Боевые паруса. На абордаж! - Владимир Коваленко

И что на фоне этого всего лишь человек, за которого заплатили? Орден не отзывает заказов, но изредка позволяет себе промедление. Увы, тип в зеленой мантии еще и жених младшей ведьмы. Потому одному из эспадачинов выпало продолжать охоту, получив в подчинение нескольких неплохих атлетов и кучку наемников, что умеют драться, — но которыми не так уж и просто руководить. Было бы больше, но еще час назад никто в группе не верил, что лишенный правой руки диестро в компании книжных червей устоит против полудюжины опытных рубак.

Вера в силу врага пришла точнехонько с выстрелом. Устроить свалку? Получалась гарантия потерь и никакой, что дело удастся сделать. Что ж, раз промахнувшись, куница повторяет бросок. Оттого «ла Гардуна» и приняла имя ловкого зверя. Где представится возможность нанести еще один удар — ясно. Пес придет на свою блевотину. Законник — бросится проверять, все ли в порядке с зазнобой. Кстати, пистолеты у него — ее, с приметными рукоятями в виде медвежьих голов. Так что — куда он денется? Тут и появится шанс закончить дело без лишних потерь.

Увы, это пришлось объяснять, а у ночи есть уши. Тайные пути известны слишком многим. Тьма наполнилась пониманием, которое превратилось в негромкое жужжание. Короткое, слишком короткое для тихой команды, успеть бы упасть самому, предупреждающий крик не вышел из горла, приученного, что тишина — жизнь. Ночь разрывают вспышки и грохот выстрелов. Вставать нельзя, нужно откатиться в сторону. Сейчас снова раздастся взвизг колеса, мигнет затравка, сполох и гром… И лишь когда лиценциат разрядит вторую пару стволов — можно отряхнуться и начать ночную охоту на самого опасного из хищников: человека, который предупрежден. От которого, раненого и с разряженным оружием, теперь придется ждать новых сюрпризов. Вдруг он с левой ножи виртуозно мечет? Или отравленные иглы? Знакомец ведьм… Которые наконец повстречались с огнем!

Темнота остается немой. Проклятый крючок ушел — под грохот выстрелов и лязг амуниции сбегающихся стражников. И, кажется, опять попал. На этот раз — не в руку. Один из атлетов ордена отправился в рай, но охота продолжается! Тайный орден защитников веры не выпустит жертву — тем более того, кто посмел встать поперек пути.

Что объект выберется из порта, не объясняя страже, отчего пистолеты в пороховом нагаре, ясно. Намерения показал тоже ясно. Будет мстить. Умный, искренний новичок в игре на головы. Обречен и очень опасен. Интересно, куда подастся? К знакомым отца? К вассалам? Да, стоит приглядывать за иными присутствиями. В первую голову за университетом — вдруг вернется. В любом случае — сам покажется, рано или поздно.

Бег. Не быстрый, выносливый. Дыхание. Мысли. Пока — не злые. Пока — не горькие. Сиюминутные. Практические. Подгоняющие — вперед, вперед.

Установить наблюдение — нужно время. Нет смысла продолжать ночную войну с ветряными мельницами. Стоит рассмотреть врага при свете дня, для этого — до утра дожить. Может, все не так страшно — пока. Гардуна — это приговор. Из сердца поднимается паника. Унять. Турки непобедимы на море. Бреда неприступна. И что, дон Хуан Австрийский и маршал Спинола опустили лапки? У маршала еще и денег не было… Так что — бежать и дышать ровней, не то, когда придется стрелять, будешь дыхание задерживать. В университет нельзя, его перекроют первым. По счастью, есть место, где можно найти недолгий приют, а заодно — главное оружие законника. Перо и бумагу. На столе королевского советника Севильи они точно водятся!

В этот час граф Барахас обычно работает. Спит он днем… Странная причуда? Если бы. Увы, причиной нездоровье. Зной полудня отчего-то отгоняет тысячи мелких болей, накопившихся за годы окопной службы, и дозволяет смежить веки. Такова судьба королевского инженера: гнить заживо в мокрых траншеях, покупая победу потом, солдатским и своим. Но когда врачи говорят, что пора бы перебраться в более сухой климат да начать жизнь, достойную не крота, а человека, выясняется, что ты уже слишком славен, чтобы твоя отставка не несла политического значения. Соглашаться на синекуру претит деятельной натуре. Так Севилья получила нового королевского советника, что и по сей день исправно несет крест службы. По ночам, ибо тело согласно отдыхать только днем.

Сегодня Барахас сидит в кабинете и делает вид, что занимается делами города. А что остается? На Гардуну не замахнешься, все остальное кажется бессмысленным и противным. Вот разве достать из стола бутылку дрянного рома с Санто-Доминго. Нарочно худшего: как может тонкий ценитель вин различать вкус такой дряни, как ром? Никак. Что не мешает держать при себе запас огненного пойла. На такие вот случаи, в качестве лекарства. Жаль, живот после терапии на части разрывается, приходится заливать жар зельем донны Бланки. Которого больше не будет! Никогда! Как единственного алькальда, который не берет взятки. Оно понятно, что при такой жене Хорхе попросту приходилось быть святее апостола — а все-таки иной бы не удержался. Так что стал неподкупный алькальд примером честного служаки. И остался. Теперь, если кто из чиновников и захочет служить честно — побоится. Не за себя, за детей.

То, что орден умылся кровью, неважно. То, что севильский магистр достался взявшим тюрьму куницам, по докладам стражи, «очень мертвым», тоже. Сегодня моряки адмирала Исаси зажали город в тиски патрулей, груз с галеонов течет гладкой равнинной рекой — это важно. Но во что превратится город, когда флот уйдет, а Ла Гардуна залижет раны?

Он, Барахас, поборется. Но это будет сущая Фландрия!

Когда доложили о посетителе, граф поморщился и махнул рукой.

— Зовите.

Все равно все мысли — о том, что придется идти на поклон к лекарям с лицензией. Платить втридорога и страдать без надежды на облегчение. Скляночек с отваром, от которого больное брюхо враз успокаивается, больше не будет, как и симпатичной семьи, в которой жена некогда получила урок — и выучила, зато муж так и не понял предостережений. Не захотел понять. В результате погубил и себя, и жену. И дочь. Дочь, впрочем, граф мертвой не видел. Видимо, пока не нашли на пожарище. А она тоже была чудом, так говорит архиепископ Севильский, а уж он в чудесах разбирается, по должности: апелляции на приговоры святейшей инквизиции разбирать — его работа. Ему отличать подделки и дьявольские наущения от посланного свыше. У Руфины — ни то, ни это. Ни день, ни ночь: заря, да такая, что может сжечь полмира. Говорит, было искушение — отправить на костер. Страх подбивал, а удержала надежда, что некрасивая астурийская девочка раскроется не ночной тьмой, а синью небесной!

Вот исход: два пепелища, городской дом и судебное присутствие. Оба дома взяты на шпагу, словно тут не Севилья, а городишко в Нидерландах. Правда, и народу под стенами полегло едва не меньше. Случайных прохожих — а ведь иные сдуру пристали к той или иной стороне — и то убито больше двух десятков. А сколько стражников…

Принялся было рыться в бумагах, но быстрые легкие шаги заставили отвлечься от бумаг. Едва подняв глаза, советник резво вскочил, несмотря на предательские щелчки в коленях и обиженный скрип кресла. Мантия университетского преподавателя, берет. Ну, точно. Вчера был последний день из пресловутых двух лет Диего де Эспиносы! Но глаза отчего-то отказываются видеть уличного судью. Тревога за родных сорвала привычную маску с лица — и перед графом стоит не гроза ночного порта, а встревоженная донья Руфина. Восемь лет комедии, прописанной архиепископом Севильи, завершились.

Ничего проще — нарядить девочку двенадцати лет, как мальчика, и отправить учиться. На словах. Архиепископ как-то разговорился и выложил подробности. То, во что обошлась двойная жизнь доньи Руфины де Теруан — ей самой, семье, Церкви…

Нужно было, чтобы дитя ни разу не оговорилось, не выдало себя ни словом, ни жестом, ни поведением. Чтобы, повзрослев, ни разу не посмотрела с женским интересом на мужчину… да и с мужским на женщину. В ход пошло все — фехтование до упада, до кровавых мозолей на ладонях. Посты и размышления, наподобие рыцарской вигилии. Пригодился богатый опыт иезуитов, способных научить человека вполне заурядного созерцать божественное. На сей раз задача была обратной: было нужно, чтобы за навязанными видениями не скрылись природные, и устами воображаемого Спасителя не заговорил настоящий Сатана… Последнее, но не главное ли? — травы доньи Бланки.

Все старания — ради того, чтобы возможную святую не одолел грех гордыни. Даже мальчику, получившему матрикул в двенадцать, довелось услышать немало славословий в свой адрес. Девушка вовсе оказалась бы райской птицей в стае ворон другого пола. К гадалке не ходи, поставили бы кумирню и молились! И во что бы выросла детская душа? Пугать: ты грешница, тебя чуть не сожгли — было так же опасно. Потому Руфина узнала лишь, что отец да мать отчаялись родить наследника, и мужской воз фамильной славы тащить теперь ей. Остальное — просто хорошие связи…