Хроники любви - Николь Краусс

Когда библиотека закрылась, я была на пятьдесят восьмой странице. На улице уже было темно. Я стояла напротив входа, зажав книгу под мышкой. Глядя на дождь, я пыталась обдумать ситуацию.

10. Ситуация

В ту ночь, пока мама наверху переводила «Хроники любви» для человека, которого, как она думала, звали Джейкоб Маркус, я дочитывала «Лекарство», книгу, героем которой был Джейкоб Маркус, написанную человеком по имени Исаак Мориц, сыном героини другой книги Альмы Меремински, которая к тому же раньше существовала на самом деле.

11. В ожидании

Закончив читать последнюю страницу, я набрала Мишин номер, дослушала до второго гудка и бросила трубку. Это был наш код, который мы использовали, когда хотели поговорить друг с другом поздно ночью. Прошло уже больше месяца с тех пор, как мы разговаривали в последний раз. Я даже составила в своем блокноте список всего, по чему скучала. Во-первых, его манера морщить нос, когда он думает. Во-вторых, то, как он держит в руках вещи. Но сейчас мне нужно было поговорить с ним самим, и никакой список не мог его заменить. Я стояла у телефона, чувствуя, как мой желудок выворачивается наизнанку. За то время, что я ждала, мог погибнуть целый вид бабочек или большое умное млекопитающее, испытывающее те же чувства, что и я.

Но он так и не перезвонил. Наверное, это значило, что он не хотел со мной разговаривать.

12. Все мои друзья

Дальше по коридору спал в своей комнате мой брат, уронив на пол кипу. На ее подкладке было написано золотыми буквами: «Свадьба Марши и Джо, 13 июня 1987». Хотя Птица утверждал, что нашел ее в шкафчике в столовой и был уверен, что она принадлежала отцу, он, как и я, не знал, кто такие Марша и Джо. Я села рядом с ним. Тело у него было теплое, почти горячее. Я подумала о том, что, если бы я не придумала столько небылиц об отце, может, Птица не боготворил бы его так и не верил бы в то, что ему суждено стать кем-то выдающимся.

Дождь стучал в окно. «Проснись», — прошептала я. Он открыл глаза и застонал. В прихожей горел свет. «Птица», — сказала я, тронув его за руку.

Он прищурился, глядя на меня, и протер глаза. «Пора перестать говорить о Боге, понимаешь?» Птица ничего не ответил, но я знала, что теперь он проснулся. «Тебе скоро двенадцать. Тебе пора перестать издавать странные звуки, прыгать с высоты и калечить себя. — Я понимала, что уже умоляю его, но мне было все равно. — И пожалуйста, не надо больше писать в постель». В тусклом свете я разглядела обиду на его лице. «Тебе нужно подавить свои чувства и попытаться быть как все. Если ты этого не сделаешь…» Он сжал губы, но ничего не сказал. «Тебе нужно завести друзей». — «У меня есть друг», — прошептал Птица. «Кто?» — «Мистер Гольдштейн». — «Одного друга мало». — «У тебя тоже всего один, — сказал он. — Тебе только Миша и звонит». — «А вот и нет, у меня много друзей», — сказала я и, только услышав свои собственные слова, поняла, что это неправда.

13. А в другой комнате спала мама, свернувшись калачиком возле тепла, исходившего от стопки с книгами14. Я старалась не думать о:

1) Мише Шкловски,

2) Любе Великой,

3) Птице,

4) Маме,

5) Исааке Морице.

15. Мне следует

Чаще гулять, вступить в какой-нибудь клуб. Купить новую одежду, покрасить волосы в синий цвет, согласиться прокатиться с Германом Купером на машине его отца, позволить ему поцеловать меня и даже потрогать мою несуществующую грудь. Развивать полезные навыки вроде ораторского искусства, игры на электровиолончели или сварки. Сходить к врачу по поводу болей в желудке, найти для себя героя, который не писал детских книг и не разбивал своего самолета. Перестать пытаться поставить папину палатку в рекордное время, выбросить свои тетради, держать спину прямо и избавиться от привычки отвечать на вопросы о моем самочувствии с чопорностью английской школьницы, которая считает всю жизнь сплошной длинной подготовкой к чаепитию с королевой.

16. Сотни вещей могут изменить твою жизнь

Я открыла ящик своего стола и перерыла все в поисках бумажки, на которой записала адрес Джейкоба Маркуса, оказавшегося на самом деле Исааком Морицем. Под табелем успеваемости я нашла старое письмо от Миши, одно из первых его писем. «Дорогая Альма! — начиналось оно. — Откуда ты так хорошо меня знаешь? Думаю, мы с тобой одного поля ягоды. Это правда, что Джон мне нравится больше Пола. Но я также очень уважаю и Ринго».

Утром в субботу я распечатала из интернета карту с указаниями, как доехать до нужного места, и сказала маме, что иду к Мише на весь день. Потом я вышла на улицу, дошла до дома Куперов и постучала. Дверь открыл Герман с торчащими волосами и в футболке с группой Sex Pistols. «Ух ты», — сказал он, увидев меня, и попятился. «Ты не хочешь со мной прокатиться?» — спросила я. «Это шутка?» — «Нет». — «Лаадноо, — протянул он, — подожди минутку». Герман побежал наверх, чтобы взять у отца ключи, а когда вернулся, на нем была свежая голубая футболка, волосы он намочил и пригладил.

17. Посмотри на меня

«Куда мы едем, в Канаду?» — спросил Герман, покосившись на мою карту. На его руке остался бледный след от часов, которые он носил все лето. «Коннектикут», — ответила я. «Только если ты снимешь этот капюшон». — «Зачем?» — «Мне не видно твоего лица». Я откинула капюшон, и он улыбнулся. Глаза у Германа были еще сонные. Капля дождя скатилась у него по лбу. Я сказала ему, куда ехать, и мы стали обсуждать, в какие колледжи он собирался в следующем году подавать документы. Герман рассказал мне, что в качестве специальности он выбрал морскую биологию, потому что хотел прожить жизнь как Жак Кусто. Я подумала, что у нас, возможно, больше общего, чем я предполагала. Он спросил меня, кем я хочу стать, и я ответила, что когда-то подумывала о палеонтологии. Тогда он спросил, чем занимаются палеонтологи, и я ответила, что если он возьмет полный иллюстрированный путеводитель по музею Метрополитен, искромсает его на кусочки, пустит их по ветру со ступенек музея и т. д. А потом он поинтересовался, почему я передумала, и я ответила, что не создана для этого, тогда он спросил, для чего, по-моему, я создана, и я сказала: «Это долгая история». — «У меня есть время», — ответил он. «Ты правда хочешь знать?» — «Да». И я рассказала ему правду, начиная с папиного армейского ножа и книги «Съедобные растения и цветы Северной Америки» и заканчивая моими планами по исследованию дикой местности в Арктике только с теми запасами, которые я смогу унести на спине. «Лучше б ты этого не делала», — сказал Герман. Потом мы свернули не туда и остановились на автозаправке, чтобы спросить дорогу и купить сладких пирожков. «Я заплачу», — сказал Герман, когда я достала свой кошелек. Когда он протянул продавцу за прилавком пятидолларовую купюру, руки у него тряслись.

18. Я рассказала ему всю правду о «Хрониках любви»

Дождь лил так сильно, что нам пришлось съехать на обочину и остановиться. Я сняла кроссовки и закинула ноги на приборную доску. Герман написал на запотевшем лобовом стекле мое имя. Потом мы вспомнили бой на водяных пистолетах, который устроили сто лет назад, и мне внезапно стало грустно оттого, что Герман в следующем году уедет, чтобы начать самостоятельную жизнь.

19. Я просто знаю

После бесконечных поисков мы наконец нашли дорогу к дому Исаака Морица. Должно быть, мы проехали мимо два или три раза, даже не заметив его. Я уже была готова сдаться, но Герман упорствовал. Когда мы ехали по земляной дороге, ведущей к дому, ладони у меня вспотели — я никогда в жизни не видела известных писателей, особенно тех, кому я писала фальшивые письма. Номер дома Исаака Морица был прибит к большому клену. «Откуда ты знаешь, что это клен?» — спросил Герман. «Просто знаю», — сказала я и не стала посвящать его в подробности. Потом я увидела озеро. Герман подъехал к дому и развернул машину. Внезапно наступила тишина. Я наклонилась, чтобы завязать шнурки на кроссовках. Когда я выпрямилась, он смотрел на меня. На лице его была надежда и в то же время недоверие и легкая грусть. Я задумалась, не так ли выглядело лицо папы, когда он смотрел на маму на Мертвом море много лет назад, в начале цепочки событий, приведшей меня в это место на краю земли вместе с мальчиком, с которым я выросла, но которого почти не знала.

20. Шалаш, шамот, шалун, шалот

Я вышла из машины и глубоко вздохнула. Я подумала: «Меня зовут Альма Зингер, вы меня не знаете, но меня назвали в честь вашей мамы».

21. Шалом, шампанское, шаман, шампунь

Я постучала в дверь. Никто не ответил. Я позвонила, но ответа так и не было. Тогда я обошла дом и заглянула в окна. Внутри было темно. Когда я вернулась к главному входу, Герман стоял, облокотившись на машину и сложив руки на груди.

22. Я решила, что терять нечего

Мы сидели на веранде дома Исаака Морица, раскачиваясь на скамейке и глядя на дождь. Я спросила Германа, слышал ли он когда-нибудь об Антуане де Сент-Экзюпери, и когда он сказал, что нет, я спросила, слышал ли он о «Маленьком принце», и он ответил, что вроде бы слышал. Тогда я рассказала ему о том, как Сент-Экз потерпел крушение в Ливийской пустыне, как он пил росу с крыльев самолета, собирая ее промасленной тряпкой, как он шел сотни миль по пустыне, в жару и холод, в бреду от обезвоживания. Когда я дошла до того, как его обнаружили какие-то бедуины, Герман взял меня за руку. А я подумала, что каждый день вымирает около семидесяти четырех видов животных — и это неплохая, но не единственная причина взять кого-нибудь за руку. А потом мы поцеловались, и я обнаружила, что знаю, как это делается. Мне стало радостно и грустно одновременно, потому что я поняла, что влюбляюсь, но не в него.