Берлинский дневник (1940-1945) - Мария Васильчикова

Я все еще не могла представить себе, что мое министерство тоже, возможно, пострадало, но, завернув за угол, увидела, что будка швейцара и прекрасный мраморный вход весело пылают. У ворот стояли Штремпель (видный чиновник АА) и румынский советник Вальяну, окруженные кучкой его смуглых соотечественников. Вальяну бросился мне на шею, воскликнув: "Tout a peri, aussi l'appartement des jumelles! J'emmene mon petit troupeau a la campagne, a Buckow" ["Все погибло, и квартира двойняшек тоже!

Увожу мою стайку в деревню, в Буков!" - фр.]. У всех иностранных миссий теперь есть резервные резиденции за городом. Румынская миссия, чуть дальше по той же улице, действительно лежала в развалинах, как и финская. Я спросила Штремпеля, что нам делать. Он рявкнул на меня: "Вы разве не получили распоряжений на случай чрезвычайных обстоятельств?" "Разумеется, получила, - с показной смиренностью ответила я. - Нам предписано: кавычки не впадать в панику и собираться у Зигесзойле (Колонна Победы на Оси Восток-Запад), где нас погрузят на автотранспорт и вывезут из города закрыть кавычки!" Он сердито пожал плечами и повернулся ко мне спиной. Я решила пойти домой.

Зрелище бесконечных рядов сгоревших или все еще горящих зданий, наконец, проняло меня: мне сделалось жутко. Целый район, где я хорошо знала многие дома, уничтожен за одну ночь! Я пустилась бежать и бежала не останавливаясь, пока опять не очутилась на Лютцовштрассе, где рухнуло здание как раз в тот момент, когда я пробегала мимо. Пожарный что-то крикнул мне и другим прохожим, оказавшимся поблизости, я не разобрала что, мы бросились наземь, я прикрыла голову руками, а когда стих грохот очередной рушащейся стены и нас покрыло известкой и пылью, я увидела на другой стороне лужи перепачканную физиономию графа К.-К. Хотя мы с Татьяной вот уже четыре года старательно отваживали его (он неравнодушен к хорошеньким девушкам и не всегда прилично себя ведет), я, сказав себе, что в такие времена как сейчас "все люди братья", постаралась приветливо улыбнуться и воскликнула по-английски: "Hallo!" Он взглянул на меня холодно и спросил: "Kennen wir uns?" ["Разве мы знакомы?" - нем.] Я решила, что теперь не время для формальных представлений, встала и пошла.

Дома меня ждал горячий суп. Папa взял мои защитные очки и тоже вышел на улицу поглядеть. Тут позвонил Готфрид Бисмарк и сказал, что заедет за мной в три часа. Я сказала ему, по каким улицам ехать, чтобы не застрять. Приехала на велосипеде сестра Марии, графиня Шуленбург (она замужем за двоюродным братом посла). Она живет на другом конце города, и они там, судя по всему, пострадали меньше нас. Утром к ней пришли трое рабочих вставлять новые окна взамен тех, что вылетели во время налета в августе, и хотя прошлой ночью без окон остался весь центральный Берлин, ее окна они починили.

У меня пока всего лишь одна материальная потеря: мой месячный рацион гарцского сыра. Я купила его вчера, и поскольку как запах, так и вид у него мерзкий, я выставила его за окно на наружный подоконник; утром его там не оказалось; должно быть, воздушная волна унесла его на какую-нибудь соседнюю крышу.

Когда Папa вернулся, я взяла опять очки и отправилась в наше другое бюро на Курфюрстенштрассе. Бывшее польское консульство на углу, где мы долго работали с Татьяной и Луизой Вельчек, ярко пылало, но стоящее рядом здание самого посольства выглядело нетронутым. Я проскочила мимо первого и вошла в подъезд второго, где собралась растерянная кучка людей. На лестнице сидели Адам Тротт и Лейпольдт, оба с перемазанными сажей лицами. Они провели там всю ночь, так как налет застал их на работе. Мы договорились снова встретиться там же на следующее утро в одиннадцать.

В три часа дня явился Готфрид на своей машине. Мы погрузили в багажник мои вещи, а также одеяла и подушку. Он объяснил, что его дом в Потсдаме уже переполнен друзьями, оставшимися без крова, и нам придется потесниться. Помимо Лоремари Шенбург, там сейчас еще Эссены, которые явились посреди ночи мокрые, растрепанные и изнуренные.

Когда начался налет, Рюдгер Эссен был у себя на работе, на той же улице, что и наше министерство. Хермине была дома (она вскоре ожидает ребенка). Он позвонил ей и велел немедленно прибыть в посольство, под зданием которого шведские рабочие только что построили бетонный бункер со стенами два с половиной метра толщиной. До прошлой ночи не пострадала ни одна дипломатическая миссия и ни один жилой дом дипломатов, так что они, должно быть, вообразили, что их "дипломатическая неприкосновенность" оберегает их также и от бомб! Хермине благополучно добралась до бункера, но когда после отбоя они вылезли наружу, то посольство пылало, как факел. Несколько часов они спасали самые ценные архивы, а потом вскочили в машину и помчались домой. Дома, однако, уже и спасать было нечего, тогда они снова сели в машину и поехали по горящему городу прямо к Бисмаркам в Потсдам.

Мы заехали за Рюдгером и отправились ко все тлеющей шведской миссии за теми его вещами, которые там оставались. Пока Рюдгер находился в здании, мы с Готфридом вышли из машины, чтобы заново уложить вещи в багажнике. И тут я увидела, что к нам нетвердой походкой приближается закутанная в дорогую меховую шубку Урсула Гогенлоэ, знаменитая берлинская красавица. Прическа ее была в полном беспорядке, косметика потекла. Она остановилась возле нас и зарыдала: "Я все потеряла! Bce!" Она пыталась теперь добраться до каких-то испанских друзей, обещавших вывезти ее за город. Мы сообщили ей, что испанское посольство тоже разрушено. Она повернулась, не сказав ни слова, и заковыляла прочь в направлении дымящегося Тиргартена. Сзади из ее шубки был выдран большой кусок меха.

Скоро вернулся Рюдгер, и мы стали пробираться по Будапестерштрассе между группами людей, тащивших детские коляски, матрацы, всяческую мебель и тому подобное. Татьянин любимый антикварный магазин Брандл еще горел; внутри языки пламени, вились по занавескам и на хрустальных люстрах. Поскольку большую часть товаров в этом магазине составляли шелк и парча, розовое пламя выглядело очень нарядно, даже роскошно. Вся Будапестерштрассе была опустошена, за исключением отеля "Эден"; в нем мы и условились всем встретиться на следующий день. Потом мы повернули на Ось Восток-Запад. Там мы глазам своим не поверили: по обеим сторонам улицы не осталось ни одного дома.

Когда мы добрались до Потсдама, то в первый момент от свежего, холодного воздуха у меня закружилась голова. В "Реги-рунге" (маленьком дворце, где расположена и канцелярия и официальная резиденция Бисмарков) хлопотала жена Готфрида Мелани, стелившая постели. Хермине Эссен сидела в своей постели со свежевымытыми волосами, всклокоченными, как у маленькой девочки. Я тоже приняла ванну. Лоремари оттирала меня, и вода сделалась черная! Мелани совершенно выведена из себя сажей и грязью, которые с каждым новоприбывшим поступают в их доселе безукоризненно чистый дом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});