Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но ведь это две разные позиции.
— Не думаю.
— Поговорка есть: «Дружба дружбой, а служба службой».
— Есть. Только к данному случаю она отношения не имеет.
— Если тебя интересует степень моей виновности в этом деле, то говорю самокритично: конечно, я тоже виноват. И очень жалею, что не подчеркнул это в рапорте.
— А в чем ты видишь свою вину?
— Да как сказать… Ведь командир, как правило, виноват в любом случае, когда его подчиненный совершил проступок. Это логично и правильно. А здесь есть и еще одно обстоятельство. Видишь ли, как потом оказалось, я поставил перед Ламановым задачу на марше, недостаточно обоснованную по нормам времени. А попросту говоря: реально невыполнимую. Он не смог бы уложиться в срок, который я ему отвел. Видимо, поэтому он и стал искать вариант сокращения маршрута и двинулся по малознакомой проселочной дороге.
— Почему же ты дал нереальный срок?
— Моя ошибка. Марш готовился в спешке, и при определении срока выхода в район огневых позиций я не учел ночное время, когда скорость движения меньше. Дал по дневным нормативам.
— Это существенный промах.
— Понимаю…
— Ну, а Ламанов?
— Капитан Ламанов, по сути дела, усугубил мою ошибку, нарушив предписанный маршрут. Хотя батарея его прибыла в заданный район и успешно выполнила боевую задачу. Правда, прибыла с небольшим опозданием.
— И не в полном составе.
— Разумеется. Но это не сказалось на боевой работе.
Вот, значит, как в действительности было дело. Имелась существенная предпосылка к происшествию — нереальный срок марша. Но только ли это толкнуло Ламанова на мысль сократить путь ночной колонны?
Майор Сизиков словно угадал его размышления.
— Конечно, — сказал он. — Под всем этим есть еще и другая, более глубокая подоплека. Так сказать, нравственно-психологическая. Понимаешь, Ламанов человек трудолюбивый, честный, исполнительный. До некоторого времени он был прекрасным командиром. Но мы с тобой старые друзья и будем откровенны: Ламанов постепенно перестал расти как командир. Мне больно это видеть, больно об этом говорить, но факт есть факт. Причины? Тут тоже все сложно и далеко не однозначно. Но главное, по-моему, — потеря перспективы. И как ни странно, в этом отчасти повинен и я: долго удерживал его под своим началом. Конечно, из добрых дружеских побуждений. И заметь: никаких скидок я ему не делал. Подходил с требованиями, как к каждому офицеру.
— Да уж это я заметил.
— Тут ирония ни к чему.
— Я не иронизирую. Просто констатирую.
— Тогда извини. Так вот, если оставить в стороне всякие сложности, то получается, что с некоторого времени Ламанов утратил главное: командирскую решительность. Вот что самое страшное.
— Но, по-моему, рискованное решение Ламанова свернуть на малоизвестную ночную дорогу вовсе не подтверждает этого.
— Это по-твоему. Потому что ты не знаешь подробностей, которые как раз и говорят о крайней нерешительности, несамостоятельности Ламанова. Можешь себе представить: ведь он переправил по мосту на другую сторону все установки. Благополучно переправил. И когда я, говоря с ним по рации, усомнился в правильности его решения — я тогда еще не знал полностью всей обстановки, — он немедленно, не доложив мне, повернул колонну обратно. Тут-то, после того как мост изрядно проелозили, самая последняя установка — хвостовая в колонне — и рухнула в воду.
Так вот почему поднимаемая со дна установка была направлена газоотражателем не в ту сторону!
— И все-таки мне не понятно, — сказал Хабалов. — Ведь на такую нерешительность тоже надо решиться — рисковать еще раз. Не сделано ли это, ну, например, из желания насолить тебе как командиру?
Сизиков медленно размял сигарету, однако не закурил, отложил в сторону и долго барабанил по столу.
— Не знаю… Может быть, и так — не берусь утверждать. Во всяком случае, мы перестали понимать друг друга. Правда, объяснения между нами не было, и наши отношения внешне выглядят вполне лояльными.
«А что, убедительно», — с уважением подумал Хабалов, прислушиваясь к глуховатому голосу, к тому, как говорит Сизиков, веско и точно дозируя по смыслу и словам каждую фразу. Никаких лишних эмоций, ничего личного — именно это, наверное, и создает впечатление объективности. Словно четкий командирский доклад: вот вам обстановка, а уж решайте вы.
Впрочем, тут есть и противоречие: признавая и свою долю вины, можно ли обо всем этом говорить столь бесстрастно?
— Он в гостях у тебя бывает?
— Чуть не каждый вечер. Он ведь холостяк. Общежитие ему, надо полагать, давно опостылело, лейтенантская компания не подходит. Вот он и коротает вечера то в казарме с солдатами, то у меня. Все-таки тянет к семейному очагу.
— Чаи гоняете? — усмехнулся Хабалов, сразу вспомнив варенья и компоты Анны Никитичны.
— Не без этого. Только он все больше с пацанами занимается. Целый арсенал им оборудовал, как говорится, от клинка до ракеты. Ребятишки, они народ воинственный. Сам, поди, знаешь, у тебя ведь тоже сын?
— Сын. Третий год музыкой мучается. Жена по вечерам водит в студию при Доме офицеров.
— Это сейчас модно.
— Кому мода, а детям слезы.
Хабалов на миг представил картину, показавшуюся ему забавной: Леша Ламанов, кряхтя, лазает на четвереньках по полу детской комнаты, оборудуя по всем правилам оперативного искусства какой-нибудь «чапаевский лагерь»…
— А почему он не женится?
— Не знаю, — пожал плечами Сизиков. — Сам он говорить об этом не любит. А между тем из него получился бы идеальный муж: по засолам и вареньям он правая рука у Анны Никитичны.
— Странно… — Хабалов в раздумье грыз сигаретный фильтр. — Уже несколько лет капитан Ламанов — командир отличной батареи и известен в части как передовой офицер… А теперь, оказывается, что он топчется на месте?
— Да. Это мое мнение.
Тут в самый раз стоило поставить вопрос: а кто в этом виноват? И Дмитрий Иванович Сизиков, не задумываясь, наверняка ответил бы: виноват сам Ламанов.
В наступившей минутной паузе звонко щелкнул динамик на столе, и они оба вздрогнули от неожиданности. В динамике зашуршало, будто кто-то кинул пригоршню гвоздей на жестяной противень.
— Товарищ майор! Докладывает дежурная по КПП сержант Соломонова. Прибыла ремонтно-подъемная группа капитана Ламанова.
— Хорошо, — сказал Сизиков. — Полюбуемся на них.
Телевизионный экран в углу кабинета заискрился, засветился весь, обозначив затейливый контур въездных ворот. Через несколько секунд стало видно и колонну машин, стоящую на дороге.
— Ну как моя телемеханика? — не без гордости спросил Сизиков.
— «Обсоси гвоздок»! — в тон ему отозвался Хабалов. — Только, правда, немножко пугает.
— Это с непривычки. А для нас обычное дело. Отличная штука. Дисциплинирует людей — всюду командирский глаз.
Он подошел к экрану, отрегулировал контрастность, и стала хорошо видна пусковая установка, попавшая в центр объектива. Выглядела она обычно.
— Наделала нам хлопот, чертова перечница! — в сердцах сказал Сизиков и, явно ободренный, оживившийся, снова плюхнулся на табуретку. — И все-таки, Андрей Андреевич, происшествие — не случайный срыв у капитана Ламанова. Я думаю, тебе как дознавателю это совершенно ясно.
— Конечно, ясно, — сказал Хабалов. — Была определенная предыстория, как говорят философы — «с закономерным исходом».
— Ну вот и разбирайся.
— Разбираюсь, — Хабалов хотел добавить, что кое в чем он уже разобрался, но передумал. Это было бы преждевременно и для него, и для Сизикова. Да и вообще преждевременно.
Сизиков отошел к окну, распахнул его и, насвистывая легкий мотивчик, сделал несколько приседаний для разминки. Потом вернулся, прокашлявшись, сказал в микрофон:
— Дежурная! Передайте капитану Ламанову мое приказание: после того как заведет машины в парк, пусть явится ко мне.
«Вот, вот! — обрадованно подумал Хабалов, наблюдая за Дмитрием Ивановичем. — У него именно дикторский голос — процеженный, очищенный от всего лишнего, как дистиллированная вода. И еще: он смотрит на микрофон совершенно так же, как смотрит в лица. А может быть, наоборот?»
— Порядок, — сказал Сизиков. — Минут через десять Ламанов будет здесь, и мы закончим нашу беседу втроем. Поставим все точки над «и».
— Ну зачем же втроем? — поднимаясь, сказал Хабалов. — Это не нужно. Я уже беседовал с Ламановым и, если понадобится, поговорю с ним вечером. Пускай идет обедать.
7
Новые факты в основном подтвердили виновность капитана Ламанова, пролили свет на причины, заставившие Дмитрия Ивановича Сизикова написать столь несвойственный его стилю рапорт. Что же еще?
А основное задание генерала? Ведь для того, чтобы выяснить добытые Хабаловым сведения, можно было послать любого штабного офицера. Никто из них наверняка не смог бы сделать большего. Но ведь и он пока не сделал.
- Горечь таежных ягод - Владимир Петров - Великолепные истории
- Косой дождь - Вениамин Каверин - Великолепные истории
- Утро чудес - Владимир Барвенко - Великолепные истории
- Солнце, вставшее на западе (СИ) - Ирен Нерри - Великолепные истории
- Один неверный шаг - Наталья Парыгина - Великолепные истории
- Орша - Инга Киркиж - Великолепные истории
- Знакомый почерк - Владимир Востоков - Великолепные истории
- Мать - Грация Деледда - Великолепные истории
- Вcё повторится вновь - Александр Ройко - Великолепные истории
- Торопись с ответом (Короткие повести и рассказы) - Соломон Смоляницкий - Великолепные истории