Боевые паруса. На абордаж! - Владимир Коваленко

Девушка знает: что бы она ни выбрала, змею этот вариант отлично подойдет. Выбрать покой и семью? Зло продолжит свою работу, ножи, пули и яды уничтожат немало хороших людей. Выбрать месть? Вести одинокий бой — без полномочий и чина, не по параграфам кодексов и обычаю, но своим разумением? Черная кровь врагов прольется на сердце бальзамом, но не погибнет ли душа? И не попадутся ли под тяжелую руку достойные люди?

Вероятно, сошла бы с ума — да хитрый боцман подсунул чистильщице пистолетов работенку: корабельные пушки. Упросил взглянуть, помочь… Смиренно выслушал брошенный в воздух упрек олухам, что не обиходили оружие. И довольно наблюдал, как так и не покинувшая до конца свой внутренний мир астурийка возится с малокалиберными защитницами корабля. Пусть обзывает их «плевалками», все равно старается — и женская ласка идет пушкам на пользу.

Любо-дорого смотреть, как донья Изабелла холит бортовые батареи флейта: с тем же основательным вниманием, что и собственные пистолеты. Банит, чистит, колеса салом смазала, проверила крепления, чтоб в шторм не отвязались. Веревки сочла старыми и слишком короткими, велела заменить. Проверила: как откатываются, как наклоняются. Как ствол над лафетом качается, легко ли ходит клин, которым задают возвышение. Каждый день — наведывает.

Капитан заметил. Пошутил: у нас, мол, артиллерийский офицер завелся. Велел подарить донье Изабелле штормовую шляпу, а то ходит простоволосая, хуже портовой шлюхи. Глазам больно! Для валенсийца лента — не головной убор.

Девушка шляпу поняла, как назначение. Нашла охотников, не столько любителей пушек, сколько желающих развеять безделье, принялась муштровать. Мальчишки к ней прилипли все, да так, что солью не отгонишь, отчего команде стало не в пример меньше беспокойства. Зато банить, заряжать, накатывать пушку, обращаться с жаровней и пальником ученики наловчились до изумления. Черноглазая между тем словно и не просыпалась, так и хлопотала в забытьи. Как будто ей все равно, что делать, лишь бы занятие нашлось. Только когда пришла беда, распахнула глаза действительно широко. Прицепила меч. Рассовала по карманам пистолеты. И попросила весло.

Возражать боцман не стал. Спросил:

— Мозолей не боитесь? Кровавых? Сядете на банку, спрос будет, как со всех.

— Лучше мозоли на руках, чем нож в глотке, — откликнулась та, — да у меня и так есть парочка.

Показала ладошку.

— Гитара? А отчего в дороге слышно не было? — улыбнулся боцман.

— Перо. Да и нет с собой. Приходится стихи на память затверживать.

Для одного пера потертостей многовато. Да и струны режут только пальцы. Похожие мозоли боцману видывать приходилось, и никак не у писарей или музыкантов — у людей, что живут шпагой… Расспрашивать некогда. Все силы — веслам. Тянутся часы галерного труда, когда слово вымолвить в тяжесть. Под вечер, еще засветло — передышка. Ночью сызнова за весла. Капитан сказал, надо поменять место в темноте и лишь потом перестать плескаться.

Его «немного» вылилось в два часа гребли и скорей повредило, чем помогло. Возможно, именно шум тянущих корабль вельботов и вывел на него земноводных разбойников. Возможно, именно спокойный плеск своих весел отвлек от звука чужих. Атака была короткой. Буканьеры, словно из ниоткуда, оказались на палубе.

Едва услышав крики и короткий лязг клинков с флейта, помощник отвязал линь буксировочного троса. Крикнул, чтоб на боцманском вельботе расслышали:

— Уходим. Навались! Нашим уже не помочь…

Наверное, тогда Руфина-Изабелла проснулась от видений окончательно. Вновь у нее была служба! Рядом — в нескольких взмахах весел — разбойники убивали людей… Потому раньше, чем боцман успел ответить: «Слушаюсь», помощник услышал задорное:

— Жен и детей бросить? Да есть ли в Испании крестьянин, что не знает, за какую сторону держать нож?

В тропической ночи не видно даже глаз, но помощник почувствовал: не повернет, в ножи возьмут его. И переложил руль.

Разумеется, они опоздали. Бой на флейте завершился, едва начавшись. Пришлось карабкаться по штормтрапу на высокий борт. Получать удары и выстрелы сверху. Зацепиться за край палубы. Дождаться выстрелов и криков позади, внезапной слабины в рядах пиратов. И, наконец, быстрого южного утра. Когда окончательно стало ясно: помощник стал капитаном, от команды не уцелело и половины. Из пассажиров, кто был на корабле, выжило несколько женщин, с которыми буканьеры намеревались позабавиться чуть позже. Из детей — кто спрятался.

Боцманскому баркасу повезло, он подошел к разбойничьей пинассе и штурмовал флейт словно по ступеням, но даже на пинассе трое пиратов взяли немалую цену за свои шкуры. Боцман лез в драку первым. Как ни странно, остался жив, хотя и изранен.

Девушка с мозолями ни царапины не получила, вперед не лезла, но только благодаря ей и удалось взять корабль обратно: головы буканьеров, показавшиеся над фальшбортом, настигли пули из рейтарских пистолетов. Ей принялись отвечать, и в это время испанцы перемахнули борт. Ножи в ножи — такое развлечение им привычно. Шпага и рапира инструмент дворянский, но честь от рождения имеется у всякого испанца. Разве не всякий уберег.

Ее потом спрашивали: неужели видит в темноте? Руфина старательно объясняла, что знает чуть не каждую звездочку на небе, и если она пропадает в ясную погоду — значит, что-то закрыло небесный огонек… Поверили не поверили, а с уха на ухо поползло: «Рысьеглазая!»

— Приказы, сеньор капитан?

Какие могут быть приказы? Задул слабый ветер, и судно ползет на запад под всеми парусами, что удалось поставить. Если у боцмана появилась свежая идея, пусть сам и выкладывает.

— Идти на Ямайку. Это ближайшая испанская колония. Там — починиться. А в чем дело?

— В том, что и этот абордаж мы пережили благодаря счастливому случаю. А еще у нас пинасса на буксире. Тоже скорости не прибавляет.

И за спину кивает. Туда, где «случай» разложила на бочонке из-под солонины огнестрельное хозяйство. Чистит. Узнала, что слуг у нее больше нет, — только голову чуть склонила. Зато и под палубу не спустилась. Подождала, пока поднимут на палубу — для похорон, подтвердила: они. О людях — все, а с железками возится. Трет, снаряжает, шепчет ласковое… Знающие люди одобряют: горе горем, усталость усталостью, а всякий кусок железа в море требует ухода, иначе гниет. Тут же речь идет об оружии. Опять же, между ней и огромным чужим миром больше никого. Только свинец и железо. Кто способен копнуть поглубже, заметит — иная на месте доньи Руфины забыла бы, что донья, да повисла на ближайшей мужской шее… Может, и нашлась бы достаточно крепкая да довольно честная, чтоб пожелать им совет, любовь и детей побольше. Эта, похоже, вручила заботу о своей чести сразу троим: двум рейтарским пистолетам и толедскому мечу. И что-то боцману Бернардо кажется, что эта троица отлично справится — с небольшой помощью самой девицы.

Между тем черноглазая закончила со своим оружием, принялась за трофейное. Поймала взгляд новоиспеченного капитана — и, верно, поняла на свой лад, весьма любопытный. Одобрительно кивнула мертвому буканьеру, ожидающему последнего путешествия за борт. Сообщила к сведению всякого, обладающего ушами:

— Хорошо содержат ружья. В руках держать приятно. Оказывается, и в подобном отребье бывают привлекательные черты. Особенно когда они тихие…

Бывший помощник проглотил приготовленные слова. Вот уж он явно не находит ничего привлекательного в трупах на борту. Надо продолжать ремонт, отпеть и похоронить убитых и начинать готовиться к следующей ночи. А они ведут беседу, как в Эскориале, вокруг да около.

— Бернардо, к чему ты клонишь? Говори прямо.

— Сеньор капитан! Я предлагаю: перевести уцелевших на пинассу, а флейт сжечь, как свечку во спасение. Он потерял ход — а пинасса в отличном состоянии. До Ямайки мы доберемся быстро, так что и припасов особых не потребуется.

Да, соблазнительная мысль. Но…

— Я отвечаю за корабль и бросить его не могу.

— Знал, что ты так скажешь, — боцман погрустнел, да и говорит тихо. Не подчиненный, старый знакомый. — Но попробовать стоило… Тем более вчера у тебя было другое настроение.

— Ты все сказал?

— Нет. Есть и еще мысль. Сделать из пинассы сторожевое судно. Перетащить на нее с корабля пару пушек и топить любого, кто нарушит твой спокойный сон.

— У нас не осталось парусной команды. Есть три человека, но они нужны на нашей мачте. Остальные полегли.

Теперь боцман говорит громко. Для всех.

— Если позволите, парусами займусь я — и пара пассажиров, которых я натаскаю себе в помощь. И, разумеется, на пинассе понадобится человек, умеющий обращаться с пушками…

Оглядывается, как пальцем тычет. Решение за капитаном. Тот молчит. Потом делает несколько шагов — со шканцев.