во всю ширину коридора. Обхватил отца руками и сжал. — Хорошо снова жить в городе, — сказал он. — Снова быть рядом. Но трудно. Трудно пытаться начать все с начала. Столько тревог.

Руки Малкольма бессильно висели вдоль боков. Сын не обнимал его уже много лет.

Он смотрел, как Тео закрывает дверь в свою бывшую комнату. Потом повернулся и пошел в свою. Посмотрел на сканер у себя на столике, протянул к нему руку, но передумал. Он глядел на него, надеясь, что ослышался, надеясь, что это был телевизор или радио из какой-нибудь припаркованной вблизи машины. Он проявит доверие к Тео, особенно теперь, когда ему так недостает поддержки Коллин. Малкольм никогда не добился бы того успеха, какой выпал на его долю, без поддержки Дот. Может, он съездит в яхт-клуб «Голден-Бэй», посмотрит, как там все расположено, угостит сына ленчем.

Он поколебался еще с минуту, потом коснулся ладонью радиоприемника. Приемник был теплый. Вот черт.

Ведь он любит своего сына. Если бы только он раньше постарался убедиться, что Тео об этом знает. Если бы только Тео доверял ему.

— Запах детской присыпки напоминает мне о нашей первой ночи с твоим отцом, — сказала Нанни.

— Ну, мама! — запротестовала Джейн.

— Ты ведь взрослая женщина, Джейн. А там, внизу, есть люди помоложе тебя, которые пытаются вернуть его домой.

— Я знаю, но…

— Не старайся убедить меня, что вы с Джо еще не спали вместе. — Пар из ванной медленно вплывал через открытую дверь в комнату, где Джейн припудривала детской присыпкой спину матери. Обе они сидели на кровати. — Когда мы с твоим отцом были молодые, время было совсем другое. Он долго за мной ухаживал, мы всего лишь держались за руки… Прежде чем сделать мне предложение, он просил позволения у моего отца. Ни одному из нас и за миллион лет в голову не могло прийти заняться сексом до свадьбы. Секс начинается после — сначала возникает любовь. Это было вдвойне верно для католиков. В нашу свадебную ночь, в Харборсайд-Мэнор, с окнами, распахнутыми на Лонг-Айлендский пролив, мы были всего лишь неопытными детьми, вместе открывавшими для себя что-то новое. — Нанни сделала глубокий вдох и медленно выдохнула воздух, ощутив на своем теле умиротворяющую тяжесть тела Стоны. — Запах детской присыпки и шорох отлива.

Джейн помогла матери надеть халат.

— Мы с Джо хотим устроить большую традиционную свадьбу, вроде вашей с папой. Пара сотен гостей и прием в Тэтчер-Гарден. И мы хотим уехать в настоящей карете, запряженной лошадьми. Все мужчины будут во фраках, а Джо собирается надеть цилиндр.

Нанни снова чувствовала гнилостный запах. Он казался теперь еще сильнее, еще отвратительнее, а Джейн все говорила и говорила, пытаясь как-то отвлечь мать.

А ее мать думала о том, что недавно сказала дочери о продолжительности любви. Но преданность, чувство долга продолжают существовать даже после того, как угасает любовь. Ничто из происшедшего в Оуквилле не смогло изменить преданность Нанни мужу, ее чувство долга по отношению к нему. Ставки были слишком высоки. Она никогда не сделала бы ничего такого, что могло разрушить семью, потому что, кроме семьи, у нее ничего больше не было. Но может ли она сказать, что после Оуквилля любила Стону так же, как раньше, ведь ее уважение к мужу было поколеблено? Взаимоотношения развиваются все дальше и глубже, пока ты не достигнешь границ другого человека. Ты можешь двигаться в пределах этих границ, но не можешь выйти за эти пределы. Это и есть разочарование.