Кровавые игры - Челси Ярбро

– Ты видел прошлые игры? – спросил Нерон, поворачиваясь к столу.- Угощайся. Особенно хорош гусь, языки жаворонков также неплохи.

– Благодарю тебя, но обычаи моего народа не поощряют публичные трапезы.- Сен-Жермен был рад, что его кушетка располагалась в тени, ибо скифские сапоги под палящими солнечными лучами могли доставить ему немало мучений.

Император расхохотался, его хохот сопроводило подобострастное хихиканье окружающих.

– Ох, чужеземцы, до чего же вы эксцентричны,- выдохнул он, утирая глаза краем тоги. Тушь, их оттенявшая, оставила на полотне грязные пятна.

– Ты говорил об играх,- рискнул напомнить ему Сен-Жермен, опираясь на локоть.

– Ах да, об одной восхитительной шутке. Весь цирк бушевал.- Нерон весело фыркнул.- Один ювелир долгое время занимался мошенничеством, изменяя достоинство попадавших в его руки монет. Воровство обнаружили, бедный дурень ожидал наказания. Его вытолкнули на арену, где уже стояла огромная клетка, со всех сторон закрытая полотном. Рабы привязали к дверце клетки веревку и убежали с другим концом ее за барьер.- Нерон потянулся к большому серебряному кубку, отделанному жемчугами, и жадно хлебнул из него.- Плут был уверен, что его сейчас растерзают, и едва стоял на ногах. Наконец распорядитель дал знак, веревку дернули, дверца открылась, все в ужасе замерли, ожидая, что на песок выскочит тигр. А из клетки вышел цыпленок. Преступник рухнул на землю, а распорядитель во всеуслышание напомнил ему, что одно мошенничество стоит другого.

Разразившийся вокруг хохот на этот раз был вполне искренним, Сен-Жермен также позволил себе рассмеяться.

– Весьма остроумно,- сказал он.

– И очень уместно,- согласился Нерон.- Но ты здесь не для того, чтобы выслушивать анекдоты. Я хочу удостоить награды твою рабыню, а заодно оказать почтение и тебе.

– Почтение? – поднял бровь Сен-Жермен, спрашивая себя, в чем тут ловушка.- Я не совершил ничего выдающегося.

– Позволь об этом судить мне,- отозвался Нерон и огляделся, ожидая поддержки. К его удивлению присутствующие молчали.

Юст откашлялся и, не глядя на Сен-Жермена, сказал:

– Позволь возразить тебе, цезарь! Не слишком патриотично отличать чужеземцев, в то время как многие достойные римляне остаются в тени. Все здесь собравшиеся вместе с тысячами других радетелей своей великой отчизны удручены твоим намерением отправиться в Грецию, не задевай же их чувств.

Сен-Жермен согласно кивнул.

– Сенатор прав, августейший. В мои намерения вовсе не входит лишать твоей благосклонности римлян, которые и так слишком добры, оказывая мне гостеприимство.

Нерон взмахом руки отмел возражения.

– Чепуха. Ты слишком скромен. Ты поставил зверей для нынешних игр и для визита царя Тиридата. Ты научил меня играть на египетской арфе. Ты содержишь и посылаешь на состязания великолепных возниц. Покажите мне римлянина, у которого больше заслуг! – Это был, безусловно, вызов, но принять его никто не осмелился.

– Но здесь римляне у себя, в родном доме, в том месте, где они справедливо могут рассчитывать на определенное положение и привилегии, недоступные чужакам.- Произнося эти слова, Сен-Жермен был совершенно искренен.

– Все сыновья,- буркнул Нерон, раздражаясь,- обязаны хранить верность отчему дому, не ожидая наград.- Он в припадке хмельного уныния уставился в кубок.- Моя мать была ужасной женщиной, просто ужасной, но она безусловно права в одном; тот, кто носит порфиру, всегда окружен предателями и лжецами, и глуп цезарь, доверяющий хотя бы кому-то из них.

В императорской ложе повисла напряженная тишина придворные сжались, стараясь не смотреть

друг на друга.

Первым решился нарушить молчание Сен-Жермен.

– Меня подозревают, о цезарь?

– Тебя? – Нерон покачал головой. – Нет, не тебя- Он протянул пустой кубок рабу. – С тобой мне надо поговорить о кое-каком проекте. Однако божественного Юлия убили друзья. Мне следует помнить об этом.

Внизу взвыли трубы. Толпа приветствовала очередного гладиатора-победителя, вздымавшего к небу окровавленный меч.

– Твоя рабыня – следующая, – напомнил Нерон.

– Уверен, она готова,

– Сен-Жермен, – император вдруг встрепенулся, – как думаешь, она сможет научить меня этому? Мне тоже хотелось бы стоять на руках, опираясь на спины двух скачущих лошадей.

– Нет, августейший, – быстро сказал Сен-Жермен, зная, что капризам Нерона нельзя потакать, особенно в отношении скачек. – Это не навык, это – наследственное. Тиштри – наездница в четвертом колене и села в седло, едва научившись ходить. И потом, – добавил он увещевающим тоном, – подобные трюки – удел циркачей. Великий государь обязан уметь управлять боевой колесницей и не обязан потешать на ней чернь.

– Ты, разумеется, прав, – согласился Нерон, поразмыслив. – Но что за блистательный трюк! – Он грозным взглядом обвел своих приближенных. – Что скажете, а? Вам бы небось хотелось, чтобы я занялся этим и погиб под копытами бешеных скакунов? Тогда вы оказались бы у власти без всех ваших заговоров и интриг. И очень скоро держали бы друг друга за горло, мечтая, чтобы Нерон возвратился к вам и сделал вас по-прежнему единодушными хотя бы в ненависти к нему.- Император вяло махнул рукой и перевел взгляд на сверкающую арену.

Врата жизни были распахнуты. Тиштри погнала упряжку галопом навстречу грому приветственных криков.

Нерон, подавшись вперед, неотступно следил за армянкой. Лицо его выражало восхищение и тоску.

Текст официальной депеши, посланной из Греции в Рим.

«Сенаторам, и воинам, а также народу Рима греческий гарнизон Афин шлет свой привет!

По приказу императора Нерона генерал Гней Домищш Корбулон по прибытии на Олимпийские игры лишил себя жизни. Герой сражений на восточных рубежах Римской империи, обвиняемый в политических преступлениях, вернул себе честь тем, что пал от собственного меча.

Его последним словом было: "Аxios!" Этим словом греки приветствуют победителей Олимпиад. Корбулон своим восклицанием признал власть императора над собой и умер достойно. Знайте, что те, кто начнет говорить вам другое, лжецы, пытающиеся очернить память доблестного и искренне раскаявшегося в своих заблуждениях воина, заслуги которого вместе со всеми римлянами признает и греческий гарнизон.

Тициан Сассий Бурс,

центурион афинского гарнизона.

14 мая 819 года со дня основания Рима»-

ГЛАВА 15

Когда Оливия вышла из закрытой двухколесной повозки, никто из рабов не кинулся к ней. Родительский дом казался совершенно заброшенным; у дверей – ворох сухих листьев, покосившиеся ставни на окнах. И все же это был ее дом, тот самый, в котором она родилась, построенный во времена республики братом ее прапрапрадеда и считавшийся еще при цезаре Августе одним из великолепнейших римских особняков. Теперь яркое весеннее солнце немилосердно освещало старинное здание, выявляя всю снедавшую его, как болезнь, нищету.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});