Любимая девушка знахаря - Елена Арсеньева

Вассиан, всхлипывая и постанывая, опрокинул над ней мешочек – и у Маруси забилось сердце при виде изрядной кучки золотых комочков.

Некоторое время все молчали, словно онемев, и даже Вассиан не стонал, только дышал надсадно.

– Да... – протянул Митюха. – Вот, значит, какое оно, золото!

– Фунта четыре будет, – веско проговорил Тимка. – Дядька Софрон упоминал о пяти. Как раз фунтишко примерно Вассиан из земли нарыл, рассыпанное. Это, значит, остальное. Наш фарт, наш фарт золотой... Эх, – покачал вдруг головой, – жаль, не дожил дядька Софрон! Каково было бы ему полюбоваться на такую красоту! Смотрите, как солнце в самородах горит, играет в родимых!

Собственно, призывы были излишни: никто и так не мог глаз отвести от мягкого свечения золота – ни Митюха, ни Маруся. Только Вассиан понуро смотрел в сторону.

Вдруг среди золотых кусочков что-то просверкнуло блеском иным, не мягко мерцающим, а острым, режущим.

– Пошевели-ка... – приказал Тимка, и Вассиан покорно ткнул в кучку грязным пальцем.

Самородки развалились в стороны, открыв тяжелую печатку с небольшим, но чистым, яростно сверкающим камнем.

– Алмаз! – восторженно воскликнул Тимка. – Перстень инженера Стрекалова!

– Тот самый, что Софрон и Максим с его руки сняли? – спросил Митюха.

– Выходит, тот. Какому тут еще быть? – кивнул Тимка, и оба приятеля понимающе переглянулись.

А вот Маруся ничего не понимала и хотела спросить, кто снял алмаз, с какого офицера, однако та судорога, которая свела ее рот и губы, судорога потрясения, так и не разошлась. Девушка снова подумала, что представляла себе золото иначе. Ей казалось, что здесь будут слитки, уже аккуратные, сформованные, но в том-то и состоял самый сильный смысл варнацкого клада, именно потому он производил такое поразительное впечатление, что это были просто бесформенные куски драгоценного металла, рожденные и неохотно отданные землей, – добытые человеком для усиления своего могущества и власти. И теперь Маруся чувствовала, что знак человеческого могущества мог выглядеть только так, и никак иначе.

– Ну ладно, налюбовались, – нарушил напряженную тишину Тимка. – Негоже такому добру на вольном погляду долго лежать. Давай, Хмуров, собери золото, припрячешь в мой тайник, а потом я тебе ключик дам – цепку снять.

Вассиан заскорузлыми от крови и грязи пальцами принялся собирать самородки. Собирал долго и неуклюже, но Тимка даже не ворохнулся помочь. Маруся сунулась было, однако Митюха поймал ее за подол и остановил, а у Тимки только плечо дрогнуло – и она словно приросла к земле.

Тимка не отводил глаз от золота, провожал взглядом каждый драгоценный кусочек, исчезавший в мягком мешке. Наконец на рубахе ничего не осталось, но Вассиан на всякий случай послюнил палец и собрал еще какие-то неразличимые глазом крохи. Тимка правой рукой принялся подтягивать к себе цепь, укорачивая ее, чтобы Вассиан был поближе, а левой взял лежавший рядом свой обрез.

Маруся посмотрела на обрез – и в то мгновение взяла ее острая досада на то, что она его прежде не заметила. Не заметила – и упустила удачный миг, когда Тимка и Митюха были слишком поглощены разглядыванием золота. Если бы она оказалась половчей, если бы посообразительней оказалась, то успела бы схватить обрез и двумя выстрелами уложить и того, и другого. Да, успела бы, и не дрогнули бы ни рука, ни сердце! Потом забрала бы клад у Вассиана – и только ее тут и видели! Хотя нет, одна не нашла бы дороги... Ну что ж, пришлось бы Вассиана вести с собой на цепке – до поры до времени, пока не оказались бы поблизости от деревни. А там привязать его цепкой к дереву – и даже греха нового убийства брать на душу не нужно, сам помер бы. И все золото досталось бы ей одной, невообразимое количество – три фунта. Нет, четыре, если считать еще и то, что запрятано сейчас под Тимкиными нарами.

Эта мысль – страшная, пугающая до ошеломления – словно бы выделилась из Марусиной головы в нечто живое, осязаемое, имеющее зримые, ощутимые формы. И встала перед ней, заглянула в лицо, злорадно, кровожадно усмехнулась. Маруся в душе отмахнулась от искушения, с трудом удержав руку, готовую взлететь в крестном знамении.

Нет, золото помрачило ей разум, только золото виновно, такого греха она никогда на себя не взвалила бы! Да и что проку размышлять, смогла бы, не смогла, все равно Тимкин обрез уже у хозяина, а Митюхин – под рукой у Митюхи, Марусе до него не дотянуться...

Вассиан тем временем добрел уже до сруба, кое-как перебрался через порог. Тимка шел следом, натягивая цепь на манер сергача[26], который водит перед почтеннейшей публикой своего медведя. Зашли в дом, и Тимка прихлопнул за собой дверь.

Митюха посмотрел вслед и перекрестился:

– Упокой, Господи, душу раба твоего...

Маруся таращилась непонимающе.

Внезапно в доме раздался грохот, крик, звук падения чего-то тяжелого. А потом настала тишина.

Митюха снова перекрестился. Маруся переводила испуганные глаза с него на дверь сруба.

Внезапно та распахнулась, и выглянул Тимка:

– Маруська, слышь... Иди-ка сюда, посмотри, тут что-то с твоим дядькой стряслось. Падучая вроде на него напала.

И скрылся в избе.

Маруся метнулась было туда, но Митюха схватил ее за руку:

– Стой. Не ходи.

– Почему? – изумилась Маруся.

– Потому что теперь Тимке вторая голова нужна, – загадочно добавил Митюха.

– С ума сошел? – пробормотала Маруська, попытавшись вырваться.

Но Митюха держал крепко. А когда девушка опять дернулась, перехватил ее подол и с силой нацепил на сук мощной березы:

– Стой, дура, кому говорено!

Она замерла, ничего не понимая, кроме одного: Митюха вдруг сошел с ума, а у Вассиана падучая.

Какая еще падучая? С чего бы?!

Тимка снова показался на крыльце:

– Ну, чего стала?

– Да вон, видишь, подолом, дура, за сук зацепилась, – с хриплым смешком сообщил Митюха.

– Так ты отцепи, ну! – приказал Тимка, уходя в дом.

Митюха, сунув под мышку обрез, склонился к Марусиной юбке, делая вид, что отцепляет ее, и сказал негромко:

– Не ходи туда ни в каком случае, убьет тебя Тимка. Вассиана уже прикончил, теперь твой черед.

Маруся хотела опять воскликнуть: «С ума сошел?!» – но губы пересохли, только прошелестели что-то невнятное.

– Ты не знаешь, а я знаю, – зашептал Митюха. – Софрон, дядька Тимкин, один из тех варнаков, что золото тут запрятали, сказал ему, будто клад был Максимом заговорен и дастся через две головы на третью. Первым был Вассиан, который его из земли вынул. Тимка к самородам ни разу не прикоснулся и мне не давал. Но ему нужен был кто-то, чтобы золото из-под нар достать, – это и будет вторая голова. Тебя Бог послал, а может, черт принес. Ты в дом зайдешь, золото из Тимкиного схорона вынешь – тут-то он тебя и пристрелит, вот вторая мертвая голова и ляжет рядом с кладом. Тогда он будет чист, можно золото брать и бежать отсюда куда охота. А вы с Вассианом гнить в срубе останетесь, как раньше сгнили тут Максим с Тати.

– Не может быть... – прошептала Маруся. – Как такое может быть, чтобы Тимка меня убил?

– А что б ему тебя не убить? – зло ощерился Митюха. – Что сношается с тобой, так это ему – милое ночное дело, только и всего, у него таких, как ты, в каждой деревне, в базарный день пятачок за пучок. Ему что на обочину плюнуть, что девку испортить. Сама посуди – удалец, ухарь, молодец, ты для него – мышка-полевка, поимел и не заметил, дальше пошел. А вот для меня ты... а вот я тебя... Как на тебя посмотрел там, у озера, так сразу понял: лучше не найду, даже искать не надо. И не стану искать. – И вдруг прервался, только добавил сердито: – Рот закрой!

Маруся послушно закрыла рот.

Тимке она не нужна, у него таких пучок на пятачок, а Митюха, толстомясый Племяш, положил на нее глаз?!

«Что на обочину плюнуть, что девку испортить...» Да, это про Тимку, все верно, как раз то, о чем Вассиан недавно говорил и что Маруся сама чувствовала. А Митюха... И теперь, ей, значит, надо решить, выбрать, с кем...

А что тут решать? С одним – жизнь, с другим – смерть. Что тут выбирать!

– Ну? – снова выскочил из дверей Тимка. – Что там у вас?

– Да вот, – развел руками Митюха, – не дается девка, чудесит, несет всякую околесицу. Не хочет в дом идти, говорит, ты Вассиана убил и ее убить собрался. А ну давай, шевелись, иди! – крикнул он на Марусю, однако, отвернувшись от Тимки, быстро ей подмигнул и чуть заметно помотал головой.

Маруся недоумевающее на него таращилась.

– Ты что, Маруська, меня боишься? – захохотал Тимка. – Да ты ж моя любка. Я на тебе женюсь. Мы теперь богатые: жених с достатком, ты – невеста с приданым. Иди скорей, погляди, что там с дядькой твоим. А меня бояться нечего, у меня и обреза-то нет! – Тимка вышел из-под прикрытия двери, раскинув в стороны руки и широко улыбаясь.

В ту минуту Митюха вздернул свой обрез чуть выше – и выпалил в Тимку.

* * *

– Слушай, – заговорил наконец Понтий, – на самом деле все не так плохо. Тебя крюк подцепил только за штаны как раз над поясницей. Если ты сможешь из них потихоньку вылезти – только очень осторожно! – есть шанс высвободиться и не тронуть завал. Дотянуться туда и попытаться крюк отцепить я не могу, мне не протиснуться. Да и боюсь что-нибудь неосторожно задеть, нас тогда похоронит.