Она – его одержимость - Николь Келлер

ребенком. Но больше меня немного пугает…ее реакция. Как она воспримет, что скажет, захочет ли общаться…

– Стас, – неожиданно Кира останавливает меня посреди коридора, робко касаясь моей руки. – Я хотела бы попросить тебя…

Она отводит взгляд в сторону, словно ей неудобно об этом говорить. Кажется, я догадываюсь, о чем пойдет речь.

– Мы не могли бы…не спешить? И сказать Яне, что ты – ее отец чуть позже, когда она окрепнет? Просто…

– Не продолжай. Я все понимаю. Я – не дурак, Кира. Незачем вот так вываливать все на голову маленького ребенка. Тем более, после операции. Ее нужно подготовить к этой…сногсшибательной новости.

– Спасибо, – Кира робко улыбается, глядя на меня с благодарностью.

Мы входим в палату, где стоит гул от работающих приборов. На огромной койке лежит такая маленькая и такая сильная девочка. Да, она бледная, исхудалая, но, впервые посмотрев в ее глаза, что до боли похожи на мои, сразу понимаю – она – боец.

Не нужно быть экстрасенсом или проводить генетические исследования, чтобы понять, что Яна – моя дочь. Она до родинки на виске похожа на меня. Мне даже не нужны фотографии, чтобы сравнивать.

Наша бусинка – моя копия.

Кира кидается к дочери, с максимальной осторожностью, как будто она – хрустальная ваза, обнимает ее и прижимает к груди.

– Моя девочка, – бормочет она, покрывая ее лицо поцелуями.

Наша девочка.

Но я не исправляю Киру. Пока.

– Мамочка, теперь все будет хорошо?

– Обязательно.

Яна в упор смотрит на меня, внимательно изучая. А я разглядываю девчонку в ответ, совершенно не скрывая этого факта.

Кира следит за взглядом дочери и спешит нас познакомить.

– Яночка, это…дядя Стас. Он помог нам с операцией.

– А я – Яна. Очень приятно.

– И мне, – улыбаюсь на серьезный и деловой тон девчушки.

– Извините, вы не могли бы расписаться в документах? – извиняющимся тоном просит неожиданно заглянувшая медсестра.

Кира растерянно смотрит сначала на Яну, потом на меня. И ее недоверие немного злит.

– Иди, я справлюсь.

Она кивает и скрывается за дверью. И едва та захлопывается, Яна серьезно выпаливает:

– Я знаю, кто ты такой.

Глава 40

Стас

Признаться честно, Яне удается застать меня врасплох. Никак не ожидал, что наш первый разговор начнется…с этих слов.

– Вот как, – откашливаюсь и присаживаюсь на стул рядом с койкой. – Ну, и кто же я по-твоему?

Дочь выдерживает паузу, как в телесериалах и, не сводя с меня глаз, выпаливает:

– Ты – мой папа.

Вот это поворот. Я ожидал услышать, что угодно: что я – новый муж мамы, добрый волшебник, дядя Айболит, на худой конец. Но то, что бусинка знает правду…даже в голову не могло прийти.

– Я ведь…угадала? – уже не так уверенно, тихо интересуется Яна.

– Кхм, кхм, как ты меня назвала? – откашливаюсь и задаю наиглупейший вопрос, но меня можно понять – у меня шок.

– А как еще назвать, если человек ребенку папа? – Яна пожимает плечами, как будто сообщает мне очевидные вещи.

Действительно. И ведь не поспоришь!

– А почему ты решила, что я – твой папа? – осторожно интересуюсь, решив во что бы то ни стало добиться правды.

Я вижу, что девочка, несмотря на свой бравый вид, очень волнуется: она нервно теребит простынь и смотрит на свои руки, вдруг застеснявшись и не поднимая на меня взгляда. Но, тем не менее, она твердо стоит на своем:

– Сначала скажи: ты – мой папа? Да или нет?

Даже если бы Яна не была на меня похожа, тест на установление отцовства точно бы не понадобился: только моя дочь в свои столь юные годы может быть такой упрямой и целеустремленной.

Да, я обещал Кире, что мы не будем форсировать события и максимально подготовим нашу девочку к радостному известию. Но…она сама подняла этот вопрос, и я просто не имею права врать.

– Да, Яна, я действительно твой папа.

Девочка резко поднимает на меня глаза и буквально прожигает строгим взглядом. Хмурится, и, мне кажется, еще чуть-чуть, и начнет меня ругать, так сурово смотрит.

– Тогда где ты был все это время? И почему нас бросил?

В палате повисает неприятная пауза. Потому что я не знаю, что ответить ребенку на ее правильные и такие взрослые вопросы. Что сказать, чтобы это не выглядело так, будто я оправдываюсь и при этом не обвиняю ее мать. Проще всего – оставить без ответа.

– А как ты поняла, что я – твой папа? – подаюсь слегка вперед, показывая, что мне действительно любопытно и интересно знать.

И девчонка проглатывает эту «наживку». Ее глаза вновь загораются, и она, задрав к верху носик, довольно отвечает:

– Мама много про тебя рассказывала.

Признаться честно, ее ответ застает меня врасплох. Нет, мне, конечно, приятно слышать, что Кира не придумала сказку про папу-летчика или подводника, но все же…немного волнительно.

– И что такого мама рассказывала, что ты смогла меня сразу узнать?

Яна широко улыбается, отчего на ее бледных и впалых щечках все же появляются небольшие ямочки.

– Что ты – лучший на свете. Самый сильный, добрый. Ласковый. Что можешь справиться с любым монстром. Мой папа обязательно должен быть именно таким: сильным и добрым. Как волшебник. Моей маме такой и нужен. Чтобы она больше никогда не плакала, – на последних словах Яна становится очень грустной и снова рьяно принимается за простынь.

– Мама очень много плакала? – осторожно интересуюсь, уже заранее зная ответ.

– Ага, – дочка едва ли не шмыгает носом. Она волнуется: об этом сообщают приборы, которые стали пищать гораздо чаще.

Не спрашиваю, почему, ответ и без того очевиден, и ничего нового я не услышу.

И я делаю то, на что, наверно, в обычных обстоятельствах долго бы не решился: протягиваю руку и сжимаю такую хрупкую детскую ладошку. Она совсем маленькая, и запросто помещается в моей огромной ладони.

Яна изумленно поднимает на меня глаза и смотрит, не отрываясь.

– Наша мама больше никогда не будет плакать. Обещаю, – произношу тихо, но твердо.

А тот, по чьей вине произошло это все, и «благодаря» кому я лишился своего ребенка на семь лет, будет наказан своими же методами. Очень скоро.

– Как хорошо, что ты теперь у нас есть, – и улыбается широко, и смотрит с таким благоговением, как будто перед ней Иисус Христос.

А я…плыву от девчушки, как пацан. Это, черт возьми, любовь с первого взгляда! Клянусь, никто в этой жизни не смотрел на меня вот так. Никто не верил мне и в меня вот так безоговорочно. И