Рассвет пламенеет - Борис Беленков

— Мы хорошо рассредоточили огневые ячейки, — говорил Савельев. — Чтобы уничтожить нас, противнику потребуется эшелон снарядов. А где видано, чтобы на роту…

— Ну, ты не очень-то заносись, — прервал его Симонов, хотя в душе был с ним согласен. — Окопы рассредоточены, не спорю. А твои два противотанковых ружья почти рядом! Означает сие — один снаряд для обоих? Приказываю рассредоточить!

— Слушаюсь.

— В передовые группы послал ли с ручными пулеметами?

— С двумя ручными, товарищ майор.

— Правильно. Не исключается вылазка со стороны противника. Ночью это возможно.

— Люди в передовых не уснут, проинструктированы. А что же дальше, товарищ гвардии майор? — в свою очередь спросил Савельев.

— А дальше — об этом командование дивизией будет решать. Мы — солдаты.

Савельев понял майора: «Как прикажу, так и сделаете, ждите!»

* * *

Симонов отлично понимал, что его роты рвутся к действию. Это подтверждалось запросами от всех командиров. Об этом по его возвращении в штаб доложил и Мельников. Словно какая-то сила толкала солдат вперед и тем сильнее, чем яростнее противник швырялся минами. Наспех перекусив, Симонов думал: «Надо ли открыть клапаны, или погасит пламя. В противном случае неизбежны крупные потери в людях». Чтобы избежать потерь, следовало бы отвести батальон от высоты, но на это он не мог согласиться. Он обрадовался возвращению Бугаева.

— Тебя не подцепило? — ворчливо спросил он, умалчивая, что и сам он только сейчас вернулся из рот.

— Хочу есть.

— Пересыпкин, чарку комиссару! — крикнул Симонов. — Закуску, мигом! — затем спросил: — Как там Петелин?

— Лютует.

— Отчего б это? — преувеличено удивился Симонов.

— Говорит: прикололи нас, с места не позволяют сдвинуться…

— Сие означает — вставай во весь рост? Ур-ра-а!

— Не иначе. Характер у человека!

— Ну и глуп его характер, — сказал Симонов, доставая кисет. — Человек никак не дождется, когда ему рубанет под самое сердце. Опять-таки, люди за ним…

— Я ему говорил.

— И что же?

— Людей за собой он чувствует… Но боится завтрашнего дня. Говорит: «Вся рота — как на ладони». А днем, действительно, ни взад, ни вперед!

— Пожалуй, — вымолвил Симонов, затягиваясь табачным дымом. — Видел и я. Слушай, комиссар, Петелин прав в некотором смысле. Был ли ты в третьей роте?

— Нет, не удалось.

— Напрасно не побывал. Метелев — человек наблюдательный. Поговорить бы следовало да приглядеться к тем местам… Такое решение не примешь с налета. Не такая пора. А не обдумаешь, людей, которых ты любишь, подставишь прямо под огонь.

ХХХ

Глубокой ночью Бугаев добрался до третьей роты. Спасаясь от комаров, комроты Метелев лежал на дне окопа с натянутой на голову плащ-палаткой. Он совершенно не реагировал на приход исполняющего обязанности комиссара и, казалось, спал. Но бодрствовал политрук Новиков, как его звали — Сережа «маленький». Он сидел и однотонно мурлыкал что-то себе под нос.

— Поешь? — спросил Бугаев, спускаясь в окоп.

— Ага, пою. Ночь-то какая! — откликнулся Новиков. И сразу же с деланным удивлением спросил: — Может быть, петь не положено? Грешно?

— Петь не грешно, но совесть забывать не следует, — откликнулся Метелев, не приоткрывая плащ-палатки. — Одуреть можно от его концерта!

— Бесплатно, что же ты хочешь, дорогой Михаил Павлович, — посмеивался Сережа.

Словно подражая Симонову, Бугаев сказал ворчливо:

— Майора интересует безымянная высотка. Петелин назвал ее караульной над всей окрестностью. Вот этой высоткой Симонов и заинтересовался. Может быть, противник не успел укрепиться как следует? Что, если бы мы под утро…

Вылезая из-под плащ-палатки, Метелев сказал озабоченно:

— Сопкой мы любовались перед закатом. Длинная, чертяка, вроде крепости. Батальоном ее не накроешь. А как же полковое начальство? Оно как посмотрит на это дело? Соседи поддержат нас?

— Майор ждет вашего мнения.

— Не докладывал, значит?

— Нет. вы же знаете Симонова. Сначала убедится: дважды два — четыре. Тогда и доложит. Он так и сказал: «Может быть, Петелин прав, опять-таки… не дать противнику укрепиться».

— Брать все равно придется, — веско заметил Новиков. — Но лучше уж сегодня, чем завтра. Я так понимаю. Кое-кого, может, и потеряем, однако лучше одного, чем десяток.

— Ваше мнение, товарищ старший лейтенант?

Метелев высунулся из окопа, посмотрел во тьму.

— За меня Сережа высказался. Я думаю — возьмем! — добавил он тихо. — Желательно не на рассвете. К рассвету они ушки настораживают, научены! А сейчас дрыхнут. По возможности без шума, тихо накрыть. Рота моя всегда на боевом взводе! Так что остановки за нами не будет…

— Нужно взводных сюда, — предложил Новичков. — Я тоже думаю, лучше ночью, чем на зорьке. Часто мы начинаем с утра. К такому часу противник стал больно сторожким. А с полуночи — да! Рубанем, что ли, Михаил Палыч?

— А чего ради давать им дрыхнуть? Если это определенно — надо бы сейчас же разведку пустить на высоту. А разрешит комдив?

— Разрешит, — решительно заявил Бугаев, но сам он не был уверен в этом.

* * *

Часовой у батареи окликнул Симонова:

— Стой! Кто идет?

— Катюша. — Симонов подошел ближе. — Вам следует считать себя убитым, — сказал он, заглядывая в глаза артиллеристу. — Убиты вы палкой по голове!

Голос позади:

— Извиняюсь, не вышло бы. Я вас давно заметил, товарищ гвардии майор.

— Почему же не окликнули?

— Я — секретка. Шел позади вас, почти рядом. Не узнай я вас, сейчас бы скрутили…

— Ишь ты? Меня? — обиженно переспросил Симонов, с уважением разглядывая рослую фигуру «секретки». — Значит, заметили?

— А то как же?

— Молодец! Благодарность объявляю.

— Служу Советскому Союзу!

— Тихонько, тихонько! Лейтенант спит!

— Никак нет, товарищ гвардии майор, — подбежав, доложил Игнатьев.

— Почему же — никак нет? надо было спать, пока было время. А сейчас уже и некогда. Приготовитесь — на колесах до высоты…

— Наступаем?

— Дополнительно будет дано указание. Я мимоходом к вам, по пути.

Впрочем, Игнатьев уже знал манеру Симонова — постоянно проверят готовность своих людей, появляться там, где его меньше всего ожидают.

— И не вышло, товарищ гвардии майор, это «мимоходом»? — спросил Игнатьев, затаив усмешку.

— У вас не вышло, а вот у минометчиков… одна-две гранаты в их кружок, и нет людей. Никаких постов в кромешную тьму — такая беспечность!

Несколько минут спустя Симонов уже был в своем штабе. В землянке горела карбидовая светилка. Сидя в углу, Мельников разговаривал по телефону с ротами, потихоньку дул в трубку, что-то записывал в полевую книжку. Иногда он искоса поглядывал на Симонова. Тот, хмуря брови, проговорил устало:

— Жалко каждого человека, Мельников. Готовим наступление, — а что будем брать? Какую-то высоту! Приходится отнимать у врага по маленькому клочку этой необъятной степи. И кровью платить за свою собственную землю!

После ухода Рождественского в тыл к противнику Симонов все чаще беседовал со старшим адъютантом. Мельников отмечал, что комбат становится более разговорчивым.

— Война без потерь не бывает, — глуховато ответил Мельников. — Старая это история.

— Истина!.. Она не успокаивает, Мельников.

Симонов выпрямился, отталкивая складной табурет с парусиновым сиденьем.

— Комдив обещал во сколько к нам? — спросил он, вытирая платком вспотевший лоб.

— В двадцать четыре ноль-ноль.

— И Петелина все нет…

— Я здесь, товарищ гвардии майор! — послышался голос Петелина.

В узком проходе, прислонясь плечом к сыпучей стенке, с автоматом на груди стоял Петелин. Он еще не знал о предстоящем штурме безыменной высоты и не мог иначе объяснить причины этого ночного вызова, как только желанием комбата еще раз прочитать ему лекцию на тему: «Современная война и роль командира в этой войне». Шагнув вперед, он вскинул к виску сжатый кулак, разогнув пальцы на уровне лба.

— По вашему приказанию лейтенант Петелин явился!

Склонившись к узкому проходу траншеи, Симонов позвал связного.

— Слушай, Пересыпкин, нам бы грамм по стою организуешь?

— Есть грамм по сто!

Выпили молча. Заметив пытливый взгляд Петелина, Симонов спросил:

— Вы что-то говорили Бугаеву о безыменной высоте. Она же не исследована?!

Досадуя, Петелин подумал: «Манера у человека!.. Всегда начинает с окольного обхода. Догадайся, к чему он клонит».

— Товарищ гвардии майор, высота исследована, насколько были возможности.

— Когда же успели во всем разобраться?