BAD KARMA. История моей адской поездки в Мексику - Пол Адам Уилсон

class="p1">Что ж, я узнал «sí» и «carne». Может быть, «torta» – это какая-то пухлая тортилья. Одному Господу известно, что это за «де-сер-то».

– De nada.

Не беспокойся? Ха. Тебе легко говорить.

Все еще не зная точно, что находится внутри упаковок, я отдал тридцать песо, чтобы рассчитаться. Стараясь не пить из фонтанчика и не имея возможности достать содовую из автомата, я остался на ужин только с парой загадочных сэндвичей.

Лучше всего эти булочки можно описать как смесь маслянистой французской заправки и, возможно, соленого томатного соуса, который сочился из них, когда я снял скотч и целлофан. Теперь, когда они были распечатаны, от них исходил отчетливый резкий аромат. Прежде чем откусить кусочек, я решил, что должен спросить кого-нибудь, можно ли это есть. Кассирша могла бы помочь, но кусок потрепанного картона, засунутый за решетку в окошке ее будки, на данный момент исключал этот вариант. Парень вернулся, чтобы тщательно перепроверить каждый из своих ключей в торговых автоматах, все еще надеясь, что какой-нибудь ключ подойдет. Я привлек его внимание и поднес один из свертков жжено-красного цвета к своему лицу, сморщил нос и покачал головой, как бы говоря: «Воняет». Он помахал мне рукой, крепко держа другую руку на связке ключей, очевидно, боясь потерять свое место.

– Son un poco viejos, pero estoy seguro de que están bien[47].

«Seguro» и «bien» – его единственные слова, которые я понимаю. «Уверен» и «хорошо».

Он говорит, что это можно есть?

– Lo siento, amigo. ¿Seguro? ¿Bien?

– ¡Sí! Tuve una hace un par de diás. ¡Fue muy bueno![48] – ответил мальчик, потирая живот.

Мне удалось проглотить пару кусочков, прежде чем я решил, что, возможно, будет лучше остаться голодным. Так как у меня не было ничего, что можно было бы выпить или чем прополоскать рот, стойкий привкус все еще оставался во рту спустя два часа, когда я садился в автобус в Мехико. Автобус был битком забит; единственное свободное место находилось в проходе последнего ряда сзади. Спинка моего сиденья не откидывалась, потому что упиралась в моторный отсек позади меня. Кровать второго водителя была в отсеке над двигателем. Крошечная уборная через проход от меня занимала место, где могла бы влезть еще одна пара сидений. Всего через несколько минут после того, как мы покинули вокзал Гвадалахары, все пассажиры автобуса, за исключением меня и старика, сидевшего рядом со мной у окна, опустили шторки, погасили верхний свет и блаженно откинули спинки сидений.

Поездка, которая должна была длиться семь часов без остановок, началась без происшествий. Шоссе было современным и, по мексиканским стандартам, довольно прямым и гладким. Поскольку все боковые окна были закрыты опущенными шторами, единственными сигналами из внешнего мира были отблески случайных встречных фар, которые освещали салон автобуса, как луч далекого маяка. Через час после начала поездки гипнотическое спокойствие, которое внушал этот длинный участок шоссе, быстро затмевалось растущей турбулентностью в моем животе. Черт возьми. Я же знал, что не должен был откусывать от этой штуки, и чертовски уверен, что не должен был это проглатывать!

В течение следующих нескольких часов я провел бо́льшую часть своего времени, занимая место в «шкафу» через проход, прерываясь только на то, чтобы впустить в туалет «товарища по заключению» в автобусе. Мне было слишком плохо, чтобы беспокоиться о том, что кому-то придется заходить после меня в это клаустрофобное логово. Обезумев от лихорадки и почти уверенный, что умру, я стучал зубами, мучился от жара и пропитывал пóтом одежду. Мои шнурки были развязаны, свидетельствуя о неудачной попытке снять штаны и избавиться от испачканного нижнего белья. Старик, когда-то сидевший рядом со мной, теперь сидел, скрестив ноги, на твердом полу прохода в передней части автобуса. Я предположил, что все, кроме него, водителя и меня, спали. Не то чтобы это имело значение. Никто не осмеливался подойти и предложить мне одеяло или глоток воды, но я их за это не винил. И теперь, когда мои наручные часы принадлежали водителю самосвала в Ла-Тикле, я даже не мог узнать, как долго я еду в этом автобусе или, что более важно, когда я смогу из него выйти.

Мой нос и горло горели – побочный эффект рвоты. Тем не менее я ощутил отчетливое жжение от давно бездействующего электрического обогревателя, включенного впервые с весны.

Слава Богу! Водитель наконец-то включает обогрев. Здесь можно было мясо морозить.

Мое облегчение было недолгим. Запах, становившийся все резче, был запахом горящей проводки, и он исходил из моторного отсека за моим сиденьем!

Может быть, ничего страшного не происходит. Вдруг я в бреду, или у меня галлюцинации, или что-нибудь еще. Нет. Теперь там еще и дым. Да вы, блин, издеваетесь надо мной!

Густой, черный, разъедающий глаза дым начал проникать в салон из-за моего сиденья, заполняя пространство между мной и туалетом, просачиваясь сквозь занавес у отсека второго водителя. Прилив адреналина придал мне сил. Я вскочил, отдернул занавеску и разбудил его от явно глубокого сна.

– Пожар! Пожар! Двигатель горит! – Он должен это понять, верно?

– ¿Qual es tu problema?[49] – пробормотал он, протирая глаза. Затем его глаза широко распахнулись. – ¡Oh mierda! ¡Mierda! ¡¡¡Mierda!!![50]

Одетый лишь в черные носки, спортивные штаны и майку-алкоголичку, он выскочил со своего места и побежал к передней части автобуса.

Хм-м-м… Наверное, «mierda» – это «огонь» по-испански.

Автобус быстро замедлил ход и остановился на обочине шоссе, и я решил внести свой вклад в устранение катастрофы. Расталкивая пассажиров, проснувшихся на сиденьях в проходе передо мной, я объявил громким, строгим голосом, требуя как можно большего внимания: «Мьерда! Мьерда!» – и указывал на заднюю часть автобуса.

Пожилая женщина, сидевшая прямо передо мной, не подняла глаз и даже не открыла их. Вместо этого она вытянула средний палец в мою сторону и прорычала:

– ¡Cállate, pendejo![51]

О’кей, понял. Это я выучил еще в начальной школе.

– Нет, нет! Мьерда, сеньора! Мьерда!

Я отпрянул, чтобы избежать удара тыльной стороны ее руки, но она увидела дым, ползущий по полу, и остановилась на середине замаха.

– ¡Estamos en llamas! – Она ткнула пальцем в ребра спящего рядом с ней мужчины. – ¡Estamos en llamas![52]

По мере того как новость катилась вперед, ряд за рядом, беспокойство пассажиров нарастало, пока не достигло пика в передней части автобуса, превратившись в небольшое цунами. Люди зашевелились, встали, поправили одежду и собрали свои вещи, как будто они прибыли на станцию и готовились к высадке. Всех опередил второй водитель – все еще в майке-алкоголичке,