Дойдем до неба - Игорь Абакумов

Димон внимательно посмотрел на друга.

– Потерянный ты какой-то, Крот. Так расстроился? – он помолчал. – Чего теперь делать будем? Может, к маме моей заедем? Поедим хоть нормально. Помоемся…

Слава встал и направился к выходу. В метро спустились молча. Заговорил Кротков только на платформе.

– Я, пожалуй, проведаю его мать. В каком она роддоме, говоришь?

Базов хлопнул себя по лбу.

– Ай, я ж тебе не сказал… Она, кажется, подвинулась чуток. На Пряжку ее увезли.

– На Пряжку? – Вячеслав посмотрел на приближающийся поезд. – Тогда я – до Площади Мира. А ты, действительно, навести свою маму.

Они вошли в вагон. Димон плюхнулся на сиденье и хлопнул ладонью по свободному месту рядом.

– Садись пока. Договорились. Потом приезжай ко мне. Адрес, надеюсь, помнишь? – он подмигнул товарищу. – Не дрейфь, прорвемся.

– Да уж помню, – Слава попытался улыбнуться в ответ.

11.35. Среда 11 мая 1988 г., г. Ленинград, Аэропорт "Пулково",map #1836.

Продавец газетного киоска раздраженно сложил газету и небрежно бросил ее на прилавок. Нет, день сегодня явно не удался. Начать с того, что дело уже к полудню, а всей выручки – горстка медяков. А самое противное – не угадал с этим парнем. Когда перестаешь предугадывать пожелания клиентов, все – пора на покой. Может, и правда? Бросить все, и – на дачку, в огороде копаться. Пенсия есть, чего еще надо?

Ого! Продавец неожиданно отвлекся от своих грустных мыслей. Нечасто приходится видеть офицера КГБ. Нет, их вокруг, может, и пруд пруди. Да только форму они, как правило, на людях не носят, а потому незаметны для обывательского взгляда. А форма красивая. Эти фиолетовые петлицы и околыш фуражки, просветы на погонах да тоненькая полоска во внешнем шве брюк – очень и очень преображают болотно-зеленую повседневную форму. Это вам не краснота пехоты, и даже не бирюза авиаторов. Это очень даже серьезно. Красивше и солиднее только, разве, у моряков.

Майор. А майор КГБ это, надо заметить, посильнее танкиста-полковника будет. Мощнее, уважительнее. Офицер остановился, снял фуражку и протер высокий лоб. Убирая платок в карман, он оглянулся и встретился взглядом с газетчиком.

Улыбнулся, доброжелательно так. Стоял он довольно-таки далеко от киоска, и продавец не мог слышать, что он там произнес. Показалось только, по губам, что майор сказал "жарко". И с улыбкой щелкнул пальцами. А еще показалось, что видел он уже этого майора. Вот, совсем недавно, кажется…

Нет, все – пора бросать эту работу. Для здоровья не пользительно. Давеча вон, палец порезал и заразу какую-то подхватил. Говорят, на деньгах очень много всякой гадости живет, пореже их в руках держать надо. А сегодня и того пуще – не иначе тепловой удар схватил. Голова гудит, как улей. И кому что продал, что читал, о чем думал – ничего в памяти не осталось. Полдня жизни, как корова языком…

На покой пора.

12.14. Среда 11 мая 1988 г., г. Ленинград, наб. р. Пряжки,Психиатрическая больница N2,map #1836.

Федоровой сделали укол. Она кричала что-то уже совсем невнятное, смеялась и плакала одновременно. И никак не могла успокоиться. Санитарка-дверь позвала откуда-то подмогу, вдвоем с другой санитаркой они перевернули Федорову на живот, и худенькая медсестра, чуть раздвинув простыни, воткнула пациентке в ягодицу шприц.

Ира, дрожа, наблюдала, как затягиваются пленкой и закрываются глаза сразу же замолчавшей Федоровой.

В наступившей тишине Ирина вдруг представила себя таким же предметом обстановки, как и остальные пациентки. Спеленатой по рукам и ногам, с закрытыми глазами, неподвижной. Мертвой…

Этого ничего нет. Она сидит в Сережкином кресле, на голове у нее шлем, глаза закрыты. Она неподвижна. Мертва…

Ирина отчаянно, до боли в висках, помотала головой.

– Извините…

Санитарка опустила откуда-то появившуюся у нее в руках книгу и настороженно посмотрела на Иру.

– А когда доктор придет?…

Валя пожала плечами.

– Да не беспокойся, придет. Другие дела закончит и обязательно придет, – она снова уткнулась в книгу.

Ирина чуть покусала губу и решилась на следующий вопрос:

– Извините, а можно я встану? Похожу?

– Да вставай, – буркнула Валя, не отрываясь на этот раз от чтения. – Походи. Только по палате.

Ирина встала на чуть затекшие ноги и нащупала на полу разношенные тапочки. Дождалась, пока прекратится покалывание в икрах, и сделала два маленьких неверных шажка.

– И лучше не буянь. Если хочешь перебраться отсюда в нормальную палату.

– Хорошо, – Ира посмотрела на открытое окно, заделанное снаружи нечастой решеткой.

И пошла к свету.

– Учти, решетка крепкая, – донеслось от дверного проема.

– Учту.

С третьего этажа открывался вид на несколько больничных двориков, засаженных довольно большими деревьями и разделенных между собой высокими стенами. Сразу же за внешней стеной больницы, тоже высокой, в два человеческих роста, медленно, почти незаметно волокла свои воды Пряжка. В пологий травяной откос берега сонно уткнулись несколько пустых лодок и небольших катеров. Справа речка делала небольшой поворот, который в точности повторяла набережная на той стороне.

Ирина, положив ладони на подоконник, тупо рассматривала редкие проезжающие по набережной машины и еще более редких, проходящих в тени деревьев, прохожих. Фургон, с большими белыми буквами (Ира с трудом сложила буквы в слово "хлеб"). Женщина, медленно толкающая перед собой коляску. Двое мальчишек с удочками, о чем-то спорящих на берегу. Высокий парень в потрепанных джинсах и клетчатой рубашке, медленно вывернувший из переулка на набережную. "Жигули-копейка", обогнавшие белую "Волгу"…

Парень остановился, повернул голову и посмотрел прямо Ирине в глаза.

Ира схватилась обеими руками за решетку.

Валя настороженно подняла голову и захлопнула книжку.

12.23. Среда 11 мая 1988 г., г. Ленинград, пр. Просвещения,map #1836.

– Мама…

Людмила Петровна ахнула, втащила сына за руку в прихожую, захлопнула дверь и повисла у него на шее.

– Сынок, как же это? Что же это они говорят такое? Сынок…

– Сейчас, мамуль, сейчас, – Дима поцеловал мать в щеку. – Пожевать есть чего-нибудь? Уж больно хочется… Кто говорит?

– Ох, да что же это я?

Людмила Петровна засуетилась и потянула Димку на кухню. Она усадила сына на табуретку, взъерошила ему волосы и кинулась к плите.

– Звонили мне из милиции, – мама гремела какими-то кастрюлями, доставала посуду и хлопала дверцей старого холодильника. – И отец звонил, к нему в Москве тоже приходили. Ерунду какую-то говорят. Будто ты из армии сбежал. А я им говорю – да быть такого не может. Мой Дима всегда военным хотел стать. И отец, вот, у него полковник. А они говорят, что если появится, мол, чтоб я тут же позвонила. И телефон, вот, оставили.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});