Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии - Руслан Григорьевич Скрынников

Пугачёвщины»523. Письмо Пушкина не содержало формальной просьбы о публикации Истории Пугачёва. Автор как бы заранее принимал любое решение государя: «Не знаю, можно ли мне будет её (рукопись. – Р.С.) напечатать, – писал Александр Сергеевич, – но смею надеяться, что сей исторический отрывок будет любопытен для Его Величества…»

В черновом варианте письма Пушкин касался вопроса о принципах, которыми он руководствовался при написании сочинения: «…я по совести исполнил долг историка: изыскивал истину с усердием и излагал её без криводушия»524. Приведённые строки Пушкин вычеркнул. Слова об изыскании истины казались неуместными в письме, извещавшем, что труд написан исключительно для Его Величества. Пушкин был превосходным психологом и к тому же он успел изучить характер самодержца.

Жандармерия с подозрением отнеслась к затее поэта. Но Николай I после цензурного просмотра пушкинского сочинения 31 декабря 1833 г. одобрил его. В марте 1834 г. казённая типография получила распоряжение печатать «Историю Пугачёвского бунта».

Пушкин писал историю с исключительной тщательностью и добросовестностью. Он потратил много труда на знакомство с архивными материалами, объехал край, некогда охваченный бунтом, и собрал показания очевидцев, оставшихся в живых. Разрушительная стихия народного бунта предстала перед ним во всей наготе и безобразии. Отношение поэта к пугачёвщине всего точнее выразили слова из «Капитанской дочки»: «Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!»

Завершив книгу, Пушкин счёл необходимым составить 28 замечаний, адресованных лично царю. В них он затронул темы, не раскрытые в сочинении. Пушкин подчеркнул, что во время бунта «весь чёрный народ был за Пугачёва. Духовенство ему доброжелательствовало…»; зато самой надёжной опорой правительства в борьбе со злодеями было «хорошее» (старинное) русское дворянство. Что касается немцев в генеральских чинах, они «действовали слабо, робко, без усердия»525.

Трудно согласиться с предположением, будто император невнимательно прочёл книгу Пушкина и только потому разрешил напечатать крамольное сочинение. Губительность крепостного права была очевидна не для одних только либералов. Образованные по высочайшей воле секретные комитеты обсуждали крестьянский вопрос. Николая I история бунтов волновала не менее, чем его венценосных предшественников. Призрак пугачёвщины пугал всё благонамеренное общество.

Камер-юнкер Пушкин

Пушкин прослужил на царской службе полтора-два года, после чего был пожалован 31 декабря 1833 г. в камер-юнкеры. Поэт неожиданно узнал об этом на балу у графа Алексея Орлова. По словам Льва Пушкина, брат был взбешён526.

Царское пожалование не было столь уж неожиданным для Пушкина. Вопрос о камер-юнкерстве давно обсуждался в кругу его близких друзей. Ещё в мае 1830 г. дочь Кутузова Элиза Хитрово, пользовавшаяся значительным влиянием при дворе, стала деятельно хлопотать о придворном чине для своего друга. По её представлениям, поэт, стремившийся обзавестись семейством, должен был иметь более прочное положение в обществе. Пушкин вежливо поблагодарил Элизу за заботу. «С вашей стороны, – писал он Хитрово, – очень любезно, сударыня, принимать участие в моём положении по отношению к хозяину. Но какое же место, по-вашему, я могу занять при нём? Не вижу ни одного подходящего… Быть камер-юнкером мне уже не по возрасту, да и что стал бы я делать при дворе?»527

Император был личным цензором поэта. От него зависело творчество и доходы Александра Сергеевича. Намерения Хитрово заключались в том, чтобы ввести Пушкина в круг лиц, окружавших «Хозяина». Пушкин был невозмутим, обсуждая возможные решения. Он сознавал, что может рассчитывать лишь на звание камер-юнкера, соответствовавшее его рангу чиновника IX класса.

Друзья живо описали реакцию Пушкина на пожалование ему камер-юнкерского чина528.

Нащокин утверждал, будто Пушкин был взбешён милостью царя и собирался нагрубить самодержцу. Уже Соболевский усомнился в его словах и сделал помету на полях его воспоминаний: «Пустяки: Пушкин был слишком благовоспитан»529. Лев Пушкин не находил удобным повторять всего того, «что говорил, с пеной у рта, разгневанный поэт по поводу его назначения»530. Брат поэта был в Петербурге и, в отличие от Нащокина, мог видеть происшедшее своими глазами. Но его слова дошли в передаче других лиц и в поздней записи.

Пушкин считал, что чин камер-юнкера никак не соответствует его возрасту. Но возраст не имел существенного значения. Среди камер-юнкеров Николая I шестьдесят девять лиц были моложе, зато двадцать три старше Пушкина531.

Дело было не в возрасте. В 1835 г. поэт рассказал Нащокину, что три года тому назад, т. е. в 1832 г., Бенкендорф предложил ему звание камергера. Шеф жандармов был доверенным советником императора и, видимо, рассчитывал на то, что сможет осуществить своё обещание в обход правил. До 1809 г. звание камер-юнкера приравнивали к чину штабс-капитана, камергера – к чину генерала.

Поэт не пожелал воспользоваться покровительством главы секретной полиции и отказал ему, заметив: «Вы хотите, чтобы меня так же упрекали, как Вольтера!»532

Даже высшие сановники империи понимали, что чин камер-юнкера никак не соответствует действительному положению поэта в свете и при дворе. Его слава и авторитет были исключительными. Сам император удостоил его особой чести – своей личной цензуры. Пушкин нисколько не сомневался в том, что в свете его назначение будет воспринято с насмешкой, уронит его человеческое достоинство. Его мнение насчёт реакции света, по-видимому, было близко к истине. Утвердившиеся в обществе представления об особом расположении и дружбе царя с сочинителем оказались мифом. Жалуясь жене, Пушкин писал, что император упёк его «в камер-пажи под старость лет»533.

Реакция поэта на царскую милость была бурной, но запись, сделанная в дневнике, выдержана в спокойных тонах: «1 января. Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). […] Меня спрашивали, доволен ли я моим камер-юнкерством. Доволен, потому что государь имел намерение отличить меня, а не сделать смешным, – а по мне хоть в камер-пажи»534. В марте 1834 г. Александр Сергеевич объяснил Нащокину: «…конечно, сделав меня камер-юнкером, государь думал о моём чине, а не о моих летах – и верно не думал уж меня кольнуть»535.

Однако Пушкин дал понять членам императорской фамилии, что не в восторге от высочайшей милости. 17 января 1834 г. он сделал в дневнике помету о встрече с царём на балу у Бобринских: «Государь мне о моём камер-юнкерстве не говорил, а я не благодарил его»536. Такое поведение при дворе сочли верхом неприличия. При встрече с императрицей Пушкин попытался сгладить впечатление. 8 апреля 1834 г. он записал в дневнике: «Сейчас еду во дворец представляться Царице»537. В камер-фурьерском журнале имеется помета о представлении Пушкина императрице538. Царица сама подошла к Александру Сергеевичу со словами: «Нет, это беспримерно! Я себе голову ломала, думая, какой это Пушкин будет мне представляться. Оказывается, что это вы…», после чего «перевернулась»,