Подлодки адмирала Макарова - Анатолий Матвиенко

Канонерка «Сунна» поравнялась с «Константином», осыпая снарядами и покрываясь пожарами от ответного огня. К сожалению, турки оказались удачливее. Со сбитой трубой и заметным креном русский пароход потерял ход, канонерская лодка прорвалась, наконец, к транспортам.

Проводив ее взглядом и бессильно стиснув кулаки, Макаров услышал два взрыва за кормой. «Пиранья», промазавшая по броненосцу, всадила торпеду в турецкий пароход. «Акула» нанесла coup de grace[14] подбитому корвету. Получилась победа, но пиррова — канлодка у транспортов. Яростное мигание сигнального фонаря отправило субмарины на подмогу. Но подводные корабли — не скаковые чемпионы. Чтобы всплыть и развить максимально доступные девять узлов, нужно время.

Ближе к берегу развернулась драма. Канонерка сбавила ход, прошла мимо первого судна, покорно спустившего флаг, приблизилась ко второму — однотрубному двухмачтовому «Николаеву». Турки имели право скомандовать: покинуть борт, открыть кингстоны. Но к транспортам неслись подлодки, османам оставалось минут двадцать — двадцать пять быть хозяевами положения. Ожидать неторопливого спуска шлюпок и проверять — действительно ли борт затапливается — времени нет. Тогда турецкий капитан принял решение, потом очень дорого обошедшееся его стране. Он расстрелял русское судно, приказав метить под ватерлинию.

Волею случая в первом пароходе, следовавшим за «Константином», путешествовал Иван Федорович Александровский, не самый удачливый изобретатель, но один из лучших фотографов своего времени. Желая поправить прискорбное матерьяльное положение, он отправился на войну, желая продать снимки газетам. Нечеткие от качки и быстрого движения объектов, но вполне различимые снимки перепечатала потом вся Европа, включая враждебные России британские издания. Александровский запечатлел, как турецкий военный корабль расстреливает русское судно, спустившее флаг и поднявшее сигнал бедствия, моряков и солдат на горящей палубе, пытающихся спастись, прыгая в воду.

Увидев приближение подлодок, османский капитан счел за лучшее ретироваться. Окончательно его отогнали два катера, которым с подбитого «Константина» на талях спустили торпеды.

Из экипажа «Николаева» и находившихся на борту солдат спаслось не более двух третей, военная амуниция погибла вся. «Константин» откачал воду, залепив брешь в корпусе знаменитым пластырем Макарова, и продолжил путь на буксире, подняв на борт уцелевшие катера. Теперь его прикрывала лишь «Акула».

Вторая лодка получила течь от близкого разрыва снаряда и легла на курс к ремонтным докам Севастополя, где ее ждала опасная неожиданность. Милях в пятнадцати от крымского побережья мичману Черноусову доложили о странном корабле, быстро идущем на юг. Капитан выбрался на мостик. Флага не видно, по очертаниям похожа на канонерку. Если турок — что он забыл на таком малом корабле вблизи от наших берегов?

Справа по курсу показалась Казачья бухта, когда слухач доложил о винтах подводной лодки.

— Так что «Тунец» патрулирует, ваше благородие.

Мичман поднял бинокль. Списанный в береговую охрану подводный минзаг спокойно отстаивался у бочки. Чуть дальше портила пейзаж круглая масса «поповки».

— Перископ, ваше благородие!

Точно, в кабельтове или чуть дальше перископ подымал бурун. Ни дымовой, ни духовой трубы не видно. Что за дела в нашем порту?

— Отбить звуковой сигнал.

— Не отвечают, ваше благородие.

Благозвучный звон зря растекся по морю.

— Приказываю: считать подводную лодку вражеской. Приготовиться к торпедной атаке.

Но как попасть в узкий корпус? В надводные корабли не всегда попадали. Черноусов приказал прибавить ход. А если все же новая наша субмарина, да в центральном посту неотесанный обалдуй?

— Отбой торпедной атаки. Тараним в рули.

Мичман припал к переговорной трубе, направляя курс след в след загадочной подлодке.

— Полный вперед!

Когда до удара осталось саженей двадцать, Черноусов приказал закрыть задний люк, задраил рубочный и приказал нырнуть на перископную. В систерны потоком хлынула по-летнему теплая вода. Спереди донесся скрежещущий удар.

— Всплытие! Малый назад! Стоп, машина!

— Ваше благородие, помпа едва справляется.

— Ведром черпать! Качать ручной помпой! Неизвестная субмарина тоже всплыла. Вероятно, она не продула балластные систерны, потому что наверх высунулась только половина рубки. И очевидно, потеряла ход. Люк не открылся. Нет сомнений, русский капитан давно бы выскочил, обрушив на экипаж «Пираньи» вагон красноречия.

— Да, ситуация, — поделился мичман со старпомом. — Ни в одном наставлении сия не описана. Отправька шлюпку к берегу. Пусть пришлют буксир. Да осторожнее — у него торпеды могут быть.

С обычной русской расторопностью пароходик объявился лишь через полтора часа, когда Черноусов уже подумывал добить пленницу и грести к берегу, пока «Пиранья» сама не погрузилась навсегда. Матрос обвязался линьком, нырнул к корме и привязал его к погнутому рулю. Потом подплыл к рубке, снял форменку и штаны, закрыл иллюминаторы и перископ. Обездвиженную и ослепшую жертву тихонько потащили к эллингу. Тот же полуголый матрос гордо восседал на рубке: глядите, какую консерву поймали.

Когда Черноусов сдал «Пиранью» в док, разделив экипаж на смены, живущие на железе во время ремонта, его пригласили глянуть на турецкую пленницу. Мичман увидел ее и чуть не присел. Небольшая субмарина с погнутыми рулями и винтами, не крупнее «Мурены» или «Барракуды», несла до обреза задней верхней палубы два десятка снаряженных мин. А он бил ей в зад форштевнем…

Через пять дней вернулся Макаров. Вторая часть вояжа вышла без стычек с турками, только Лещенко привез целый лист мелких нареканий. Так что и «Акула» стала в ремонт дней на десять, а то и на две недели.

Степан Осипович приуныл. В строю двухторпедный «Тунец», в минной трубе которого хоть картошку вози, и «Терпуга» с арестованным экипажем. Делать нечего, из экипажей «Катрана» и «Пираньи» сделал временный. Люди, слава богу, опытные. Притрутся в походе.

Меж тем великий князь Николай Николаевич явил миру воинское искусство под Плевной, получив по сусалам от Осман-Паши, и запросил подкрепления. Снова потянулись пароходы из Николаева и Одессы, отвозя на болгарский берег очередные многотысячные порции пушечного мяса. Уже на обратном пути из второго рейда на «Терпуге» Черноусов отбился от двух небольших турецких кораблей, один затонул, второй удрал, не искушая судьбу. Но удары турецких пушек бесследно не прошли. Лодка дала течь, постепенно залило топку, электромоторы и аккумуляторные ямы. Экипаж пришлось снять, «Терпугу» отбуксировать на мель. Как назло, разразился шторм. Корпус разбило о камни. Макаров распорядился вытащить останки на глубину и бросить там, чтобы враг не прознал про ее секреты.

Санкт-Петербург разразился очередным дождем наград и званий. Черноусов стал лейтенантом, большинство гардемаринов — мичманами. Ланге и Макаров получили по «Георгию», перескочив через множество ступеней; такое случается лишь на войне. Остальные офицеры-подводники, участвовавшие хоть в одном походе, получили «Аннушек», даже запертый в карантине экипаж покойной «Терпуги». Медальки просыпались на боцманов и кондукторов.

На торжественном балу, слишком пышном для военного времени, Конрад Карлович сделался изрядно выпивши. Он доказал собравшемуся обчеству, что в том состоянии у него язык острее, нежели ум. Проходя мимо мичманов и лейтенантов «Новгорода», не отходившего от бочек ни разу с марта сего года, Ланге бросил:

— Не устали воевать, господа?

Слушок тут же разнесся по залу. Подводника отыскал разъяренный капитан «поповки» и поинтересовался насчет дуэли.

— С кем? — икнул капитан-лейтенант.

— Со мной! — каперанг хлестнул его по лицу перчаткой.

— Очаровательно, господа! — пьяно засмеялся капитан «Катрана». — Как оскорбленный, я выбираю оружие. Через неделю моя лодка выходит из ремонта. Стреляемся с двух кабельтовых, — он взял поповца за отвороты кителя. — И ты тонешь, тонешь… Буль!

Под арест отправились оба.

Фотографии канлодки, уничтожавшей сдавшееся судно, и допрос турецких подводников, признавших приказ поставить мины у Севастопольского рейда, переменили позицию Адмиралтейства. Генерал-адмирал обвинил турок в нарушении правил войны, публично разрешил минирование турецких вод и вновь призвал третьи страны не рисковать своими судами в зоне конфликта. Ощутив, что слишком круто загнул, великий князь повелел ставить на мины самовзрывные снасти, дабы через полгода зимой море само разминировалось.

— Виват! — сказал про себя Степан Осипович. — Теперь я осман тапками закидаю. Силы у меня великие. Осталось четыре лодки. В среднем половину времени они проводят в ремонте. Шесть торпедных катеров на ходу. На складе десяток торпед Уайтхеда, остальные — маховичные, которые только к «Катрану» подходят.