Ошибка юной Анны - Вадим Норд

Августа молчала. Щеки ее покраснели еще сильнее. Вот по ним скатилась вниз первая слезинка, вторая, третья…

– Все будет хорошо, – совсем не веря в это, сказал Александр, потому что больше сказать было нечего, а молча смотреть на то, как по пылающим щекам любимой стекают слезы, он не мог. – Ничего, ничего, это пройдет… Все будет хорошо…

– Не смотри на меня, – потребовала Августа, отворачиваясь. – Пожалуйста.

Александр выполнил просьбу частично – стал смотреть на бедро Августы, любуясь совершенством его формы, плавностью изгибов и золотистым цветом кожи. Откуда-то из глубин памяти всплыло не к месту «цвет бедра испуганной нимфы».

Самообладание вернулось к Августе довольно быстро, Александр еще не успел налюбоваться всласть изгибами ее тела, как она повернулась к нему. Глаза были влажными, но щеки уже не пылали, и слезы по ним не текли.

– Обними меня, – попросила она так робко, так нерешительно, словно боялась, что Александр ей откажет.

Александр с готовностью ее обнял. Он гладил, успокаивал, целовал в лоб Августу, а когда та поворачивала голову, целовал самый любимый завиток за ухом. Она вздрагивала, сердце ее стучало так, что было слышно Александру. Или то было биение его сердца?

– Возьми меня, – вдруг попросила Августа, и эта просьба была высказана столь же неуверенно, что и предыдущая.

Александр немного опешил. От неожиданности. Сам он сейчас, несмотря на то, что они лежали обнаженные и обнимались друг с другом, не испытывал никакого сексуального желания. Хотелось только одного – успокаивать любимую, обнимать ее, давая понять, что она не одна, что ее любят, понимают, берегут. Но Августа своей просьбой придала ситуации несколько иную окраску, словно щелкнула каким-то невидимым выключателем. Александр ощутил прилив сильного желания. Страстно прижавшаяся к нему Августа тоже ощутила это. Она застонала, откинулась на спину, раскинула ноги и руки, давая понять, что хочет именно того, чтобы ее взяли. Подобная покорность была для нее нехарактерной, но Александр, даже если бы и захотел, не смог сейчас заниматься анализом ситуации. Охваченный желанием, он не мог думать ни о чем, кроме одного – как он любит Августу, как он любил ее раньше, как он любит ее сейчас, как он будет любить ее всегда…

Александр склонился над Августой и начал целовать ее плечи, грудь, живот. Кожа ее неожиданно оказалась прохладной, словно не было сегодня еще ничего между ними, словно не любили они сегодня друг друга, словно не лежали только что обнявшись… Александру даже показалось, что сейчас все не так, как раньше, что любимая стала другой. Это пугало и интриговало одновременно, хотелось продолжать нежные поцелуи до бесконечности и хотелось со всей страстью поскорее прижать любимую к себе, чтобы она металась в его объятиях, кричала от восторга. Когда губы Александра настолько вобрали в себя вкус Августы, что начали гореть, он перешел от поцелуев к поглаживаниям…

– Какой ты!.. – радостно-поощрительно стонала Августа. – Какой же ты!.. О!..

Когда он поочередно потерся щекой о внутреннюю поверхность ее бедер, традиционно восхитившись их нежной мягкостью, Августа задрожала всем телом и подалась вперед. Александру не надо было намекать дважды. Изнывая от любви и нежности он вошел в Августу и начал мучить себя и ее неторопливой обстоятельностью движений. Это была сладчайшая из мук, нечто вроде смакования, когда медлительность в достижении наслаждения, неимоверно усиливает и обостряет его. Августа подтянула колени к животу и максимально раскрылась, стремясь вобрать его в себя как можно полнее. Это ее желание выглядело так естественно, так интимно, и в то же время в нем присутствовала капелька бесстыдства, придающая удовольствию утонченную пикантность. Александр уже не чувствовал, где кончается его тело и начинается тело Августы, они слились, сплелись воедино и дружно старались стереть последние остатки того, что разделяло их.

– Я очень тебя люблю, моя девочка, – прошептал Александр, с удивлением ощущая, что от этих слов, лучше которых не было и быть не могло, его сердце на мгновение сжалось, словно от боли.

– Спасибо, – голос любимой донесся откуда-то издалека.

Александр успел пожалеть о том, что не услышал в ответ «и я тебя тоже люблю», но сожаление это, как и боль, продлилось мгновение, ведь таинство любви несовместимо ни с болью, ни с сожалением. Только радость, только непрестанное движение к счастью, только полет в сверкающих облаках радости и восторга. Улететь бы так вдвоем и не возвращаться больше никогда…

Они лежали рядом, держась за руки, слушали дыхание друг друга, приходили в себя, снова и снова переживая только что пережитое. Разговаривать не хотелось, как и думать ни о чем, даже о самом приятном. Не хотелось вообще ничего, лежать бы так и лежать. Волшебство любви на какое-то время напрочь стерло все неприятности из памяти, – изгнало из нее все плохое, оставив только хорошее. О том, что Августа предлагала сделать паузу в отношениях, Александр вспомнил лишь тогда, когда она ушла в ванную. Мягкое отупение блаженства начало постепенно проходить, уступая место тревоге.

Августа вернулась нагая, заворачиваться в полотенце она не захотела. Левой рукой она закрывала грудь, а правой – лоно, и выглядело это так, словно она не кокетничала, а защищалась.

– Иди, освежись, – велела она с несвойственными ей нотками повелительной требовательности, а сама деловито начала одеваться.

Лицо Александра невольно скривилось в гримасе боли. Холодный душ не смог его охладить, но освежить освежил и дал возможность собраться с мыслями. Впрочем, стоило только сравнить это холодное «иди, освежись» и ту отчаянную страсть, с которой только что отдавалась ему Августа, как мысли начинали путаться.

Выйдя из ванной, Александр обнаружил, что Августа не только успела одеться и набросить покрывало на кровать, но и принесла из холла две чашки кофе. Пока он одевался, Августа сосредоточенно возилась с телефоном – то ли отправляла кому-то сообщение, то ли просто делала вид. Она сидела в единственном кресле, поэтому Александру пришлось сесть на кровать. Он бы предпочел, чтобы Августа сидела рядом, но ей, видимо, хотелось обозначить дистанцию для предстоящего разговора.

Разговора, собственно, никакого и не было. Отложив телефон, Августа вызывающе откинула голову, посмотрела на Александра ничего не выражающим взглядом (так смотрят, когда все взвешено, решено и прочувствовано) и сказала:

– Да – паузу. Не знаю, какой она будет. Не знаю, будет ли эта пауза паузой. Знаю одно – она нужна.

Кофе, как и любой напиток, помогает при важных разговорах. Всегда можно сделать вид, что ты не ждешь продолжения, а просто допиваешь то, что осталось. Вот сейчас допьешь, встанешь и уйдешь. Вдобавок, когда пьешь, можно отвести глаза от собеседника, и это будет выглядеть вполне естественно.

– Зачем? – только и смог спросить Александр, пораженный категоричностью формулировок.

Августа открылась перед ним с новой стороны, и, честно говоря, он бы предпочел ее с этой стороны не знать совсем. Но что случилось, то случилось.

– Затем, что предопределенное неизбежно, – ответила Августа. – Нам нужна пауза. Если ты вынудишь меня пуститься в объяснения, то пауза может превратиться в конец. Иногда, знаешь ли, не хочется формулировать и объяснять, хочется тихо уйти, не захлопывая за собой дверь, подождать, подумать. Стоит только начать объяснять, и могут прозвучать слова, которым лучше не звучать. Я что-то не так скажу, ты что-то не так воспримешь… Не хочу рисковать, не хочу провоцировать. Хочу сделать паузу. Но эта пауза должна быть настоящей, ладно?

– А что такое «настоящая пауза»? – спросил Александр.

– Ни встреч, ни писем, ни звонков! – отчеканила Августа. – Никаких поздравлений, никаких случайных или якобы случайных встреч, никаких контактов. Я ухожу из твоей жизни, ты уходишь из моей…

– Такое впечатление, что ты меня вычеркиваешь, – с горечью сказал Александр и тотчас же разозлился на себя за такие слова – получалось, что он жалуется, пытается разжалобить Августу.

– Вот видишь! – Августа поставила на стол недопитую чашку. – Начались разговоры, пошли обиды. Этого-то я и боялась. Давай закончим прямо на этом, и тогда у нас получится красиво проститься. Мы же очень красиво простились, не правда ли? Кажется, нам обоим будет что вспоминать. Вспоминать можно и во время паузы, это не запрещается.

– У меня есть три вопроса… – начал Александр, но Августа не дала ему договорить.

– Можно задать только один, – сказала она. – Да и незачем задавать, я тебе и так отвечу, что не знаю. Будь счастлив и передавай привет маме. Она у тебя замечательная.

Августа подхватила стоявшую на полу сумку, положила в нее телефон и вскочила. Не встала, а именно вскочила, резко, хлестко. Так же резко она откинула рукой упавшие на лоб пряди. Что-то жестокое в своей окончательной бесповоротности увидел Александр в этом жесте – как будто не волосы откидывала Августа, а все, что было между ними. Наконец она схватила с вешалки шубку с шапкой и вышла, закрыв за собой дверь, но не до конца, а так, что она осталась слегка, на ладонь, приоткрытой.