Целитель 8 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

Один из прожекторов выключился, чтобы не пугать зрителей жестокой расправой.

Настя вышла на свет, собрав пальцы в ухват. Встряхнула «бутылкой», и приложилась к «горлышку». Хорошо пошло. А тут и муженек явился, потрясая копченой селедкой.

- Аня! – еле выговорил он заплетающимся языком. – Дичь!

- Потрошенная? – вопросительно задралась бровка.

- Да! – резко кивнул «муж», едва не теряя равновесие. – Эт-мы дробь выка-кава… выко-выва… вы-ка-вы-ри-вы-вали! Жаркое выйдет… М-м-м… Объеденье!

- Завтра объешься, - зловеще наобещала «опытная» Настя, - когда прос… выспишься!

Зажегся свет, и зрители неистово захлопали.

- Текст корявый, согласен! – лучился Валиев. – Но ты его «вытащила» своей вос-хи-ти-тельной игрой! У тебя настоящий талант, Настенька! Вот, поверь моему опыту!

Девушка засмеялась, впервые чувствуя себя своей среди своих, и торжественно хлопнула Костю селедкой по плечу, как королева мечом, посвящая в рыцари.

[1] С польского – задница.

Глава 18

Глава 18.

Суббота, 29 июля. Раннее утро

Москва, улица Строителей

Утро занялось, как по заказу – ночью моросило, и ворохи кудлатых облаков толклись в небесах, застя солнце. Нахальные лучи не лезли в окна, сгоняя дремоту, а тут еще и дождик шуршит за стеклом, будто нашептывает: «Сегодня выходной… А у Риты – каникулы… Спи, моя радость, усни…»

Люблю я это ленивое удовольствие, когда не нужно вставать, как по тревоге, поспешно умываться-одеваться-завтракать, и нырять в круговорот будней! Лежишь себе, потягиваешься вволю, ворочаешься, а встаешь не по будильнику, а по своему хотению…

По хотению… Хм. Рита шевельнулась, поджимая ноги, и я тут же перекатился, обнял, осязая гладкое, шелковистое, упругое.

- М-м-м… - отозвалась девушка, перекладывая мою руку себе на грудь. – Бесстыдник…

Я прижался еще теснее, пальцами настойчиво теребя отвердевший сосок, и прошептал:

- С годовщиной!

Рита, пыхтя, перекатилась лицом ко мне. Глаза ее были закрыты, словно досматривали таявший сон, а губы улыбались. Я накрыл их своими – и мое желание стало исполняться. Будильник с тумбочки будто таращился на нас – зеленые циферки высвечивали «08:00».

Скрещенья рук… Скрещенья ног… Одеяло - на пол… Простыню – в жгут…

Когда мы угомонились, часы натикали без пятнадцати девять.

- Мы целый год вместе… - невнятно пробормотала девушка, и потерлась щекой о мою грудь.

- Первый год, - уточнил я, перебирая растрепанные волосы подруги жизни.

- И их будет много-премного?

- А как же… Нам еще серебряную свадьбу праздновать, потом золотую…

- И я тебе не надоем?..

- Где твои губки?

- Какие? – хихикнула Рита.

- Бесстыдница… - я подвинулся, нащупывая сухой, податливый ротик, и поцеловал, смыкая инь и янь. А моя рука пошарила под подушкой, и вытянула бархатную коробочку. – Примерь.

- Это мне? – моментально ожила девушка. Повозившись, она уселась на пятки. – А что там?

- Открой, - улыбнулся я.

Было очень интересно – и приятно! – следить, как по Ритиному лицу перебегают отсветы души. Вот промахнула слабая тень неверия. Ее стирает сполох восхищения… И затмевает сияние счастья.

- Это, правда, мне? Это же…

Тут любопытный луч протиснулся между кумулюсов, и радужное сверканье ударило в девичьи глаза. У «Тиффани» я купил бриллиантовые сережки и перстень с камушком в три карата…

- Ух, ты! - толкнулся восторженный писк. Дрогнув, женушка часто заморгала: - Мишечка… Но они же… Они очень, очень дорогие…

- Риточка… - пошел я «в сознанку». – Я эти деньги честно заработал. Одну половину отдал в Фонд мира, а другую перечислил во «Внешпосылторг». У нас теперь столько чеков в «Березку»… На всю жизнь хватит, и еще останется!

- Добы-ытчик… - интимно выдохнула девушка, подползая на четвереньках. Быстро чмокнув в губы, она отпрянула, со смешком уворачиваясь от моих рук.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Семеня на носочках, Рита убежала к зеркалу, а мне осталось провожать ее влюбленным взглядом. Тугое, налитое тело девушки нигде не тряслось, лишь груди вздрагивали, качаясь приспело и волнующе. Так бы и смотрел, не отрываясь…

Вскоре шлепанье босых ног потянулось в спальню, и красавица замерла на пороге, поводя головой. Серьги рассыпали иглистые высверки, словно гроздочки крошечных фонариков.

- Ну, как я тебе? – Ритин голос ломался, да и губки не удерживали нарочито надменный изгиб, порываясь растянуться. – Ты не туда смотришь!

- Туда, - слабо улыбнулся я. – Ты у меня самая-самая красивая. Везде! От ушек - и до кончиков пальцев на ножках. И я люблю тебя всю. Люблю твою шейку. И попку, и коленки. Люблю, когда ты ворчишь на меня или надуваешь губки. Люблю… ну, тут надо на поэзию переходить! Люблю ревнивую жгучесть в твоих глазках, и ласковую растерянность мыслей… Я даже твои изъяны любил бы, будь они у тебя вообще!

Тихонько взвизгнув, девушка бросилась на смятую постель, и приникла, трепеща, как в самый первый раз.

- Я тоже тебя люблю! – сорвался ее голос. – Такого… Всякого! И всего! Каждый день твержу себе, что так не бывает, что так не должно быть! А оно есть… Счастье! – воскликнула Рита, раскидывая руки. - Для меня одной - и даром!

Там же, позже

- Думаешь, твои придут? – улыбчиво щурясь, Рита резала кабачки. Чоп. Чоп. Чоп.

- Припрутся, вот увидишь! – сказал я, посмеиваясь. Скинув нарезанные кругляши в миску, полил их маслом, сыпанул специй – и выложил на противень. Лето у нас – кабачковый период…

Чоп. Чоп. Чоп… Звякнул ножик.

- Знаешь… - девушка обняла меня со спины. – Мне сегодня совсем-совсем никто не нужен. Только ты…

- Тихий семейный вечер… - вздохнул я, поглаживая Ритины руки. – Негромко наигрывает музыка… В полутемной комнате трепещут свечи на сквозняке… Блики огней отражаются в твоих глазах и на хрустальных гранях бокалов…

- Ты заговорил, как поэт! – девичьи губы коснулись моей шеи – и мурашки побежали по телу.

- Настроение такое сегодня… Кстати! У меня для тебя подарок.

- Так ты ж уже! – Рита повертела изящной конечностью, демонстрируя переливы кольца с бриллиантиком.

- Это не считается… - я вытащил из кармана красную книжицу, и протянул жене через плечо. – Вот.

- Паспорт? – неуверенно пробормотала Рита.

- Заграничный! – значительно добавил я. – И с визой!

Девушка лихорадочно пролистала документ, и ахнула:

- Франция?!

- Ну, да, - небрежно отпустил я, - надо бы заглянуть в Париж…

- И-и-и!

Маргарита Гарина, двадцати лет от роду, запрыгала как девочка, которую обещали сводить в зоопарк и купить мороженое в

придачу.

А меня вдруг морозцем пробрало – опять всё у нас хорошо! Очень хорошо, лучше просто не бывает. Как тогда, в поганом месяце апреле…

Усилием воли я упрятал негатив в глубокие закоулки памяти, и через силу улыбнулся.

«Бди, скотина! – пригрозил себе. – Бди изо всех сил! Ходи и оглядывайся! Просчитывай каждый шаг, думай над каждым словом. Если что-нибудь случится с Риткой… Я не знаю, что с тобой сделаю!»

Мои губы скривились в усмешке – напугал ежа колючками! – и тут же смягчили изгиб.

Потискав приплясывавшую девушку, я засмеялся вполне натурально, и тут грянул дверной звонок.

- Ты был прав! – расхохоталась Рита, шаловливо мутузя меня, и вприпрыжку поскакала открывать. Продолжая улыбаться, я вслушался. Родня!

- Всё понимаю, Риточка! – частил мамин голос. – Но как же не зайти, не поздравить!

- Мы ненадолго! – успокоительно прозвенела Настя.

- Ну уж, нет уж! – отвергла хозяйка происки гостий. – А на кого я столько наготовила?