Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой - Александр Александров

По субботам приезжает смотреть работы Тони Робер-Флери, иногда он заезжает и в другие дни. Тони, который, как и Жулиан, станет впоследствии ее хорошим другом до самой смерти, уже очень известный художник. Совсем недавно его картина «Последний день Коринфа» куплена государством и помещена в Люксембургский музей, как его еще называют «прихожую Лувра», потому что отсюда некоторые картины, проверенные временем, переходят и в самый Лувр. Все эти бородатые мужики лет под пятьдесят с большим удовольствием разглядывают работы молоденьких учениц, все они раздают комплименты Марии Башкирцевой, предрекая ей, что вскоре она будет рисовать прекрасные портреты и в недалеком времени попадет и в Салон. То же самое Родольф Жулиан объясняет и матери Марии Башкирцевой, которая заезжает в мастерскую посмотреть, где проводит все дни напролет ее дочь.

Башкирцева же так увлечена учебой, что когда случайно встречает на Елисейских полях в фиакре герцога Гамильтона, то через полчаса уже, по ее словам, забывает и думать о нем. Герцог из красивого молодого человека с красноватыми волосами и красивыми усами обратился в толстого англичанина, занимающего весь фиакр, очень рыжего, с рыжими бакенбардами. «Sic transit gloria Ducis» (Так проходит герцогская слава), — записывает она в дневнике, перефразируя знаменитое латинское выражение: ««Sic transit gloria mundi», что в переводе означает: «Так проходит мирская слава». Это фраза, с которой обращаются к будущему римскому папе во время возведения его в этот сан, сжигая при этом перед ним кусок ткани в знак призрачности земного могущества. Использовалась она и при посвящении в масоны. Нелепый же «комментатор» молодогвардейского издания дневников к парафразе этого выражения, которую употребила Башкирцева, дает перевод: «Так проходит слава великих», видимо, не поняв слово «Ducis» — герцогская. Вообще, этот «комментатор» поражает своей неосведомленностью и безграмотностью, сплошь и рядом он пишет про людей, имена которых обозначены только буквой, «неустановленное лицо», как будто он действительно пытался установить и от того, что он этого не сделал, кому-то станет спокойней, или «комментирует» то, что и так понятно из текста, например, что Амелия — это горничная Марии Башкирцевой. Во многих случаях он просто тыкает пальцем наугад. Например, когда Башкирцева пишет, что они направились смотреть картины, выставленные на Римскую премию в Beaux-Arts, он дает сноску, что это один из парижских выставочных залов, хотя на самом деле картины выставлены в Школе изящных искусств (L’Ecole des Beaux-Arts) и конкурсанты — молодые художники из этой Школы, которые соревнуются за право поехать в Рим. Он мог бы об этом догадаться даже из последующих записей Башкирцевой, где она пишет о профессоре из Beaux-Arts, к которому ей составили протекцию, но он эту запись просто выкидывает из своей публикации. Зачем печатать то, что тебе непонятно, в словаре это найти нельзя, сам проверил, надо просто знать, что Beaux-Arts — это сокращенное название Школы изящных искусств. Ну да Бог с ним, много чести. Остановился на этом только затем, что было понятно, насколько неведомая земля для наших соотечественников — эти дневники, а вот, подишь ты, читают.

Мария все время просчитывает, как бы ей побольше работать. Восемь часов для нее очень мало, а именно столько получается, потому что все время надо возвращаться из мастерской, которая находится на улице Вивьен, домой, на Елисейские Поля, чтобы позавтракать или пообедать. Ей, по ее расчетам, надо работать девять, десять, двенадцать часов в день, что успеть в один год сделать работу трех лет.

«И так как я подвигаюсь очень быстро, эти три года, заключенные в один, составят собою по меньшей мере шесть лет для обыкновенных способностей.» (Запись от 16 октября 1877 года.)

Она постоянно проводит исчисления, сколько ей понадобится времени, чтобы стать знаменитостью. Ничто не может ее заставить пропустить занятие. Кроме…

Кроме палаты депутатов. Она получает билеты на заседание палаты депутатов от Поля де Кассаньяка. Его имя не упоминается в напечатанном дневнике, но хвосты от их общения все же остались:

«Только одно может оторвать меня от мастерской раньше срока и на все дообеденное время — это Версаль. Как только были получены билеты, ко мне направили Шоколада, и я заехала домой переменить платье.

На лестнице встречаю Жулиана, который поражен, что я уезжаю так рано, я объясняю ему, что ничто, кроме Версаля, не могло меня заставить покинуть мастерскую. Он говорит, что это тем более удивительно, что я легко могла бы веселиться…

Не надо часто ездить в палату — это могло бы отвлечь меня от мастерской; заинтересовываешься, ездишь, ездишь, каждый день новая страница одной и той же книги. Я могла бы пристраститься к политике до потери сна… но моя политика там, в улице Вивьен, там достигну я возможности иначе ездить в палату, чем теперь». (Запись от 8 ноября 1877 года.)

Она хочет ездить в палату депутатов, уже став знаменитостью, чтобы на нее тоже смотрели, а для этого надо работать и работать.

«Сделаться художником не так легко; кроме таланта и гения существует еще эта неутомимая механическая работа…» (Запись от 13 октября 1877 года.)

А пока она смеется и плачет от радости, если ее похвалят учителя, и, возвращаясь домой в карете, мечтает, что вскоре ей будут платить по пяти тысяч франков за портрет.

Глава тринадцатая

NN и М

Поль де Кассаньяк и Маркиз Мультедо

Поль де Кассаньяк, как только узнает, что они поселились в Париже, является к ним с визитом. Вскоре его визиты становятся постоянными, он вместе со своим другом Бланом, его вечным секундантом на дуэлях, часто обедает у Башкирцевых. Башкирцевы получают от него пригласительные билеты на заседания палаты депутатов в Версале.

Муся своими глазами видит, как велика его популярность. А как мы знаем, по-настоящему ее волнуют в людях три вещи: знатность, богатство и известность, и еще неизвестно, что больше. На заседаниях палаты Поль де Кассаньяк неизменно громит республику; он — признанный лидер бонапартистов, крайне правый депутат. Борьба с республикой идет не на жизнь, а на смерть: «Или она убьет меня, или я убью ее!» Но все это, разумеется, не более, чем риторика, красивая фраза: ни республика не собирается умирать, ни Поль де Кассаньяк.

Кассаньяк привлекает Марию и как мужчина, а не только как политическая звезда. Ему тридцать два года и он до сих пор не женат. Он страшно знаменит, у него куча поклонниц, как у знаменитых актеров, он в зените славы, у него постоянные дуэли. Впрочем, не волнуйтесь: дуэли во Франции, это вам не смертельные дуэли в России на шести шагах, где зачастую погибают оба дуэлянта. Там самое маленькое расстояние, которое возможно по правилам между дуэлянтами — это тридцать шагов, да и то, такое случается крайне редко. Зачем рисковать? Ведь дуэль во Франции — это нечто вроде реверанса, дань этикету, не более. Кончается она, как правило, царапиной, но шуму по этому поводу много, как никак свобода слова.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});