Заветные желания (СИ) - Ольховский Даниил

— Папа! Папа! Не бей! Он хороший, это путешественник!

Мужик оскалил.

— Кто ты, мать твою, что смог так умело отразить летящий в тебя колун весом в треть меня? И какого черта ты забыл у меня дома?

— Папа, не надо. Он хороший. Он обещал мне…

— Молчи, Светик! Я строго-настрого запретил общаться с незнакомыми людьми. А этот так вообще на человека не похож.

Иво разрядил накаленную обстановку: отошел на шаг назад, показал открытые ладони, после чего снял капюшон.

— Меч при мне, закреплен на поясе. Могу снять, если потребуешь.

— Требую отвалить.

— Боюсь, не получится.

— Папа, папа…

— Молчи, сын! — мужик рявкнул.

— Не кричи на сына, Молот. Он у тебя славный и добрый, не засоряй же его этой беспричинной агрессией.

Молот покосился взглядом. Минуту они все молчали, лишь насекомые сопели да звенели, прерывая эту мертвую тишину. Но затем Молот отложил колун, но не сильно далеко — его все еще было легко схватить, а главное, при его мышечной массе и силе, быстро.

— Я повторю вопрос: кто ты такой, что смог так резво откинуть топор? Обычный человек на подобное не способен.

— Он путешественник, папа…

— Знаю я таких путешественников, и ты знай, Светик. Он зайдет в хату и грабанет. Меня убьет, а тебя на съедение волкам отдаст.

Светик испуганно отбежал за колонну.

— Не со злом я, Молот. В хату твою могу и не ступать, а если и ступлю, то лишь с добром и помощью. К тому же, — Иво выразительно посмотрел в сторону оберегов, — тотемы охраняют тебя ото всякого зла. Если мне не изменяет память, та, что самая правая — подкова, повешенная с внешней стороны, охраняет очаг от бед и напастей. Яко же выкину что-то — оберег ответит тем же, сам знаешь. Позволь обратиться, а сам же я отброшу меч и буду говорить на расстоянии, если того потребуешь. Сына твоего тем патче не трону, клянусь.

Молот сперва настороженно смотрел в глаза Иво. Их битва взглядов продлилась недолго. Молот подраслабился, отложил топор уже на свое родное место и отворил двери хаты. Первым забежал Светик. Он знавал отца очень хорошо и понимал, что подобный жест с его стороны означает принятие гостя. Да и сам Молот всем своим видом это показывал: он уже не был таким яростным, злым, стоял как-то просто и вальяжно.

— Знаешь про обереги, знаешь. Вижу, что человек толковый. Доказал мне, мужик. Забегай и рассказывай, с чем пришел. Чаю будешь?

— С радостью.

VII. Источник зла VI

— Мария была святой женщиной, Иво. Очень жалко, что никому не было дела до этого. Эти паскуды платят за свои грехи.

Молот пыхтел. Они сидели и грелись у камина. Светик же игрался в другой комнате. В последний раз, как Иво его видел, тот читал книжки про путешествия и учебники по географии.

Иво уже поведал Молоту, почему он пришел к нему. И второй одобрительно кивал. Он говорил немного, предпочитал слушать. Но всегда, когда нужно было вставить слово, он уважал Иво и оскорблял докторов. Иво не осуждал, Молота можно было понять.

— Она заболела одной из самых первых. Я тогда уже отошел от каменных работ — Светик родился. Сам понимаешь, ребенок маленький в семье, Мария одна не справлялась, ведь еще и по хате много забот, и ее травнические делишки — она их очень любила и жила народной медициной, хотела врачевать, да только должного образования не смогла получить. А еще в округе скота дико́го навалом. Ну нужен я был семье, нужен!

Иво отхлебнул из кружки.

— Понимаю.

— Благо понимаешь. А эти уродцы не поняли. Они давай ко мне ломиться и созывать: «Медный король! Медный король!». Да срать мне было на эту медь, латунь, серебро и прочую ересь. Срать. Жене помощь нужна была, а они не понимали этого… — Молот замолчал.

— Потом, — вновь заговорил, — она заболела… Пошла травы собирать, у Светика тогда жар был, вылечить хотела. Ты ж знаешь местные правила, думаю: коли рабочий городской — тебе лучшего доктора даруют, да не только тебе, а всей семье. Но если же ты другого подмастерья…

— Они отвернулись от вас? — Иво говорил спокойно, но голос слегка подрагивал, догадываясь о произошедшем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Молот злобно усмехнулся.

— Легко сказано. Поставили ультиматум, ироды. Либо я возвращаюсь в шахты, либо иду лесом и сам лечу свою жену… И сына — жар не проходил. А я не мог вернуться, ну не мог! Я им говорил, мол, вылечите их, а после я вернусь. Я был готов на такие условия. Я, не они. Местный староста не пошел на компромисс. А я не смог бросить жену. Так она и сгинула спустя неделю, в страшных муках.

Иво паскудно скривился, прикусил губу и жадно выпил весь чай до дна. Кружку он сжимал до скрипа.

— А потом сам знаешь. Распространилось все. Теперь они страдают также, как и я. Вельдхеймские зовут меня глупцом, бредящим, мол я поклоняться начал и шаманскими делами заниматься принялся. Но скажи мне, Иво, скажи, как мужик обособленный: разве я что-то не так делаю? Разве я спятил? Сбредил? Сбредил, что пытаюсь старинными методами защитить последнее дорогое мне тело?

— Нет. Не сбредил.

— Во, сука! А в глазах прочих я сумасшедший.

Светик зашумел пуще прежнего. Иво с Молотом замолкли и заглянули за угол, чем же занимается ребенок. Книжки наскучили, малец заскакал на метле, словно на коне, крича что-то вроде «На острова! За сокровищами!»

— Он у тебя прирожденный искатель приключений.

— Это от матери… Мария обожала путешествия. Тяжко ей было на одном месте, быть прикованной к одному городу. Но терпела. Терпела ради меня. Мы хотели денег скопить да рвануть куда зенки глядят. И Светик ждал этого больше всего. Но как Мария покинула нас… Не до путешествий абсолютно.

— Я тут подумал… — Иво перебил Молота. — А почему мужики за тебя не заступились перед старостой? Один мне сказывал, что все тебя уважают, так чего ж они не впряглись за своего? У Вельдхеймских это же златое правило — заступиться за своего коллегу в беде.

Молот заржал, иронично кривя губами в попытках состряпать улыбку.

— А я откуда знаю?!

Затем они замолчали.

— Прости. Просто столько злобы накопилось… Я ж ни с кем, кроме сына, не общаюсь. И некому вылить все как есть на духу. Ты первый за последнее время.

— Не страшно. Я привык слушать истории людей о горечи и утратах. И привык видеть их разбитых и подавленных, злых и оскорбленных. Просто говори.

Молот кивнул, сделал глоток чаю — горло пересохло. В перерыве он также подлил из котелка горячего в кружку изгнанника.

— Я не знаю, Иво. Вообще, староста у нас новый уже как третий месяц. И слыхал я, что вшивый он… Подворовывает из казны, сливает своим связям, а те мутят что-то странное с денежками этими. Но это слухи лишь. А что по факту могу сказать, прям точно, что сволочь он, староста этот. Я хоть и ушел давно с металлодобычи, но с некоторыми ребятами по сей день контакт держу. Не друзья прямо-таки… Но хорошие знакомые остались. Так вот они мне рассказывают, что староста этот, Радмиром звать, зверь еще тот. Урезал жалование, рабочее время напротив — увеличил, с рабочими не держит контакт, работает лишь через секретаря. Мужики, мож, оттого и отпустили мою проблему, покуда себе новых не хотят, с таким-то устоем, сука. В общем, тварь он, все, что могу сказать. А, и еще…

Молот нахмурился, злобно посмотрел в самое сердце горящего напротив камина.

— Именно по его приказу и не оказали лечение Марии. Он поставил передо мной этот сраный ультиматум, который я, сам ж уже понимаешь, не был в состоянии выполнить.

— А жалобу подавали на него? Думаю, Его Высочество был бы в гневе, узнай, что творит его посадник.

Молот усмехнулся!

— А как тут жаловаться-то, брат? Вот скажи мне. Эти падали тут нам глотку сжимают, да так, что воздуха не оберешься, базарить с ними бессмысленно — все, кто бунтовал, червей кормят. А весточку послать через кого-то… Ну, тоже гиблая затея. Через кого? Тут нужен приближенный люд, кого король не скормит псам за подобное дерзкое заявление. Поэтому, не работают тут жалобы, Иво. Не работают. Мужики, единственное, думали укокошить гандона этого, Радмира, но у него такая рота за спиной стоит, что тут, скорее, он весь город перережет, лишь бы у власти остаться.