Неприступный герцог - Джулиана Грей

Герцог внял этой просьбе, проделав все со скандальной ловкостью, а потом, оставив на ней только сорочку и панталоны, накрыл одеялом.

— Уоллингфорд, — прошептала Абигайль, когда тот отстранился, — что изменилось? Почему сейчас?

Мужская ладонь легла на ее щеку.

— Не знаю. Наверное… наверное, ты просто сломила меня. Ведь тебя так много, а я один. Мисс Абигайль Харвуд, которая никогда не отчаивается и не бросает начатое на полпути.

— Никогда. — Их пальцы сплелись. — Чем займемся утром?

— Бог знает. Спокойной ночи, Абигайль.

— Спокойной ночи, Уоллингфорд.

Герцог поцеловал ее в лоб и растворился в темноте.

Глава 12

День летнего солнцестояния

Герцог Уоллингфорд протянул руку, чтобы легонько ткнуть Абигайль в бедро.

— Ты опять засыпаешь, — сказал он.

Абигайль красиво встрепенулась. Ее каштановые волосы, свободные от шпилек, упали на щеку.

— Вовсе нет. Мы как раз… как раз… — Она убрала прядь за ухо и принялась листать сочинение Плутарха, лежащее у нее на коленях.

— Да ладно, забудь.

— Я остановилась вот здесь. Сейчас. — Абигайль взяла хлеб с тарелки, лежащей на одеяле рядом с ней, и рассеянно откусила кусок.

— Почему ты сегодня такая сонная? Неужели нашла себе любовника?

Абигайль наклонила голову и искоса посмотрела на Уоллингфорда своими глазами эльфа.

— И что, если нашла?

— Я выбью из него дух.

Уоллингфорд взял из ее рук хлеб и отломил немного.

Они сидели в тени, спрятавшись от солнца. Лишь небольшой солнечный зайчик размером с соверен плясал на волосах Абигайль, делая их похожими на расплавленное золото.

Она вновь наклонилась к книге, и золотое сияние исчезло.

— Ты не имеешь на это права, — сказала она. — Ты совсем меня не целуешь, а если такое и случается, то лишь потому, что я слишком расшалилась. Неудивительно, что я нашла себе другого. Ты сам толкнул меня в его объятия.

Уоллингфорд снисходительно улыбнулся. Ничто не могло сегодня утром испортить ему настроения. Он проснулся раньше, чем обычно, и открыл глаза навстречу золотистому рассвету совершенно уверенный в том, что попросит Абигайль Харвуд стать его женой.

Возможно, даже сегодня.

Мысль об этом маячила где-то в глубинах его сознания уже давно, только он не хотел осознавать ее и облекать в слова. На заре своей зрелости, когда он совсем не думал о браке, Уоллингфорд занес мысли об этом в графу воображаемого списка герцогских обязанностей под названием «Разное». Он смутно осознавал, что подыщет себе подходящую супругу, когда откладывать женитьбу будет уже невозможно, станет отцом нескольких детей и вернется к прежнему образу жизни, только более скрытному. Но чтобы влюбиться и именно поэтому попросить женщину выйти за него замуж… Нет, ничего подобного он даже в мыслях не допускал.

И что же теперь? Он влюбился. Причем влюбился уже давно. С того самого момента, когда Абигайль поцеловала его на конюшне постоялого двора под стук дождя. Занеся Абигайль Харвуд в графу «Обязанности. Разное», он совершил бы святотатство. Он не смог бы привести ее к себе в дом на Белгрейв-сквер в облаке белой свадебной тафты и заниматься с ней любовью всего раз в неделю в соответствии с принятым ритуалом. Не мог представить, чтобы Абигайль вела размеренную светскую жизнь, посещая благотворительные общества и нанося визиты знакомым, чтобы выпить с ними по чашке чаю, в то время как он будет тратить жизнь на клубы и любовниц. Нет, Уоллингфорд хотел быть рядом с ней здесь, в этом заколдованном итальянском замке, заниматься с ней любовью солнечным днем и при свете луны.

Только вот он не занимался с ней любовью. И почти ее не целовал. Ну разве что иногда, когда Абигайль, по ее собственным словам, слишком расшалится и буквально загонит его в угол.

Уоллингфорд не занимался с ней любовью, потому что она была девственницей, а он был искушен в любви.

Он не занимался с ней любовью, потому что должен был сначала доказать себе, что достоин привилегии быть первым.

Он не занимался с ней любовью, потому что хотел удостовериться в собственных чувствах. Ждал момента, когда однажды проснется солнечным утром и поймет, что женитьба на Абигайль — единственно верное решение, а с Белгрейв-сквер и графой «Обязанности. Разное» он потом разберется. Если Абигайль примет его предложение.

Легкое беспокойство слегка омрачило спокойное добродушие Уоллингфорда. Абигайль ведь уже высказывалась — и довольно смело — об институте брака и о браках представителей высшего света в особенности. Он мог сколь угодно твердить ей о своей любви, но в то время как любая другая леди с готовностью откликнулась бы на предложение стать герцогиней Уоллингфорд, его маленькая сумасшедшая принцесса эльфов с гораздо большим удовольствием сбежала бы в Париж и жила там в скромной мансарде окнами на север вдвоем с грубым исхудавшим поэтом.

— В любом случае, — продолжала Абигайль, переворачивая страницу, — он гораздо более внимателен, нежели ты сегодня утром.

Нет, Господь свидетель, он сделает ее герцогиней! И будет жить с ней в мансарде в Париже, если придется, где они будут будить своих богемных соседей посреди ночи скрипением пружин старого матраса.

— Глупости, — возразил Уоллингфорд. — Я внимателен к любому твоему желанию. Пикники и латынь каждый день. Прогулки под луной каждую ночь.

— Кроме тех дней, когда не было луны.

— А еще я, джентльмен до кончиков ногтей, каждую ночь доставляю тебя к дверям комнаты с наступлением полуночи.

— Я общаюсь с тобой не из-за твоих джентльменских ногтей, а совсем по другой причине.

Она — само совершенство! Ну почему подобное решение, такое правильное и изящное, не пришло ему в голову раньше?

Отчасти потому, что женитьба на Абигайль полностью разрушала матримониальные планы его деда.

Уоллингфорд подскочил, преисполненный радостной уверенности, и положил руки на бедра Абигайль.

— Какого черта, Уоллингфорд?! — воспротивилась поначалу она, но герцог накрыл ее губы своими, прогоняя недоумение. Абигайль не осталась в долгу — обхватила его щеки руками и ответила на его поцелуй столь страстно, что желание вспыхнуло в низу его живота, подобно факелу.

Абигайль откинулась назад, опершись о ствол дерева, и Уоллингфорд последовал за ней. Провел языком по контуру ее губ, и она, вздохнув, чуть приоткрыла рот, впуская его язык внутрь, позволяя вкусить ее сладость и насладиться бархатом языка. Еще в мае она перестала носить множество нижних юбок, оставив лишь одну, и теперь ее кожа находилась так возбуждающе близко под ладонью Уоллингфорда, что он мог ощутить каждый изгиб ее тела сквозь преграду платья, корсета и сорочки.