Укрощение королевы - Филиппа Грегори

Генрих приходит, чтобы посмотреть на то, как мастер де Вент рисует Марию. На ней ярко-алое платье с рукавами из парчи. Золотистый цвет арселе подчеркивает медь ее волос. Девушка очень красива. Она стоит немного скованно и, когда входит король, неуверенно кланяется, боясь лишний раз пошевелиться.

Генрих посылает ей воздушный поцелуй, словно придворный волокита.

– Мы должны показать себя людям, – говорит он мне. – Они должны видеть нас, даже когда нас нет рядом, когда двор на выезде, или путешествует, или охотится. Люди должны видеть своего короля и всю королевскую семью. Они должны нас узнавать, как узнают своих братьев и сестер. Понимаешь? Мы должны быть недостижимы, как боги, но знакомы, как их святые на образах.

Мария выглядит хрупкой и гордой. Мне видится в ней и готовность бороться за свои права, и страх не быть любимой. В ней удивительным образом соединяются эти два противоречия – неукротимость и уязвимость, и я не уверена, что художнику удастся это передать. Сможет ли он увидеть в ней дочь, привыкшую к пренебрежению ею, и молодую женщину, жаждущую любви? Она стоит, сложив на юбке руки, и я, глядя на ее бледное серьезное лицо, думаю, как она мне дорога, эта стойкая, несгибаемая молодая женщина.

Следующей будет Елизавета, и я знаю, что она поднимет на художника свои темные глаза и улыбнется. Елизавета мила, в то время как Мария дерзка и непокорна, однако под сенью кокетства Елизавета скрывает все то же страстное стремление быть любимой и желание быть принятой.

Художник показал мне первые наброски и теперь раздумывал о добавлении к ним по краям изображения чудесных арок, в которых будет виден цветочный сад. А с краю он решил изобразить двух шутов: Уилла Соммерса с его маленькой обезьянкой и девушку-шута из свиты Марии. Эта идея, конечно, облегчает впечатление от руин Булони, только вот я не уверена, что хочу видеть двух шутов на семейном портрете королевской семьи. Художник объясняет значение их образов: они должны символизировать тот факт, что мы не вознеслись над своим народом настолько, что не признаем человеческое несовершенство, и позволяем себе о нем напоминать.

– А король знает об этой идее? – спрашиваю я.

В ответ художник кивает.

– И он согласен?

– Его Величество одобрил эту мысль.

Я рада это слышать. Это означает, что король не считает себя идеалом и допускает мысль о своем несовершенстве, и Томас заблуждался на его счет. У короля есть сомнения, он прислушивается к своему шуту Уиллу, который обладает данным свыше даром озвучивать эти сомнения королю.

Стена между двумя залитыми солнцем выходами в сад будет богато расписана, как шкатулка для украшений, на потолке будут изображены красные розы, и четыре золотые колонны будут украшать окружение тех, кому принадлежит весь мир. Справа от центра будет изображена Елизавета, слева – Мария, а в самой середине – принц, возлюбленный наследник Эдвард, стоящий возле трона отца. Я буду стоять возле мужа, сидящего на троне. Это изображение скопируют и распространят по всему королевству, а затем и по всему христианскому миру. Она станет воплощением триумфа семьи Тюдоров: Генрих, крупный и красивый, в самом расцвете сил, со своим сыном, здоровым и крепким мальчиком, растущим и набирающимся ума рядом с отцом; я, его жена, все еще в том возрасте, когда может принести наследника, и две его прекрасные дочери. И народ Англии, воплощенный в изображении двух шутов, взирающий на нашу славу.

– Она хорошо выглядит, – тихо произносит Генрих за моим плечом, с одобрением глядя на Марию.

– Она страдает от сильных болей в животе, но мне кажется, что ей понемногу становится лучше, – отвечаю я. – Похоже, что она крепнет день ото дня. Я слежу за тем, чтобы она хорошо кушала, гуляла и отдыхала как следует.

Король кивает.

– Наверное, ее стоит выдать замуж, – замечает он так, словно эта идея только что пришла ему на ум.

Я смотрю на него с улыбкой и шутливо говорю:

– Дорогой мой муж, кто у вас на примете? Ибо я уверена, что вы уже кого-то для нее присмотрели. И, насколько я вас знаю, ваши послы уже ведут переговоры при некоем дворе…

Он берет меня за руку и отводит в сторону от художника и принцессы, карие глаза которой следят за нами, словно она понимает, что мы говорим о ней.

– Боюсь, поначалу ей мой выбор не понравится, но сейчас, когда Франция настроена против нас, Рим нас ненавидит, а Испания показала себя ненадежным союзником, я думал о том, что нам нужны новые союзы. Возможно, с Германией, Данией или Швецией.

– Только у нее должна быть свобода вероисповедания. В этих странах же исповедуется лютеранство?

– У нее должно быть чувство долга и навык послушания мужу, – поправляет он меня.

Я молчу в сомнениях. Возможно, если у нее будет шанс обсуждать теологические вопросы с умным мужем, она сможет прийти к пониманию моего представления о том, что Бог говорит с каждым из нас напрямую и что нам не нужны посредники в виде папы, или священства, или кровоточащей статуи, чтобы найти свой путь к вере. Господь все время взывает к нам, и нам лишь нужно прислушаться. Для получения прощения не нужны вычурные ритуалы. Существует лишь один путь к спасению и одна Библия – и женщина может читать ее не хуже мужчины. Мария слушала Кранмера, разговаривала с приходившими к нам проповедниками. Она даже работала над переводом Нового Завета в переложении Эразмуса, составляя замечательный текст Евангелия от Иоанна почти самостоятельно. Возможно, когда ей придется смирить свою волю, подчиняя ее воле мужа, через это смирение она обретет путь к Господу. Мне кажется, что я сама услышала волю Бога, когда решила, что мне пора прекратить прислушиваться к собственной воле. Кто знает, может, и моя падчерица пройдет по тому же пути…

– Мне кажется, это станет для нее прекрасной возможностью, – честно отвечаю я. – Брак весьма пойдет ей на пользу, только она не сможет пойти против своей веры.

– Ага, значит, ты тоже считаешь, что ей нужно замуж?

– Мне кажется, что хороший муж может дать ей возможность размышлять и учиться, служить ему и его стране, – говорю я. – А еще любить его и их детей.

– Ты могла бы подготовить ее к такой перемене в ее жизни. Ты же будешь ей их рекомендовать?

Я наклоняю голову.

– Я сочту за честь поговорить с нею и сообщить ей о ваших намерениях.

– Только сейчас этой темы не касайся, – предупреждает Генрих. – Пока не говори ей об этом ни единого слова. Да, я действительно намерен выдать ее замуж. Но я должен еще удерживать Булонь и не дать Франции развязать войну. И в этом мне понадобится помощь. Мария закрепит браком союз с Германией, сделав его нерушимым. Она принцесса, и она знает, что таков смысл ее жизни.

* * *

Этой осенью с возвращением короля и сопутствующего ему смрада разлагающейся плоти в мою спальню в мои сны вернулись и кошмары. Меня преследует все то же самое видение: я снова вижу себя поднимающейся по сырой винтовой лестнице, одной рукой касаясь холодного камня, другой держа мерцающую свечу. Холодный сквозняк, дующий снизу, напоминает мне, что я здесь не одна и что за мною поднимается кто-то еще. Страх перед тем, кто молча следует за мною, гонит меня вверх, и свеча в моей руке начинает мерцать еще сильнее, угрожая погаснуть совсем. На самой верхней площадке, круглой и тесной, словно ведущей к камерам, я вижу, что на нее выходит шесть дверей. Сначала мне кажется, что они все заперты, но, когда я подхожу к первой и берусь за кольцо, она легко и тихо открывается. Я не решаюсь войти. До меня доносится смрад разложения, словно за этой дверью находится что-то очень плохое и давно мертвое. Но вот я слышу шаги позади себя и понимаю, что мне придется пойти вперед, чтобы убежать от того, кто следует за мной, и делаю шаг вперед. Дверь пропускает меня внутрь и захлопывается, запирая меня внутри. Я попадаю в западню, и в этот момент моя свеча гаснет. И в окружающем меня абсолютном мраке я чувствую какое-то вкрадчивое движение…

* * *

Необходимость в заключении нового союза становится еще острее, когда французы обрушивают яростные атаки на наши корабли. Никто уже не сомневается, что французы будут нападать и грабить наши прибрежные города и порты, может, даже оставаясь в них подолгу. Купцы и шпионы короля доносят, что его вечный враг и противник, король Франциск Французский, вооружает своих рыбаков и торговцев и строит новые боевые корабли. Теперь начинается игра на опережение: кто из королей построит самый сильный флот. И мы проигрываем в этой игре французам, которые везде хвастаются, что вскоре будут править всеми проливами и даже северными морями. В это опасное время Томас не бывает при дворе. Он всегда в Портсмуте, Плимуте, Дартмуте, Ипсвиче, Шорхэме или Бристоле, руководит строительством новых кораблей, переоборудует старые, подбирает и готовит экипажи. Теперь у него появился собственный линейный корабль, и он не сходит на сушу, все время наблюдая за работами на тех судах, которые счел годными для военной службы. Он ищет людей, которых мог бы зачислить военными матросами на шаткие деревянные укрепления, установленные на палубах торговых и рыболовецких судов. С каждым днем солнце встает все раньше, и я представляю себе его, облаченного в теплый плащ, стоящего позади рулевого и вглядывающегося в темнеющий горизонт в поисках вражеского судна, – и шепотом молю Бога сохранить ему жизнь. Двор опасается угрозы с моря, поэтому я учусь сохранять непроницаемое выражение лица и не вздрагивать всякий раз, когда кто-то упоминает адмирала или флот, который он строит. Я слушаю эти слова так, словно меня больше всего интересуют корабли, а не их командир.