Повесть о граффах - Даша Клубук

стойке галопом. Ее выступление удалось, и отражательные барьеры не испортили вечер. Песня!

– Я закончила, – объявила она громче, чем того требовали обстоятельства.

Тетушка Люсия вставляла в кассовый аппарат свежую чековую ленту. Закончив, она поправила очки и подняла глаза к пианистке:

– Хорошо, – прозвучал монотонный ответ. – Игра была сносной.

Сама того не желая, Ирвелин вскользь уронила взгляд на кассу. Поскольку глаза у Ирвелин отличались размером внушительным, не заметить это мимолетное движение было бы сложно. Тетушка Люсия отреагировала тут же, отчего девушка слегка покраснела:

– Как и договаривались, зарплату вы получаете в конце каждой смены.

Ирвелин заморгала, но от комментариев воздержалась. Первую зарплату она ждала, как садоводы ожидают мая, и ей было не стыдно в этом признаться. Ее счета копились и требовали погашения. С равнодушным выражением Тетушка Люсия достала из кассы несколько блестящих монет, пересчитала их и выложила ровной стопкой перед Ирвелин:

– Благодарю вас за работу, госпожа Баулин. – Стопка оказалась куда меньше оговоренной, и у Ирвелин против воли исказились губы. – Тут шесть рей, – пояснила Тетушка Люсия. – Ваша доля – двенадцать рей, но за вычетом части за разбитое имущество кофейни итоговая сумма – шесть. Будете оплачивать долг постепенно.

Разбитое имущество! Тот злосчастный фарфор!

Она забыла про долг, который самолично обещала покрыть. Опомнившись, при следующих словах она постаралась добавить голосу твердости:

– И сколько еще мне нужно будет выплачивать долг за разбитую посуду?

– Если мы продолжим снимать с оплаты ровно половину, то месяц, – чопорно проговорила Тетушка Люсия и с шумом захлопнула кассу.

Месяц.

Вся радость от успешного выступления испарилась, словно ее и не было. Схватив монеты, Ирвелин вышла в ночь понурая. Целый месяц ей предстояло жить на половину и без того скромной зарплаты. Она шла в свете фонарей по улице Левитантов и мысленно себя грызла. Черт ее дернул признать в тот день вину и возложить на себя весь ком ответственности. Между прочим, Клим тоже виноват – зачем взвалил на поднос столько посуды? Будь ее меньше, он смог бы устоять. А она, Ирвелин, добрая, неприкаянная душа, решила расхлебывать эту кашу в гордом одиночестве, довольствуясь убогой зарплатой. Велика мудрость!

От злости на саму себя девушка со всей силы пнула валявшийся на тротуаре камень. Впервые с момента переезда в Граффеорию она задумалась о возвращении к родителям, под их опеку. Жить под аккомпанемент папиных историй и отогреваться маминым чаем. И пусть там она не была отражателем и вокруг не сновали беспринципные эфемеры, там не трубил колокол из башни Утвар и вместе с птицами не летали люди, зато там были теплые родные руки и уверенность в завтрашнем дне. Что может быть важнее этих простых человеческих даров?

Прошло уже полтора месяца как Ирвелин жила в Граффеории, а от чувства одиночества она до сих пор не избавилась. С граффами общалась через пень-колоду, лезла туда, куда лезть не стоило бы, вляпалась в историю и побывала на допросе у желтых плащей… Вот и все ее заслуги.

Идея позвонить родителям опасно заалела, превращаясь в навязчивую. Агата Баулин, конечно, обрадуется и тотчас же организует для дочери скорый поезд. Такая уж была ее мама – все в ее руках решалось мгновенно. А Емельян Баулин… Ирвелин потянула за ручку с бронзовым грифоном и на секунду застыла. Узнай он о том, что его дочь приняла решение вернуться, Емельян Баулин расстроится. Вне всякого сомнения. А виной тому их схожая любовь к Граффеории. Та любовь, что отпечаталась у Ирвелин в ДНК. Будучи сам за границей в силу обстоятельств, которые он не мог изменить, Емельян мечтал о жизни единственной дочери в воплощении граффа. Ее решение он воспримет как добровольный побег, а там недалеко и до разочарования…

Снедаемая испорченным настроением, Ирвелин дернула дверь и нырнула в парадную. Позади нее, в полумраке узкого переулка, застыла фигура. Она простояла там ровно минуту, а после, скрываясь от вечернего ветра капюшоном, исчезла в лабиринте столичных улиц.

Глава 12

Происшествие на Скользком бульваре

Детектив Ид Харш сидел за палисандровым бюро и выводил бессмысленные подписи. Справа от него лежала кипа из бумаг, которая была настолько высокой, что загородила собой печатную машинку; слева от него стояла пол-литровая кружка с давно остывшим кофе. Поставив очередную подпись, которая больше походила на закорючку трехлетнего ребенка, чем на уникальный знак мужчины средних лет, Харш взмахом правой руки открыл верхний ящик бюро, а левой отправил подписанное заключение в полет. Лист вспорхнул и мягко приземлился в назначенный ящик, после чего под руководством штурвала ящик захлопнулся. Угрюмым взглядом Харш обвел возвышающуюся перед ним стопку. «На это уйдет весь остаток дня», – подумал он и услышал неуверенный стук.

– Входите, – крикнул он, отпивая отвратительный на вкус кофе.

Дверь кабинета открылась, и из нее появилась лохматая голова Чвата.

– День добрый, господин Харш. Я пришел с докладом. Могу зайти?

– Ты уже вошел, – с нарочитым неудовольствием проворчал Харш, хотя на самом деле неожиданный приход младшего помощника его обрадовал. Вот и предлог, чтобы отвлечься от рутины пятничных обязанностей.

Раздосадованный ответом начальника, юноша продолжал топтаться у порога, не понимая до конца, получил ли он разрешение войти.

– Чего ты там дверь подпираешь? С петель без твоей поддержки не слезет, – усмехнулся Харш, отправляя следующий документ в один из ящиков огромной картотеки, которая занимала всю боковую сторону кабинета.

Неуклюже переставляя ноги и провожая парящий лист завороженным взглядом, Чват остановился в центре просторного кабинета. Чват всегда мечтал о даре штурвала, ведь именно штурвалы становились лучшими полицейскими Граффеории. Управлять движением предметов на расстоянии – что может быть удобнее при стычке с преступником! Раз – и тяжелая дубинка из рук грабителя оказывается в руках желтого плаща, два – прямо перед лицом норовившего сбежать преступника появляется мусорный бак с угла улицы, три – металл наручников уже поблескивал за спиной грабителя.

Чват Алливут был материализатором. Материализатором! Для Чвата, который уже в девять лет объявил отцу о своем непреклонном решении стать желтым плащом, это был генетический провал. Ладно, пусть не штурвалом, но хотя бы эфемером или левитантом – те приносили правопорядку пользы не меньше. А материализаторы? Самый бесполезный навык для полиции. Чват ненавидел свою ипостась и отказывался развивать свой дар наотрез. Материализаторы – они ведь кто? Творцы, изобретатели. Граффы, которые отличались усидчивостью и креативным видением мира. С такими характеристиками суетливый и без умолку болтающий Чват не имел абсолютно ничего общего. Он и часа