Новый Михаил - Владимир Викторович Бабкин

покачала головой.

– Нет, Михаил, не так. Нужно быть… стать более русской, чем русские. Ведь им не надо доказывать свою…

Она запнулась, подбирая слово. Подсказываю:

– Вы имеете в виду «свою русскость»?

– Да, благодарю вас, Михаил. Трудный язык. Но я стараюсь. И еще одно, Михаил. Мм… Нет, прошу простить. Не хватит слов.

И вновь перешла на французский. Очевидно, ей было важно все сказать правильно не только в грамматическом смысле, а словарного запаса не хватало для серьезного разговора.

– Я долго думала над этим и приняла решение. Раз уж я завтра уезжаю к вашей тетке в Марфо-Мариинскую обитель для поста, покаяния и причастия, раз уж я перехожу в православие, я хочу закрыть все долги. Свои и ваши. Всякий долг должен быть оплачен, иначе я не смогу быть искренней перед Богом. Я приму вашего сына Георгия и постараюсь заменить ему мать, хотя и гожусь ему в старшие сестры. Но я знаю, что у вашей покойной жены графини Брасовой есть дочь, которой четырнадцать лет. Хоть это и не ваша дочь, но я не хочу, чтобы она чувствовала себя отверженной, особенно из-за моего появления. Этот долг я тоже хотела бы закрыть до нашей свадьбы.

– Каким же образом?

– Ваше императорское величество, вы могли бы даровать ее отцу какой-нибудь титул?

– Зачем?!

– Затем, что при наличии титула у ее отца я смогу решить вопрос устройства Натальи Мамонтовой фрейлиной к своей младшей сестре. Титул и статус фрейлины дадут ей положение, имя, хорошее приданое и возможность найти себе выгодную партию в высшем обществе Италии. В том числе и среди старых семей, которые так заинтересованы ныне в России. Сделайте это для меня, я вас прошу.

– Что ж, я не возражаю. Это действительно разумное решение. Что-то еще?

– Да. Я знаю, что есть тайны, которых лучше не знать и никогда не касаться, но я прошу вас открыться мне. Я не говорю о тайнах государственных, прекрасно понимаю и их значение, и то, что невозможно править таким огромным государством в абсолютно белых одеждах, но я хотела бы узнать непосредственно от вас ваши личные тайны, которые мне могут сообщить так называемые доброжелатели. Я прекрасно понимаю, что вокруг вас было много женщин, да и не могло быть иначе при вашем положении, богатстве, внешности и манерах, но… Есть что-то такое, что мне следует знать до замужества?

Привет. Приплыли. И что я ей должен сказать? Что, мол, знаешь, моя дорогая Ио… Мария, я тут такой весь красивый и прибыл к вам из будущего? Поверит ли она мне? Вполне может, особенно если я устрою пару фокусов или сделаю пару предсказаний, которые сбудутся. Вера в научно-технический прогресс в эти времена настолько велика, что она поверит. Но не в этом же суть! Даже если мне взбрендит в голову шальная мысль поделиться своей самой главной тайной, что я – это не я, то как можно жить с человеком, который знает твое будущее? Который прибыл из таких далеких далей, что между вашими рождениями семьдесят лет! Не двадцать – семьдесят! И это при том, что не я, а она меня старше на семьдесят один год! Это даже хуже, чем жить с человеком, зная, что ты состаришься, а он – нет, что он будет жить вечно, и вечно молодым! Может, я неправ, но сказать ей, что я прибыл из третьего тысячелетия, это хуже, чем предать, это…

– У меня есть еще один сын…

Я это произнес и не поверил своим ушам. Зачем? Но уже было поздно. Принцесса помрачнела, но, явно борясь с собой, лишь произнесла глухо:

– Слушаю вас…

Зачем я это сказал? Кто меня за язык дернул?

– Дело в том, что…

Я принялся что-то жалко лепетать, описывая старую историю романа прадеда с Ольгой Кирилловной. Историю о том, как романтическая история была растоптана царственной мама́ и еще более царственным братом, как проклятье наследования короны сломало мою жизнь. О том, как я в отместку и назло всем демонстративно приударил за женой своего подчиненного офицера, но и этого показалось мало, и я втайне обвенчался с ней, нарушив обещание, данное императору, чем вызвал его гнев и что привело к моему изгнанию. В общем, все…

Для чего я рассказал эту всю историю девочке, которая ненамного старше шекспировской Джульетты? Опасался риска, что эта история как-то всплывет в дальнейшем? Может, и так, хотя шанс был откровенно небольшим. Во всяком случае, в части Ольги Кирилловны и нашего сына. А может, и в самом деле захотел хоть немного облегчить душу? При этом выставив эту историю в качестве небольшой компенсации за самую главную тайну, которую я никогда ей не расскажу? Кто знает…

Тем более что грех-то был не моим, а прадеда.

И тут до меня дошло, что в своих рассуждениях я уже не отделяю себя от него, мыслю так, что это произошло когда-то со мной самим, а не с ним. Что глупил и дерзил брату и матери я сам, а не он. Я настолько вжился, что стал… им?

Ио-Мария выслушала меня до самого конца, никак не перебивая и не комментируя. И лишь после завершения моего повествования она откинулась в кресле и долго неотрывно смотрела в окно. Наконец, вдохнув тяжело, она вынесла вердикт:

– Если вы действительно не знали о мальчике, который носит ваше имя и вашу кровь, то вашей вины в этом немного. Жизнь такова, что… Остальную вашу историю я в общих чертах знала, но спасибо, что рассказали мне и ее. Однако что вы намерены делать с этим?

– Откровенно говоря, Мария, я не знаю. Думал об этом много раз, но что сделать – так и не придумал. Об этом деле знает лишь несколько человек и не знает сам мальчик. Я боюсь, что такое специфическое родство с императором лишь повредит им, да и какое родство, если он официальный и законный сын полковника Мостовского? Я что же, должен сломать даже то хрупкое равновесие, которое есть в их