Половинный код. Тот, кто умрет - Салли Грин

И тут я понимаю. Бутылки становятся невидимыми тогда, когда невидимками делаются связанные с ними Охотницы. Минуту я не свожу с пирамиды пристального взгляда, и мне удается заметить, как исчезают еще две бутылки, а две другие появляются снова.

Я возвращаюсь к Уолленду.

– Открой купол. Я хочу увидеть бутылки.

Он трясет головой.

Я подаюсь вперед и шиплю:

– Открывай, не то я отрежу тебе ухо.

– Не могу.

– А я думаю, что можешь.

Я хватаю его за ухо и тяну изо всех сил, а сам говорю:

– Даю тебе последний шанс – или останешься без уха.

Но он пытается отбиться от меня сначала руками, потом ногой. Я наношу ему ответный удар, от которого он падает на пол, потом хватаю скальпель и отсекаю ему ухо, хотя и знаю, что это все равно не поможет. Ничего, пусть знает, что я слов на ветер не бросаю.

Он взвизгивает и хватается за кровоточащую голову.

Я швыряю ухо в купол.

От кусочка плоти сыплются электрические искры, а сам он отлетает назад и шлепается на пол возле Уолленда. Купол трещит и мутнеет, но ненадолго и только там, где его касается ухо.

Я гляжу на скальпель у себя в руке и думаю, не швырнуть ли его.

«Почему нет?»

Скальпель ударяется в купол и на секунду будто сливается с ним, а поверхность купола в месте соприкосновения меняет цвет. Потом скальпель отскакивает и со звоном падает рядом со мной на пол.

Я снова обхожу купол кругом, на этот раз осматриваясь в поисках других приспособлений. Вдоль стены напротив входной двери тянется рабочий стол, на нем много всякой всячины: бумаги, хирургические инструменты, ручки, компьютер, но ничего такого, чем можно вскрыть купол.

Я говорю Уолленду:

– Ты ведь добавляешь в пирамиду бутылки. Когда поступают новые рекруты, которым надо дать невидимость. Как же ты это делаешь?

Он съеживается на полу, и я замечаю, что скальпель исчез из вида.

– Может быть, есть заклятие, которое наделяет даром невидимости, или это делается только с помощью бутылки?

Он не отвечает. Его ухо кровоточит уже не так сильно, как я ожидал. Наверное, он все же прилично лечится. Да и руки уже не такие страшные, как раньше.

– Если ты и дальше будешь отмалчиваться, Уолленд, то, может, оставить тебя без языка – зачем он тебе?

Но мне уже надоело его кромсать – слишком это мерзко.

– Этим ты его открываешь? – спрашиваю я, беру со стола лэптоп и взвешиваю его на ладони. – В компьютерах я чайник, но тут, пожалуй, все же попробую.

Уолленд ежится, но даже не пробует меня остановить, так что я понимаю, что ничего ценного в компьютере нет, и с размаху швыряю его в купол. И снова зона контакта становится молочно-голубой, компьютер долю секунды висит на ней как приклеенный, потом его отбрасывает, и он отлетает в стену. Треск, искры сыплются во все стороны, но через пару секунд все успокаивается, и купол снова делается прозрачным, как всегда. Зато Уолленд воспользовался этими секундами, чтобы подкрасться ко мне со скальпелем в окровавленной лапе. Не может же он не знать, что у него нет против меня шансов?

Я делаю к нему шаг и сразу понимаю, что ему только этого и надо. Его единственная надежда – толкнуть меня в купол. Сказать по правде, мне и самому любопытно, что тогда будет.

Уолленд бросается на меня, но он слаб и неуклюж, так что мне совсем не трудно от него увернуться, и, хотя он все же успевает схватить меня за одежду, я, пользуясь инерцией его движения, делаю вид, что сейчас швырну его в купол.

Тут он прилипает ко мне намертво.

– Вот как? – спрашиваю я. – Предпочитаешь поджариться целиком или ткнуть тебя в купол мордой?

– Не надо! – скулит он. Наконец-то он поверил, что я способен выполнить любую свою угрозу. – Пожалуйста. Я сам открою. Есть заклинание. Только для этого нужна палочка.

– Палочка? – я в жизни не слышал, чтобы ведьмы пользовались палочками.

– Вон та. На том столе.

Я тащу его за собой туда, куда он показывает.

Это просто палка. Точнее, симпатичный прутик без коры, гладкий и приятный с виду. Я беру его в руки и жду, что почувствую что-нибудь, присутствие какой-то воли, как в Фэйрборне. Но я ничего не ощущаю.

– Как она работает?

– Надо произнести нужное слово. И коснуться палочкой.

И тут я встаю в тупик. Как быть: пусть сам говорит все, что нужно, или пусть лучше назовет слово мне? Амулет защитит меня в любом случае. Я протягиваю ему палочку со словами:

– Бери и открывай. У тебя только один шанс сделать все, как надо.

Он кивает, высовывает кончик языка и облизывает верхнюю губу. Берет палочку в правую руку, просовывая ее меж пальцев. Не заметно, чтобы ему было больно или трудно это делать. Значит, залечился.

Вместо того чтобы коснуться палочкой купола, он притрагивается ею к желобку в полу и произносит:

– Купол, растворись.

Купол тут же становится матово-белым, точно молоко, разжижается, начиная сверху, и стекает в желобок, который заполняется до краев и превращается в сверкающую, блестящую лужу. Бутылки в двух шагах от меня, ждут, когда я их уничтожу.

– Принеси мне бутылку, – командую я.

Уолленд мешкает, потом перешагивает через канавку с молочной жидкостью, медленно поднимает обе руки вверх и осторожно зажимает верхнюю бутылку между изуродованными ладонями. Выглядит он при этом уверенно, как человек, который знает, что делает, но, возвращаясь ко мне, снова съеживается. Бутылка заткнута пробкой, к ней привязан ярлычок с именем. Наверное, это имя Охотницы. Внутри лежит клочок татуированной плоти. Я беру бутылку и разбиваю ее об стол. Ничего не происходит.

Похоже, что купол существует для охраны и защиты бутылок. Некоторые бутылки внутри пирамиды еще невидимы, но, мне кажется, если их разбить, то связанные с ними Охотники потеряют способность становиться невидимками. Есть лишь один способ это выяснить. Я выхватываю у Уолленда палочку, чтобы он ничего не сделал с куполом, пока я буду внутри, подхожу к пирамиде и нащупываю одну из невидимых бутылок ближе к вершине. Она там, только ее не видно. Я вытягиваю ее из пирамиды и бросаю на пол. И тут же появляются осколки, а среди них лоскут кожи и ярлык. Значит, если разбить бутылку, чары исчезают. Так просто. Все, что от меня требуется, это перебить бутылки, и армия Сола перестанет быть невидимой. Одним ударом я смахиваю весь верх пирамиды на пол, бутылки бьются, и сквозь этот грохот до меня доносится голос Уолленда:

– Купол, сгустись. – Я оборачиваюсь и вижу, как он стоит против меня, сильный и гордый, а между нами поднимается и крепнет молочно-белая стена, и я пробую прорваться через нее, но не успеваю. Купол уже сложился и затвердел. Потом он становится прозрачным, и я снова вижу Уолленда: он стоит снаружи и победоносно ухмыляется мне.

Но палочка еще у меня, и я показываю ее ему.

– Обычная палка, – говорит он. – Я пытался превратить ее в волшебную, но ничего не вышло. Просто прутик, и все.

Я прикасаюсь им к основанию купола и со всей доступной мне выразительностью – а эмоции у меня сейчас прямо хлещут через край – произношу:

– Купол, растворись.

Ничего не происходит, только ухмылка Уолленда становится шире.

Он говорит:

– Купол признает лишь двоих хозяев, Сола и меня. Он не станет делать то, что ты ему скажешь.

Я беру из пирамиды еще две бутылки и швыряю их в купол. Он реагирует точно так, как если бы его ударили снаружи, – мутнеет на миг в месте удара, потом снова становится прозрачным.

– Я разобью все бутылки, – говорю я.

– Значит, все Охотники будут теперь видимы, но Охотниками они быть не перестанут. А ты по-прежнему останешься у меня в плену.

Что ж, пусть лучше Альянс воюет с видимыми врагами, чем с невидимками, – я набрасываюсь на пирамиду бутылок и пинками посылаю их изнутри в купол. Буря стекла поднимается вокруг меня, но купол не обнаруживает никакой слабости.

Наконец все кончено – не осталось ни одной целой бутылки. Я тяжело дышу от ярости и обиды, стоя на осколках стекла и лоскутьях кожи и наблюдая, как светлеет купол у меня над головой. Уолленд тоже стоит на прежнем месте и ухмыляется мне. Я думал, он воспользуется моментом и сбегает за помощью, но он, видно, не торопится. Уверен, гад, что я никуда не денусь.

Он садится на стул и смотрит на меня.

– Ты превратил свой дом в настоящий ад. – Он улыбается. – Сол был бы рад увидеть тебя здесь. Он тебя ждал, был уверен, что ты придешь, но я испытываю большой соблазн не говорить ему ничего, пока у тебя не кончится весь воздух. Думаю, его хватит на несколько часов. Ты долго жил в клетке, а остаток своих дней, вернее, часов, проведешь под куполом.

Я ругаюсь на него матом.

– Сол думает, что от тебя может быть толк в нашем деле, но… – он поднимает вверх обе руки, – я лучше знаю, с кем имею дело: ты просто злобный Черный Колдун, такой же, как твой отец.

– Хочешь знать, что такое зло? Сейчас увидишь. – И я выхватываю из ножен Фэйрборн и со всей силой, какая у меня есть, набрасываюсь на купол. Там, где острие ножа ударяется в прозрачную стену, она на мгновение мутнеет, а потом отбрасывает меня назад, и я приземляюсь среди осколков, которые хрустят подо мной, хотя на ощупь кажутся мягче пуха. Я встаю и снова берусь за Фэйрборн.