Кровавый пир - Андрей Зарин

Василий собрал своих.

— Вот что атаман с нами сделать решил! — сказал он. — Бежим с нами скорее!

Он уже понял, что дело Разина проиграно, и решил скорее взять Наташу и бежать искать спасения. Все разом перевернулось в душе. Паника охватила его, как и других, и он думал только о Наташе.

— На Саратов, други! — сказал он, и его отряд поскакал прочь от Симбирска.

Стенька с казаками повскакали на струги и тихо отчалили от берега. Бой продолжался, но то был не бой, а побоище. Били почти безоружных мужиков, в темноте ночи не заметив бегства казаков. Наконец мужичье дрогнуло.

— Измена! — вдруг пронеслось среди них. — Сам атаман убег!

— Измена! Спасайтесь!

— Бегут! — закричал Прилуков и его стрельцы. Толпы дрогнули и побежали к Волге на струги. Князь Барятинский устремился за ними.

Как испуганное стадо они столпились на берегу. Выли, ревели, били друг друга и, прыгая в струги, толпами падали в воду.

Казаки нагнали их и рубили как баранов… Бледный день осветил страшную картину неравного боя.

Вокруг Симбирска грудами лежали трупы, они устилали всю дорогу до Волги, по берегу лежали рядами и далеко от берега казались отмелью, столько навалилось их в воду.

Толпа несчастных стояла окруженная казаками. Князь подъехал к ним и сказал:

— Всех казнить, как они своих помещиков и воевод!

Весь берег Волги в этом месте покрылся виселицами, и на них закачалось до восьмисот трупов.

Разин был разбит. С этого дня (30 октября) имя Разина перестало быть уже грозным, и его песня уже была спета.

В истории этого бунта князь Барятинский поистине может быть назван спасителем отечества, потому что мятеж принял уже огромные размеры, и не разбей он Разина, дойди Разин до Казани, неизвестно, чем бы окончился его гибельный поход.

Барятинский не дремал. В тот же вечер он отдал распоряжения.

— Ты, князь, — сказал он Прилукову, — иди на Самару и Саратов. Везде воров казни! Ты, Данило, на Алатырь, а я на Пензу пойду. Там сойдемся!

И на другой же день они все выступили добивать воровские шайки.

Милославский проводил их с честью и тотчас сел писать грамоту государю в Москву. В той грамоте, описывая свое сидение, он приносил жалобу на воеводу казанского, князя Урусова.

"Ежели б, — писал он, — князь Петр Семенович Урусов подоспел в пору к Симбирску с ратными людьми, то и вору Стеньке Разину с воровскими казаками утечь было бы некуда и черта была бы в целости: города Алатырь и Саранск и иные города и уезды до конца разорены бы не были; а это разорение учинилось от нерадения к великому государю воеводы князя Петра Семеновича Урусова".

Благодаря грамоте этой, Урусова сместили и на его место назначили князя Юрия Долгорукова, того самого, который повесил Василия Разина, брата Стеньки.

Энергичный и деятельный, с помощью князя Барятинского и других он в течение зимы успел затушить мятеж на всем пространстве берегов Оки, Камы и Волги, и от одного его имени трепетали сердца удалых казаков…

V

Как ураган мчался Василий Чуксанов со своими людьми, из которых остались всего тридцать человек. Иных не собрали, и многие, в том числе Дубовый, Пасынков и Тупорыл, погибли в ночном бою.

Кривой скакал рядом с Василием.

— Что делать будем? — спрашивал он.

— Там увидим! До Саратова доскакать надо! Не жалей коней! В Самаре смену сделаем.

В начале пути они перегоняли толпы бегущих, но потом им навстречу стали попадаться идущие к Симбирску. Они скакали мимо, никого не предупреждая о гибели войска Разина.

Василию казалось, что у него от ожидания и волнения лопнет сердце. Наташа, наверное, уже выздоровела, но как она его встретит? Куда он ее теперь, голубушку, денет? Где сам укроется?

"Эх, — думал он, — будет что — на крайность к воеводе с повинной приду! Только ее бы, ее выручить!"

Иногда он думал, что не застанет ее в живых, что буйные казаки надругались над нею, засмеяли ее, обидели. Может, убили! Сам Гришка Савельев мог позариться… Они доехали до Самары. Атаман с тревогой обратился к Василию:

— Правду бают, что батьку разбили и он бежал, а царевы войска сюда идут?

— Кто сказал? — бледнея, спросил Василий.

— Люди! Прибег сюда гультяй какой-то. Бегите, кричит! Мне беда! Вчера в круг звали. Веди, говорит, нас отсюда. А собаки посадские теперь только и шепчутся, как воеводу им встретить! Просто не знаю, что и делать! Так брешут псы?

Василий покачал головою:

— Нет, правду сказали. Батьку в ногу ранили, и он убежал с казаками.

— Куда?

— Не знаю! А тех всех разбили.

— Что же мне делать?

— Бежать тоже!

— А куды?

Василий пожал плечами.

— Того и я сам не знаю!

Кривой пришел со свежими конями.

— Скажи только Кострыге да Горемычному, — приказал Василий, — а тех, ну, к собакам!

Кривой усмехнулся:

— Они и то с устатку-то в кружале засели!

— Прощай, атаман, нам недосуг!

— Так бежать, говоришь?

— А иначе что делать. Сейчас государевы стрельцы придут.

— Ну, ин! Пойду круг собирать, — сказал атаман и вышел из избы.

Василий с тремя товарищами скакал уже дальше. По дороге он сказал им:

— Братцы, теперь не знаю, что с вашим делом будет, а скачу на Саратов по своему делу. Невеста там моя. Может, ее из неволи вызволить надо будет, так пособите!

— Мы все за тебя, атаман! — сказали в голос его товарищи. — Умирать вместе будем!

— Спасибо! И я за вами. Только выручим мою лапушку.

Они утром рано въехали в Саратов, и Василий сразу почувствовал, что здесь уже известно о поражении Стеньки.

— Ишь, воры приехали, — говорили посадские, — с виселицы, видно, сорвались! Ну, да пожди, придут воеводы.

Они уже поняли всю невыгоду «равенства». Тяжко приходилось под рукою воеводскою, но еще тяжелее оказалось жить с казаками, которые не признавали ни собственности других, не входили ни в чьи интересы и только гуляли, бесчинствуя и в домах, и на улицах.

Василий въехал на бывший воеводский двор и вошел в горницу. В той самой горнице, где его когда-то драл воевода, сидел пьяный Гришка Савельев.

Они по-казацки поцеловались.

— Правда? — коротко спросил Гришка.

— Правда! — ответил Василий. — Скажи, что невеста моя?

— А что ей? — сказал Гришка. — Живет у попа. Мои хлопцы хотели ее выволочить, да я припугнул.

— Спасибо!

— В круг! В круг, атаман! — раздались в это время голоса, и пьяные казаки ввалились в горницу.

— Ну, ну, — загалдели они, — вот и из-под Симбирска гость! Иди и ты в круг. Расскажи!

— В круг! — гудели на дворе.

— Так вот каждый день! — сказал Гришка, поднимаясь и опоясываясь саблею. — Пойдем, что ли!

Они вышли и пришли на площадь. Там уже толпились казаки и посадские люди.

— Здоровы будьте, казаки! — сказал атаман. — Зачем звали?

— Вот к тебе из-под Симбирска гость приехал. Пусть сказывает, правда ли, что батьку побили? — закричали кругом.

Василий вошел в круг и поклонился всем.

— Правда, — ответил он, — пришел от казанского воеводы князь Барятинский и разбил нас всех!

И он рассказал, как был бой и как бежал Разин.

— Что же нам делать, атаман, теперь? — заговорили, кругом.

— Идти!

— Так и пустим! — закричали посадские. — Вы уйдете, а нас вешать станут. Нет, уж с нами отсиживайтесь!

— Кто говорит? — заревел Гришка.

— А хоть бы я? — выскочил в круг посадский тысячник.

— А тебе вот! — сказал Гришка, махнув его по голове саблею. Посадский взмахнул руками и упал с рассеченной головою.

— Это что же? — заговорили посадские. — Наших же и бить!

— Эй! — закричал Гришка. — В воду их! Бить!

— Бить посадских! — закричали казаки.

Посадские бросились бежать, казаки за ними, рубя их по спинам саблями.

Василий взял своих товарищей и бегом побежал к дому отца Никодима.

— Отворите! — застучал он в ворота. Калитка приоткрылась, из нее высунулась голова работника, но Василий рванул калитку и ворвался во двор, а оттуда в горницу.

Отец Никодим испуганно вскочил на ноги, попадья отскочила в угол.

Василий остановился посредине горницы и поклонился.

— Что, уберег, поп, мою невесту? — спросил он его, держа руку на сабле.

Никодим укоризненно покачал головою.

— Дворянский сын, христианин и врываешься, аки разбойник в дом! Хоть покрестился бы на иконы! Зачем воров привел с собою? Когда приводил, в пояс кланялся.

— Где Наталья? — дрожа от нетерпения, закричал Василий.

— У меня она. Постой с минуту. Мати, поди скажи доченьке! — сказал он попадье. Она тихо встала, но Василий не выдержал.

— Веди меня к ней прямо! Нечего говорить ей! Чай, уж выздоровела! — сказал он и, ухватив попадью, поволок ее. — Веди к Наталье!