Вечный день - Мюррей Эндрю Хантер

Вот теперь Хоппер разозлилась. Она рассказала ему о своем прошлом и родителях при первом же знакомстве. Торн знает о ней все — даже то, чем она не делилась с немногочисленными друзьями. А теперь сам дает ей от ворот поворот. Так нечестно.

— Не понимаю, почему вы говорите только про нашу страну, — заговорила она снова. — Другим досталось куда больше. Именно мы не впускаем к себе беженцев. Мы обрекаем мир на смерть.

Едва ли не срываясь на крик, Торн отчеканил:

— Это не тема нашей консультации, Элен. Мы обсуждаем океан. Пожалуй, оставшуюся часть дня вам стоит провести за чтением. У меня как раз имеется для вас книга. Вот, держите.

Он нагнулся и стал вынимать из сумки книгу, и Хоппер увидела, как дрожат его руки.

24

На путь в Риджентс-парк Элен потратила гораздо больше времени, чем предполагала. Она вела себя осторожно: через каждые двести метров то ныряла в какой-нибудь магазинчик, то резко разворачивалась или меняла направление, при этом осматривая машины, водителей, лица прохожих. Знакомых не попадалось — только такие же, как и она, пешеходы, усталые торговцы, пристроившиеся в дверях лавок, или назойливо предлагающие свои услуги рикши; последние, случайно поймав взгляд Хоппер, принимались с надеждой гипнотизировать ее.

Итак, Фишер был связан с американцами. А Торн собирался передать ему какую-то информацию. Что же Торн хотел сообщить американцам?

Так или иначе, все их усилия пошли прахом. Торн мертв. Фишер мертв. Хотя рыскавшие в доме Торна и в конторе его адвоката Уорик и ее люди остались ни с чем. И теперь круг почти замкнулся. Ничто не связывает обыденный мир с миром Торна, какой бы там секрет он ни пытался передать.

То есть ничто, кроме самой Хоппер.

До Риджентс-парка она добралась на десять минут раньше назначенного срока. К счастью, место практически не изменилось со времени ее последнего посещения. За южной частью парка по-прежнему ухаживали, деревья там в основном стояли зеленые, а игровые площадки на севере покрывал мертвый кустарник — разительный контраст: сочетание буйства джунглей и пересохшей пустыни.

В начале своего романа Элен и Дэвид частенько встречались именно в Риджентс-парке, возле центрального фонтана, чуть смещенного от середины широкого бульвара. В те дни они дурачили друг друга и общих знакомых, назначая свидания в популярных, желательно просторных местах, имея в виду совершенно определенные укромные уголки. «Ватерлоо» обозначало вовсе не часы на вокзале, притягательные для большинства влюбленных, а ступеньки северо-западного выхода. «Паддингтон» подразумевал лоток по продаже японской лапши в начале первой платформы станции. А название «Риджентс-парк» было присвоено как раз этому фонтану. Несколько месяцев назад Хоппер затеяла было подобную игру с Харвом, однако из-за возникшего дурацкого ощущения предательства немедленно прекратила ее.

Фонтан был действительно примечательный: элегантный образчик викторианской нелепицы из мрамора и бронзы; для своей функции сооружение излишне вычурное и тонны на две тяжелее необходимого. Для времени создания, впрочем, наверняка вполне уместное: фонтан помпезной столицы страны, владелицы четверти всего мира и центра притяжения награбленного из земель победнее. Мрамор как раз и прибыл оттуда, равно как и статуи, фризы и украшения. И вот теперь люди из тех же стран, что и мрамор, вкалывают на полях Британии ради собственного выживания и как только не пресмыкаются, стараясь доказать свою полезность во избежание выдворения. Былой рабовладельческий дух британской империи никуда не делся.

Хоппер всегда считала фонтан бесполезной блажью. И все же она испытала настоящее потрясение, когда издалека увидала, что его больше нет. Мрамор выкорчевали, словно трухлявый пень, и кое-как, неровно и неравномерно, заасфальтировали пустующую поверхность.

Элен устроилась на одной из сохранившихся скамеек и принялась созерцать нанесенные местечку увечья. Жара так и не спала, набежавшие облака облегчения не принесли. Хоть бы дождь пошел, с надеждой подумала она. Из ближайшей аллеи на бульвар вышли двое полицейских; один взглянул на Хоппер и что-то сказал коллеге. Ощутив опасность, Элен напряглась и, чуть повернув голову, сосредоточила свое внимание на южной части бульвара. А там как раз появился Дэвид, не удостоивший патруль и взглядом. На нее тут же нахлынуло воспоминание об их последнем свидании на этом самом месте. Брак их уже близился к концу, и та кризисная встреча проходила на нейтральной территории.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И что за брак это был! Неизменно вдохновляющий, основанный на любви, но обреченный на развал из-за… Из-за чего же? Пожалуй, ее собственного нежелания сближаться, как сейчас считала сама Хоппер. Под конец отношений одиночество она любила больше, чем мужа. Возможно, сказалась смерть родителей, отстраненность брата. Впрочем, с университетских времен у нее оставались подруги, которые, несмотря на сиротство, счастливо устроились, выйдя замуж за чиновников, управляющих фермами и инженеров солнечных электростанций. Обрели нормальный человеческий быт, не такой, как у нее, цепляющейся за кусок металла в далеком холодном море и охотящейся за течениями в черных волнах, разнообразие в которые привносят лишь айсберги да плавучие гробы.

Естественно, нельзя было сбрасывать со счетов и влияние Торна — человека, причинившего ей жестокую боль разочарования. Перекладывать вину на другого — подло, однако склонность Элен к одиночеству и неспособность доверять людям отчасти были связаны с Торном и их окончательным кошмарным разрывом.

Во время брака, разумеется, основной проблемой оказались дети. Отношение Элен и Дэвида к родительству служило своеобразным маркером восприятия собственного места в мире. Вопреки гуманистическим целям своей работы продолжение рода Хоппер считала бессмысленным. А Дэвид вопреки цинизму своей профессии мечтал о детях. И когда их позиции четко обозначились, расставание стало лишь вопросом времени.

На губах Дэвида играла легкая улыбка, но, когда он подошел поближе, вид у него стал весьма озабоченный.

— Боже, Элли, что случилось?

Она не смотрелась в зеркало с самого утра и потому предположила, что ее синяки налились лиловым и желтым цветом. Стоило наложить побольше косметики.

— Обещай, что выслушаешь меня.

— Да что угодно пообещаю. Давай выкладывай.

Хоппер рассказала о своем визите в дом Торна, аресте и освобождении — только это. Пока она решила не упоминать обнаруженную фотографию и то обстоятельство, что Уорик и Блейк нашли в ее сумке заметки Гарри.

По окончаний повествования Дэвид несколько секунд отрешенно смотрел в парк.

— Ты должна остановиться. Это настоящее безумие. Кончишь в Житнице, а то и еще хуже.

— Да я в порядке.

Дэвид раскрыл было рот, явно намереваясь произнести нечто нелицеприятное, однако сдержался. Чтобы хоть немного отвлечь его, Хоппер задала вопрос, не выходивший у нее из головы с тех самых пор, как она услышала про аврал в редакции «Таймс»:

— Так что у вас там происходит в газете?

Дэвид нахмурился.

— Важные новости. По-настоящему важные. Давенпорт одерживает победу.

— Что?

— Наша завтрашняя передовица. Черт, да она еще полгода будет оставаться передовицей, — он достал из кармана листок бумаги и зачитал вслух: — «На этой неделе премьер-министр Ричард Давенпорт принимает на Даунинг-стрит делегацию американского правительства для доработки Билля о национальном единстве. Мистер Давенпорт заявил, что для Америки настало время признать свой растущий долг Британии, в то время как подлинный союз между Соединенными Штатами и Британией пойдет на пользу обеим странам и разрешит проблему долга.

В случае принятия Билля американские законодатели получат ограниченное представительство в палате общин» — что, напомню, не значит ровным счетом ничего — «в обмен на права на геологическую разведку и официальное объединение британских и американских вооруженных сил. Американский народ будет натурализован и получит защиту британского государства, капиталам обеих стран предстоит объединение».