В капкане совершенства - Лиля Ветрова

быстрое выведение токсина из организма спасет ее. Этот яд связывается клетками человеческого организма. Как повернуть данный процесс вспять, современной медицине пока неизвестно. У Ханны врожденная гиперчувствительность к отравляющим веществам: маленький укол был воспринят ей как несколько смертельных доз. Что бы случилось, если бы они прочно засели в ее тканях, сами догадаетесь?..

— Я прошу суд обратить внимание на неуважение к государственному обвинителю! — воскликнул прокурор. — Цинизм подсудимого проявляется и в этом!

— Я попрошу подсудимого не отвечать вопросом на поставленные вопросы, — сказал судья.

Артём заметил, что Лялька в зале подавляет улыбку, и этого ему было достаточно.

— Вам было известно, что в испытании участвует девушка с такой особенностью организма, как гиперчувствительность к исследуемым ядовитым веществам? — произнес прокурор.

— Нет. Это компетенция врача — осмотреть испытуемого и проверить реакцию на микродозы всех применяемых веществ. После этого врач делает запись в карте. Исследователь не работает с результатами осмотров.

— И Вы их не смотрели?

— Нет. Таковы правила всех испытаний. Вдобавок ко всему, нет никаких запретов на участие в эксперименте людей, обладающих повышенной чувствительностью к вводимым препаратам. Будь я законодателем, я бы немедленно переписал существующие нормативные акты, обязав исследователя самого проверять все врачебные записи и исключив из числа испытуемых лиц с гиперчувствительностью.

Артём двигался вперед в том направлении, какое ему указывали, стараясь черпать силы везде, где только мог: в друзьях, в Боге, в неведомой точке равновесия, которую иногда удавалось найти внутри себя. А иногда нет. И тогда он метался по камере, как лосось на нересте. Сокамерники относились к этому довольно терпеливо. Они полюбили Артёма сразу же, как у него появилась вкусная еда, которой он со всеми делился.

— Значит, Вы считаете, что поступили правильно? — задал вопрос адвокат.

— Абсолютно, — коротко ответил Артём.

Он снова вспомнил, как давал свидетельские показания Александр. Никогда он не видел знакомого врача таким потерянным. В зале вместе с многочисленной публикой, присутствовавшей на открытом процессе, сидела его супруга.

— Я понятия не имею, как мог не увидеть той записи в карте… Я всегда перепроверяю анамнез пациента… то есть испытуемого… по несколько раз. Я только хочу сказать… Ханна, мне очень жаль… Мне очень, очень жаль… В самом деле… если бы я мог вернуть тот день…

Голос его дрожал, а к концу показаний по щекам покатились две слезы. Артём не сдержался и бросил взгляд на Ханну, затем на своего защитника. Девушка сидела вся белая, глаза ее сверкали небывалым гневом. На лице адвоката отображалось отвращение.

Тёма увидел, как Александра отпустили со свидетельского места в зал, где его принялась утешать жена. Странно, но сам он не испытывал к врачу даже неприязни.

Защитник же был более прагматичен:

— Получил свою сделку на два года ограничения свободы и радовался бы, а не давил на мозг нашим присяжным. Слизняк, о тебе бы подумал лучше, чем реки разводить.

Алекс всерьез опасался, что врач в конце концов не выдержит и расколется о дальнейших событиях. Но сколько раз его ни вызывали, Александр продолжал повторять, что видел лишь, как Артём колет потерпевшей глюкозу. Затем он сам почти сутки провел в алкогольном забытьи в баре и совершенно не гордится своей слабостью.

— Хоть что-то правдивое сказал… — проворчал позже Алекс Фишер.

Ханна же прокомментировала увиденное Ляльке, а Лялька передала своему супругу.

— Она говорит, что все это уголовное право надо упразднить к собачьим какашкам. Это ее оборот речи.

— Не могу с ней не согласиться, — отозвался Бьорн. Он только что пришел домой и полоскал ложку в тарелке тыквенного супа, глядя на который, Лялька пыталась не засмеяться или не заплакать. — Бесконечные изучения доказательств, допросы по двести раз. Кажется, мы все состаримся, когда услышим наконец вердикт…

— Она скорее говорит о сроках наказания для Саши и для Артёма.

— Ну, это само собой.

— И кстати, упразднив этот балаган, тебе придется самому взять дубину и огреть одного из них по башке.

— Я не склонен к насилию, но огрел бы одного довольно запоминающимся образом…

— А потом кто-нибудь огреет нас с тобой. Нет, дело не в том, что я не сочувствую вашему с Ханной мнению. Просто, отменив систему правосудия, мы вернемся не просто к принципу «око за око», а к гораздо более худшим вещам.

— Ба, ушам не верю. Ты защищаешь государственное устройство?.. Какие еще природные катаклизмы ждут нас в обозримом будущем?

— Завтра дождичек, вроде бы, — пожала плечами Лейла. Она встала с дивана. — Пойду на кухню за пломбиром. И если он закончился, то, возможно, будет настоящее торнадо.

Выйдя из зала судебного заседания на большой перерыв и спешно убежав от лишнего внимания в закоулки здания Дворца правосудия, Ханна набрала Ляльке. А та, скучающая днем дома без мужа и каких-либо серьезных занятий, с радостью ответила. Между двумя пережившими отравление девушками начали складываться весьма дружеские отношения.

— Привет… Извини, что отвлекаю.

— Все в порядке. Я опять жую и заодно выбираю детскую кроватку, — ответила Ляля.

— Как малышка? — поинтересовалась Ханна.

— В порядке. Я не всегда хорошо себя чувствую, но это проходит. Как сама?..

— Трудно свыкнуться с состоянием здоровья… Я раньше никогда не болела. Чувствую себя неуютно… С тобой такое было?..

— Еще бы!.. Тёма говорил, что это симптом. Может, утешал так… Он всегда повторял слово «симптом», чтобы успокоить. Потом стало легче. Ты, главное, лечись и не держи все в себе, звони мне.

— Спасибо… Ляль, я хотела посоветоваться, — Ханна задумчиво поджала губы. — Это насчет Артёма…

— Да?..

— Я сегодня думала всю ночь… Почти что не спала. Знаешь, какой ужас: я потерпевшая, да я еще и должна высиживать все заседания и слушать, какой я стала потерянной для общества… А Артём мне жизнь спас… Я…

— Что?

— Дело даже не в том, что спас… Я очень много думала. Он для меня теперь один такой… Мне очень больно, что я не могу с ним нормально увидеться…

— Ханся, ты же знаешь: адвокат считает, что это повредит ему на суде.

— Да, но… Как ты думаешь, я могу подать ему какой-то знак, что он мне небезразличен?.. Это, конечно, совсем не то объяснение, которое могло бы быть… Но лучше ли, если я буду ждать исхода суда, как будто от этого зависят мои чувства… мое отношение к нему?

— Отлично, теперь я еще и Сирано де Бержерак, — молвил Бьорн. — Или как там ты сказала?..

— Именно так. Странно, что ты запомнил и даже произнес правильно. Хотя это весьма неточное сравнение. Можешь быть архангелом Гавриилом, если хочешь. Или Гермесом, — сказала Ляля.

— Лейла, ты