Не-птица (СИ) - Дёмин Андрей

— Я… Благодарен тебе, Ива. Никогда бы не подумал… То есть, я хочу сказать…

— Да забей, — белозубо улыбнулась Иволга. — Главное, что вопрос закрыт. Когда ты едешь?

— В конце июля.

— Чудно! Может, мы даже успеем тебя проводить. Или ты — нас.

— Так, значит, вы тоже едете?

— Да, — кивнул я под взглядом друга. — Не могу отпустить нашу бедовую на север в одиночку.

Руслан поправил очки и стал внимательно нас рассматривать.

— Давно вы вместе?

— С марта.

— Поэтому нас с Милой…

— Не-не-не! — замахала руками Ива. Она умудрилась даже задеть своё пиво, так что банка качнулась, но устояла. — Я сначала вас выгнала, потом Глебке нервы на кулак мотала, пока он не психанул. Ну а после такого, как известно, два выхода: секс и убийство. Мы выбрали первый.

Рус улыбнулся и выпил ещё.

— Вот и молодцы. Тебе нельзя одной, Ив.

— Одной страшно, — пожала плечами она.

***

Просидели вместе до позднего вечера. Рус обещал забежать в гости уже завтра, чтобы привезти мне костыли, но мы всё равно не хотели его отпускать. Проведя пару месяцев исключительно вдвоём, Ива и я будто только сейчас осознали, насколько не хватало в квартире ещё кого-нибудь. Стены в присутствии Руслана будто бы становились теплее, а жить становилось легче. Мы обсудили всё, что случилось за время размолвки, потом переключились уже на совсем посторонние темы. В какой-то момент вспомнили про мой сценарий, и друзья тут же пожелали его прочесть. Отпираться было бессмысленно — раз уж за эти буквы согласны столько заплатить, показывать их не стыдно.

Когда Рус отправился домой, закат уже почти догорел, и на Новосибирск опускались сумерки. Мы с Иволгой перебрались на кровать, где провели два прекрасных часа. Потом выключили свет и лежали в темноте, слушая дыхание друг друга. Или, может, только я слушал, а она думала. Сейчас, когда всё уже произошло и случилось, трудно сказать наверняка. В каждом слове и жесте видится знак, маленькая чёрточка, сама по себе не значащая ничего, но вкупе с другими бессмысленными чёрточками складывающаяся в картину прошлого, из которой неизбежно проистекает настоящее. А в настоящем ты, художник и наблюдатель, стоишь, схватившись за голову, и не можешь понять: как можно было не заметить очевидных сигналов? Как мог ты быть настолько слеп?

А всё просто. Тогда у тебя болело вправленное бедро, по телу растекалась приятная истома, рядом, в паре миллиметров, лежала любимая девушка, тёплая и уже сонная. Ты не закрывал глаза — просто их занимали другие, более приятные и мягкие чёрточки полотна.

Мне жаль, Иволга. Мне правда жаль, что я не заметил.

— Спокойной ночи, любимая.

— Спокойной ночи.

Глава 18. Неловкая

Мне понадобилось чуть меньше месяца, чтобы снова начать ходить без костылей. В Новосибирск влетел легкий и ласково-теплый июнь, и гулять теперь стало совсем хорошо. Мы с Иволгой, бывало, проводили на улице целый день, уезжая куда-нибудь в малознакомый район города, теряясь там, забредая в магазинчики и кафешки, иногда забираясь на крыши домов и наблюдая оттуда за жизнью внизу. Это время запомнилось, как самая счастливая часть нашего года.

Деньги за сценарий мне действительно заплатили, и теперь для поездки на север не хватало совсем немного. Я планировал переезд на август.

— Проводим Руса, и отправимся в путь.

Иволга тогда кивнула и обняла мою руку. К роли девушки она уже совсем привыкла.

Работу в кафе я не бросал, но теперь не брал так много смен — денег было достаточно, и хотелось как следует запомнить последние недели в Новосибирске, раз уж до этого я целые годы не мог разглядеть красоту города. К тому же, в кафе оставалась Лена, с которой видеться теперь было неловко, хотя она ни слова не говорила о ночи, проведенной вместе. Иволге об этой ночи я всё ещё не сказал ни слова.

Один день в неделю мы выделяли для уговоров Кира. Пока я передвигался на костылях, к нему ездила только Ива, но теперь мы уже дважды приходили к поэту-наркоману вдвоём. Помогали эти визиты мало — Кир продолжал употреблять, загоняя себя все глубже в яму безысходности. Мы находили его либо уже принявшим дозу, либо ловящим отходняк от прошлой. От «фазы» напрямую зависело настроение наркомана: будучи «чистым», Кир вяло отнекивался и добродушно отшучивался от уговоров, под веществами же переходил к тактике агрессивного пофигизма.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Так что сегодня, забираясь в автобус, я не ожидал чуда. Вокруг, слава понедельнику, было не так уж много народу, так что в духоте салона хотя бы можно было дышать.

— Слушай, — опершись на стенку, я прижал Иву к стене. — Есть идея.

— Ммм? — на спине сомкнулись тонкие руки.

— Если мы придем, и Кир опять будет под кайфом, или просто не захочет говорить — уведи его из общаги. Ненадолго, минут на пятнадцать-двадцать. Договорились?

— Ну-у… — Иволга блеснула хитрыми глазками. — Я-то думала, ты знаешь, как приятно провести время до нашей остановки!

— Цыц, — улыбнулся я, проведя рукой по слегка взъерошенному каре. — Тебе бы постричься.

— Постригусь, — дернула плечами Ива. — Теперь придется за это еще и платить!

— Не думаешь, что рановато с Милой попрощалась?

Иволга потупилась.

— Не напоминай.

— Нет, я серьёзно. Может, нам стоит её позвать на прощальную вечеринку? Ну, когда будем уезжать.

— Посмотрим.

На этом разговор закончился, и осталось только пялиться в окно.

***

— О-о, проповедники пожаловали!

Естественно, Кир встретил нас, уже уколовшись как следует. Распахнув дверь на стук, он сделал шаг назад и с придурковатой улыбкой растянулся на полу. Мы с Ивой переглянулись и вошли, перешагнув через наркомана.

— Ну, начинайте! — ухмыльнулся тот. — Расскажите мне, как я разрушаю собственную жизнь!

Я молча уставился в окно, предоставляя Иволге шанс попробовать опять уговорить друга.

— Ну почему ты не понимаешь!

— Потому что не хочу. Это единственное, что приносит удовольствие, позволяет выносить очередной день.

— А как же рисунки? А стихи?

— А никак, — тело поднялось с пола, прилипнув к стене серо-пылевым сгустком. — Стихи мои — дрянь и банальщина, нечего с ними носиться!..

«Через полчаса сам ими будет захлебываться-зачитываться, как устанет ругаться».

— …А мазню хотя бы продать можно. И то — хлеб. Недавно, кста, толкнул «Чёрное солнце» одному хлыщу из Севастополя. Он тут был проездом, но захотел картину. Нормально так отвалил.

— Хватило бы на лечение, да?

— Может, и да. Какая разница? Никуда я не лягу!

Иволга устало помассировала виски и бросила на меня короткий вопросительный взгляд. Я еле заметно кивнул.

— Так, пошли. Подышим свежим воздухом! — мелкая вскочила и, поймав Кира за руку, потащила его к двери.

— А? — не понял тот. — Да нафига! А Глеб чё?

— А он пока в окно посмотрит.

— А-а…

Я понаблюдал за тем, как они удаляются, потом подошёл к мольберту Кирилла. Провел по лакированному дереву рукой. Вещь старая, видавшая виды. Жаль.

Замахнувшись посильнее, пинком впечатал мольберт в стену. Перегородки жалобно треснули, я надавил руками с двух сторон, и устройство переломилось окончательно. Отбросив в сторону теперь уже бесполезный мусор, я разорвал на куски стопку чистых листов и отправил её к бывшему мольберту. Потом потянулся к стоявшим у стены двум картинам. Кир никак не мог их продать — абстракционизм у него получался уж совсем мрачненький. Один холст пробил кулаком, второй просто порвал, поломав раму. Образовавшую кучу хлама полил отыскавшимися в тумбочке красками, покидав сверху кисточки и карандаши.

А потом вытряхнул из тумбы все исписанные стихами листы.

***

Перетащить всё это вниз оказалось сложнее, чем я думал — главным образом потому, что надо было умудриться не испачкаться и не угодить в зловонные лужи сомнительного происхождения. С приходом лета общага потеряла свой психоделический шарм, превратившись в то, чем всегда являлась: в притон. Раньше по коридорам блуждать было страшно, теперь — мерзко. Хотелось вернуть сюда зимний холод — он хотя бы замораживал жидкости и маскировал таким образом запахи. Наконец, с перетаскиванием было покончено. Я соорудил из обломков и обрывков невысокий «шалашик», и стал ждать.