Новый Михаил - Владимир Викторович Бабкин

Второй принял на себя Верховное Главнокомандование, отстранив с этой должности своего дядю Николая Николаевича-младшего, у генерала Брусилова появилось стойкое ощущение, что армия и империя движутся куда-то не туда. Они, в общем, и до этого не слишком-то туда шли, а уж после… Близость катастрофы, пожалуй, ощущали все. Особенно все высшее командование. Словно злой рок навис над Россией, и многие называли конкретные имена виновников – Распутин, царица-немка и безвольный император, попавший под влияние первых двух.

Многим было ясно, что нужно предпринимать срочные и решительные меры. И если поначалу большинство полагало, что достаточно убрать Распутина и все наладится, то после убийства колдуна стало ясно – этого недостаточно. Если Россия хочет выиграть эту войну, то нужно сменить и Верховного Главнокомандующего, и самого императора. В противном случае Россию и армию ожидает катастрофа.

Тогда, в феврале сего года, у Брусилова, как и у многих других, ощущение необходимости скорых перемен уже превратилось в твердую уверенность. А уж когда генерал Алексеев срочно вернулся из Крыма и взял дело в свои руки, стало понятно, что механизм переворота запущен и его уже не остановить.

Но кто мог тогда предположить вмешательство в дело человека, которого никто всерьез не принимал в расчет? Кто мог предположить, что брат царя вдруг окажется настолько решительным и твердым диктатором? Никто не мог. И когда перепуганный Лукомский сообщил Брусилову о случившемся, о том, что генерал Алексеев якобы совершил самоубийство, что в Ставке раскрыт заговор и Лукомский возглавляет подавление мятежа, Алексей Алексеевич этому, признаться, сразу и не поверил. Ну как, скажите на милость, Лукомский может расследовать заговор, в организации которого сам же и принимал активнейшее участие?

Однако генерал Лукомский был весьма убедителен, а действия самого великого князя Михаила Александровича были настолько решительными, что Брусилов тут же проникся важностью момента. Особенно после того, как Лукомский сообщил ему об идущих во дворе Ставки расстрелах заговорщиков. Без суда и следствия.

Это было более чем серьезно. Это был аргумент.

И вот тут Алексей Алексеевич понял все. Тут же «раскрыл» заговор на Юго-Западном фронте, попутно приказав расстрелять всех, кто мог болтать лишнее о роли в заговоре самого генерала Брусилова. Правда, была опасность, что после с него взыщут за такое самоуправство, но нет, все сделали вид, что так и надо. Все, кроме нового царя.

Тогда, в Кремле, когда новый император ознакомил его со всеми собранными Высочайшим следственным комитетом материалами об его участии в заговоре, Брусилов был уверен, что вопрос его расстрела упирается лишь в выбор места казни. Но нет, Михаил Второй дал ему второй шанс, формально назначив генерал-инспектором кавалерии и приказав формировать новый Резервный фронт. Тот самый фронт, который ныне в секретных бумагах именуют Южным.

И теперь ему предстоит доказать императору, что тот не зря ему доверился и что царь не зря произвел его в небывалый ранее чин генерала империи.

Что ж, может, в этом и есть высшая справедливость? Возможно, и к лучшему то, что Луцкий прорыв так и не стали официально именовать Брусиловским? Возможно, именно сейчас ему предстоит доказать, что значит настоящий Брусиловский прорыв – прорыв, в котором не будут у него связаны руки, в котором покойный генерал Алексеев не будет отдавать идиотские приказы, в котором цель наступления понятна и желанна настолько, что просто дух перехватывает!

И он покажет им всем, всем завистникам и негодяям, что и Луцкий прорыв, и нынешнее Галицийское наступление, и даже победный марш в Закавказье и в Месопотамии другого генерала империи – Юденича, лишь маневры юнкеров по сравнению с его собственным великим гением!

Сигнал получен! Все готово к истинной славе!

МОСКВА. КРЕМЛЬ. 20 июля (2 августа) 1917 года

– Вы сегодня просто обворожительны! Ваше новое платье так подчеркивает вашу прекрасную фигуру!

Я подал принцессе руку, помогая сесть в автомобиль.

– Благодарю. Это платье от русского модельера.

– Уверен, теперь к нему непременно выстроится очередь из дам всего высшего света!

Иоланда улыбнулась и изящно заняла свое место на сиденье. И лишь когда за мной мягко закрылась дверца, добавила все так же приветливо:

– А вы крайне озабочены.

Лимузин тронулся и в составе кортежа покатил к Спасской башне. Сочтя, что на ходу, в полумраке, да еще и с закрытыми шторами, мое лицо не будет так уж видно внешним наблюдателям, позволяю себе согнать с физиономии выражение величественного оптимизма.

– Это так заметно?

– Мне – да. Что-то на фронте?

Помолчав несколько мгновений, отвечаю, глядя на полутемную Красную площадь, по которой, трезвоня, движется трамвай, а какой-то плюгавого вида извозчик пытается удержать свою клячу, испуганную внезапным появлением вагона.

– Можно и так сказать. Если вам интересно, то 38-я дивизия генерала Буковского теперь в полном окружении. Немцы обошли озеро Дрисвяты и, замкнув кольцо, движутся в охват Двинска. Судя по всему, сегодня-завтра мы город потеряем. Пока они держатся, но шансов нет, мы явно не успеем с резервами…

Я кашлянул и хмуро замолчал. Справа мелькнули Верхние Торговые ряды, и наш кортеж устремился по слабо освещенной Никольской, пугая одиноких прохожих, грязных собак и облезлых кошек. Эх, где моя Никольская, полная яркого света и тысяч веселых туристов?

Принцесса по-своему поняла мое тягостное молчание и спросила озабоченно, вновь сбившись на французский:

– Возможно, не следует сейчас ехать в театр? Не смею вам советовать, но, быть может, вас ждут в «Аквариуме»?

Не поддавшись соблазну, отвечаю на русском:

– Нет, не думаю, что мое присутствие в «Аквариуме» что-то изменит. Гурко, Лукомский, Палицын, Кутепов, Балуев и прочие генералы существуют не только для того, чтобы погоны носить. Кроме того, подданные и гости должны видеть уверенного в себе императора Всероссийского. У каждого свой долг. И у генералов, и у императора. Если я не явлюсь на протокольный театральный вечер, то слухи пойдут самые нехорошие. Тем более что там соберется весь цвет. И дело уже будет не в военном поражении, а в неуверенности власти. Впрочем, скажу вам по