Грустничное варенье - Елена Вернер

— Можно и не махать руками. Знаешь, как летают птицы? Они ловят воздушный поток, — поделилась с парнишкой Лара. — Когда птицы стаей летят в дальние края, им иногда хочется спать. Тогда те, что летят с краю, перемещаются в центр стаи. Расставляют крылья и просто ловят потоки воздуха, которые образуются от махания крыльями соседних птиц. И спят. А выспавшись, снова меняются местами, и тогда спят другие.

Владик задумался:

— Надо найти много людей, которые умеют летать. Они будут лететь, а я с ними, да?

— Наверное… — уклончиво ответила Лара. Владик вдруг несмело тронул ее запястье, и уши у него стали пунцовыми:

— Когда я вырасту, и они научат меня летать, я прилечу и женюсь на тебе. Можно?

К вечеру машина была готова. Когда Арефьев сообщал об этом Ларе, она не могла поднять на него глаз. В голове зацикленной видеопленкой вертелась недавняя дурость с гематогеном. Хуже всего было то, что за это время никто из деревенских так и не подобрал его с земли, и, проходя мимо (а в деревне семь раз на дню таскаешься одной и той же дорогой), Лара не могла его не замечать. Даже отвернувшись в другую сторону, она все равно знала, что батончик валяется там, в грязи.

— Так что, — Ларины глаза не решались подняться выше груди Егора и встретиться с его взглядом, — поедем прямо сейчас?

— Нет. У меня еще кое-какие дела. Да и на ночь глядя ехать глупо. Тебе уже не терпится?

Лара нервно повела плечами. Заметив, что к ним направляется Марина, она предпочла ретироваться, но за Вериной калиткой замерла и, не удержавшись, посмотрела наружу сквозь выпавший сучок в доске забора. Егор наклонился к женщине и что-то зашептал. Марина с загадочной полуулыбкой кивала, вокруг нее вспыхивала розовато-пурпурная дымка удовольствия.

— Только попозже. После ужина, — проговорила она громче.

— Давай. Буду ждать.

Марина оглядела Егора, явно желая съесть. Но что же он чувствует в ответ? Лару трясло от осознания, что ее дар не действует на Арефьева. Почему именно он, почему именно сейчас? Этот человек будто специально создан, чтобы выводить ее из себя! Когда Марина легонько коснулась арефьевского плеча и сняла несуществующую соринку, Лара в тени калитки едва сдержала рвущийся из груди вздох.

За пару часов до этого Вера затопила баню, и теперь сизый дым из трубы стелился туманом по двору, суля непогоду. Заметив Ларино отчаяние и не спрашивая о причинах, женщина почти насильно загнала ее в парилку:

— Вот увидишь, попаримся, погреем косточки, хандру как рукой снимет. Перед завтрашней дорогой самое то.

В волнах влажного жара было сложно думать. Чесались комариные укусы, тело исходило потом, покрываясь его соленой блестящей глазурью. Лара скромно присела на полок, глядя, как Вера плещет на раскаленные камни воду, зачерпывая ее из ведра эмалированным ковшиком. Она совершенно не стеснялась наготы, двигаясь уверенно и без суеты. Пар с громким шипением валил к низкому потолку клубами, заволакивая желтый электрический свет, терпко и мирно пахло сосновой древесиной, заваренным березовым веником и дымом.

— Ох и худющая ты… Не кормят вас, видать, в Москве вашей, или это она вами питается. Владька мой тебя не замучил сегодня? — Вера деловито намыливала голову. Мыло пахло дегтем.

— Нет. Он у тебя хороший.

— Он у меня блаженный. Раньше думала, мне это за грехи молодости. Как наказание. А теперь смотрю на него и понимаю, что наоборот. Он ведь не всегда таким был, в шесть лет энцефалитом переболел. Клещ укусил… Другой бы вырос, женился, уехал. Еще хуже — спился бы. А Владик со мной навсегда, никогда не бросит. Навсегда малышом останется. Других ведь детей у меня не будет, застудилась на трассе, — Вера невесело усмехнулась. — Издержки профессии, штаны-то не наденешь, а зимой морозяка.

— А кем ты работала? — не поняла Лара.

Вера покосилась на нее, потом закатила глаза:

— Ну ты даешь, подруга. С Луны ты, что ли, свалилась… Говорю же, на трассе. Неужто тебя еще добрые люди не просветили на мой счет?

Лара уловила сиреневатый Верин стыд, и только тут сообразила. Спросила робко:

— Так, значит, нет никакого отца-летчика?

— Каждому нужно во что-то верить. Правда ведь не всегда на пользу. Верит Владька в летчика — и дай бог.

Пока Вера споласкивала волосы и пена утекала в щели пола, Лара украдкой оглядывала ее белое, крепкое тело. Чувствовала себя обывательницей, но не могла не смотреть: обычные женщины всегда испытывают интерес к проституткам. Презирают, называют их продажными и жалкими, но ни одна из них не отведет взгляда, пока не осмотрит все детали облика девушки с трассы. Однако Лара не замечала ничего особенного, прежнее занятие не оставило на теле знакомой никаких видимых следов, никакого клейма. Удивительно, что Вера вообще заговорила с ней об этом. Перед Ларой стояла все та же деревенская женщина, управляющаяся с большим хозяйством, без сетований и жалоб, но с любовью воспитывающая умственно отсталого сына и в позапрошлом году похоронившая одного за другим обоих родителей. Не озлобленная, не желчная и уж тем более не порочная.

Лара думала о своей сестре. И присутствие этой женщины вдруг влило силу и отвагу в ее кровь. А может быть, все дело в опаляющих шлепках березового веника, которым Вера от души отхлестала узкую Ларину спину.

Егор ушел сразу после ужина. «К Марине», — екнуло сердце. По телу еще бродил тяжелый банный жар, и, когда Лара задремала, ей чудились голые тела: плотная Вера, грациозная Лиля, сытная Марина. И Егор, улыбающийся лукаво и ослепительно, как победитель, выигравший обманом.

Проснувшись в темноте, Лара нащупала телефон и включила подсветку — половина десятого по московскому времени, значит, здесь уже полвторого. Матрас Арефьева многозначительно пустовал. Ворочаясь так, что одеяло коконом обматывалось вокруг ее холодеющих ног, Лара уговаривала себя, что Егор взрослый мужчина и волен делать все, что угодно. Развлекаться как ему угодно. В сущности, он ведь вчера определил, кто она для него — попутчица. Ведь правда, через два дня, если ничего больше не случится, они доедут до Байкала. Этот исход некогда казался ей более достижимым, чем сейчас, когда от пункта назначения их отделяло полтора дня пути. Скоро все закончится. Какая-то часть ее бормотала, что ведь есть и дорога домой, и она будет ничуть не короче. Но все это было не так важно, как зияющий пустотой матрас, приготовленный для Егора — и игнорируемый им. Но не ею. И это причиняло боль. Как невозможно не думать про белых слонов, если тебе повелели про них не думать, она не могла выбросить из головы видение Егора и Марины, там за порогом, где-то в темноте неподалеку, конечно, сливающихся в самом неправдоподобном и самом вероятном действии на земле — а что же им еще делать этой ночью? Ларе хотелось встать, распахнуть окно и прислушаться, но она просто не имела права. И с каждой минутой ей становилось только хуже.

Но утром разбудил ее именно Егор. Он щекотал ей нос ее же прядью волос. Лара открыла глаза и чихнула. Егор улыбнулся и вышел, еще до того, как она вспомнила ночные терзания.

Завтракал он как ни в чем не бывало, ни неловкости, ни смущения, в таком приподнятом настроении, что было тошно смотреть, и выскочил во двор прежде, чем Лара допила чай. Из открытого окна тянуло еще прохладой — дни здесь были жаркие, а ночи студеные.

— Ну как, успел? — Маринин голос с зазывной хрипотцой не узнать было невозможно. Лара застыла, обхватив обеими ладонями чашку в тщетной попытке согреться.

— Да, все сделал, — отозвался Егор. — Спасибо за помощь, без тебя я бы не справился.

— Помощь… всего-то тканью поделилась. Покажешь, как получилось?

— Пойдем с нами, сама все увидишь.

— Пойду… — Марина помолчала, а когда заговорила, голос стал глуше и насмешливее. — Значит, сестра? На сестер так не смотрят. А если и смотрят, то потом за такое сажают. Если мне не изменяет Уголовный кодекс…

— Она двоюродная.

— Ну-ну. Если тебе так легче. Хороший ты мужик, Егор…

— Да и ты хорошая.

— А что толку…

По паузе Лара поняла, что Марина вздохнула, махнув рукой, и этим окончила разговор. Лара метнулась в другую комнату, и не зря: Арефьев заглянул в окно снаружи:

— Лар, ты здесь? Выходи, и Владика с собой возьми!

Теряясь в догадках, они вышли за калитку, позвав и Веру. На небе еще дремала опаловая мгла, подсвеченная слабым солнцем, как сквозь матовое стекло.

Егор не мог сдержать улыбку предвкушения. В руках у него было что-то огромное и плоское, завернутое в тряпку из старой простыни. Лара совсем продрогла, он заметил это и накинул ей на плечи свою толстовку, впитавшую оживленный жар его тела. Для этого ему пришлось передать таинственный предмет Марине, и Лара раскололась надвое, на признательность и обиду. Да кто ему эта женщина? Судя по разговору, все-таки не любовница, тогда откуда такое доверие? В чем она ему помогала?