Честь Рима (ЛП) - Скэрроу Саймон

— Ах, от этого у меня внутри становится тепло и пушисто, господин.

Они рассмеялись, но выражение лица Рамирия изменилось. — Я серьезно. Твои действия прошлой ночью спасли много жизней, в том числе и мою.

— Это то, что делают братья по оружию. И прежде чем, ты слишком привыкнешь к моей компании, я должен сказать тебе, что я намерен проводить большую часть своего времени в Лондиниуме, а не в колонии.

— Какая жалость. Если ты когда-нибудь передумаешь, у тебя всегда будут товарищи, на которых ты можешь положиться в Камулодунуме.

— Я ценю это. Истинно. — Макрон повернулся, чтобы осмотреть окрестности в поисках признаков врага, но все, что он мог видеть, были дымные дорожки далеких ферм и небольшая группа мужчин и женщин, собирающих дрова. — Я думаю, нам следует вернуть наших мертвецов, господин. Если бы ты отдал такой приказ.

Это был молчаливый отказ от власти теперь, когда префект лагеря смог возобновить свое командование тем, что осталось от отряда. Рамирий мгновение смотрел на него, прежде чем кивнул. — Тогда продолжай, центурион Макрон.

Они нашли троих пропавших среди мертвецов на склоне и искали еще час, прежде чем потеряли всякую надежду найти последнего человека. Тем временем были сооружены импровизированные носилки для раненых, которые не могли ходить или идти в ногу с маршем. Когда значительно уменьшившаяся колонна была готова покинуть аванпост, Рамирий заверил Тибулла, что жители колонии будут готовы немедленно выступить ему на помощь, если у него будет причина поднять тревогу, поджигая сигнальный костер.

Холодная погода предыдущего месяца, казалось, закончилась, и температура стала достаточно теплой, чтобы начал таять снег. Когда они шли отомстить за сборщика налогов, поверхность тропы сильно замерзла, но теперь, когда они шли домой, калиги ветеранов превратили ее в грязную жижу. Первые несколько километров Макрон осторожно осматривал окрестности, но причин для беспокойства не было. Когда они проходили мимо фермы вскоре после полудня, фермер приветственно помахал им, и Макрон ответил тем же, с облегчением оттого, что они перешли на более дружественную территорию по мере приближения к Камулодунуму. Им приходилось делать короткие перерывы для отдыха каждые несколько километров, чтобы сменить людей, обремененных носилками, и поэтому они добрались до колонии лишь в сумерках.

Слухи об их возвращении быстро разошлись по небольшому сообществу, и к тому времени, когда они подошли к сторожке, собралась скромная толпа. Большинство из них были любопытными наблюдателями, но жены и возлюбленные ветеранов, ушедших маршем, обшаривали глазами ряды утомленного воинства в поисках следов своих близких. Раздались крики облегчения, когда женщины бросились вперед, чтобы обнять своих мужчин, и растущая тревога на лицах тех, кто обегал взглядом вновь и вновь вдоль линии колонны, а затем обратно, прежде чем они поняли правду, что их мужчина уже не вернется. Одни плакали безмолвными слезами горя, а другие безутешно зарыдали, прежде чем друзья осторожно увели их прочь.

Макрон поискал глазами Петронеллу, но не увидел ее ни в толпе, ни среди тех, кто наблюдал за происходящим издалека. С растущим чувством беспокойства он попросил у Рамирия разрешения покинуть строй и поспешил в комнату, которую им выделили в здании сената. Свет угасал, когда он открыл дверь и вгляделся в полумрак.

— Петронелла?

Кровать в дальнем углу не ответила, и теперь Макрон почувствовал ужасную боль от ужаса, скручивающую его внутренности. Он заметил, что ее лучший плащ исчез, как и кожаные сапожки с закрытыми носками, которые она предпочитала носить. Он поспешил в сенат колонии и застал там служащего, который, сгорбившись над большой восковой табличкой, вырезал на поверхности фигуры при свете густо дымящейся сальной свечи.

— Ты помнишь меня? Центурион Макрон. Мы с женой приехали несколько дней назад.

— Действительно, господин.

— Моей жены нет в наших покоях. Ты знаешь, где она?

— Да, господин. В Лондиниуме.

— Лондиниуме? Какого хрена она вернулась туда? Она оставила мне сообщение?

— Да, господин. Она сказала передать вам, что она нужна срочно там, и что вы должны следовать за ней. За ней пришел мужчина с тележкой. Его звали Вен…Ден …

— Денубий? — подсказал Макрон.

— Точно. Да, господин.

— Она сказала, зачем она срочно понадобилась?

— Нет, господин. Но она сказала, что вы должны последовать за ней как можно скорее.

— Это все? — Макрон начал терять терпение. — Что еще?

Служащий задумался на мгновение, затем покачал головой. — Это все, что я могу вспомнить.

— Фурии тебя подери, ты на хрен хорош. По крайней мере, ты можешь сказать мне, когда она покинула колонию? — прорычал Макрон.

— В то же утро как префект лагеря вывел отряд.

Значит, четыре дня, подумал Макрон, отворачиваясь и выходя из помещения. Четыре дня. Это означало, что она, должно быть, уже достигла Лондиниума. Ему вдруг стало очень страшно за нее. Что, если чрезвычайная ситуация связана с Мальвинием или с одной из других банд? Что, если они напали на гостиницу? Или, что еще хуже, навредили его матери? А что, если Петронелла сейчас в такой же опасности. У нее был острый язык и вспыльчивый характер, из-за которых она могла попасть в беду, и его не было рядом, чтобы защитить ее. Чем больше он думал об этом, тем больше начинал волновался. Несмотря на страшную усталость, он решил немедленно отправиться в путь. Но сначала ему нужна была лошадь, а также еда и вино, чтобы поддержать его.

Поспешив обратно на улицу, он обнаружил Рамирия, пытающегося утешить небольшую группу плачущих женщин. У некоторых с собой были дети, слишком маленькие, чтобы осознать серьезность своей утраты, и они цеплялись за своих матерей, рыдавших от шока при выплескивании наружу эмоций семейного горя.

— Рамирий, на пару слов, — сказал Макрон, подходя к нему.

— Когда я закончу здесь, — коротко ответил префект лагеря.

— Нет, господин. Мне нужно поговорить с тобой немедленно. — Макрон надеялся, что ему не придется опускаться до напоминания другому человеку о долге перед ним.

Рамирий хмыкнул и кивнул, прежде чем снова повернуться к женщинам. Он говорил мягко. — Простите меня. Я только ненадолго.

Двое римлян отошли на небольшое расстояние, и Рамирий посмотрел на Макрона. — Это должно быть важно. Это жены парней, которых я называл друзьями. Так что будь краток.

Макрон объяснил, что сказал ему клерк, и что он решил отправиться в Лондиниум этой ночью, как только найдет лошадь и продовольствие.

— Даже если бы я мог достать тебе лошадь, уже стемнеет, прежде чем ты сможешь отправиться в путь. Тебе лучше сегодня поспать и уйти с рассветом.

— Мне нужно выступать немедленно, — настаивал Макрон. — Моя жена или моя мать, или они обе, могут быть в опасности. Они единственная моя семья, господин. Ради богов, помоги мне.

— Хорошо. Ты можешь взять пайки со складов интенданта. Что касается лошади, то во вчерашнем бою я потерял своего скакуна. Все, что у меня осталось, это кобыла и ее жеребенок. Но на имперской курьерской станции есть гораздо лучшие лошади. Я бы попробовал там. Ты найдешь их во дворе конюшен за зданием штаб-квартиры.

— Благодарю, я так и сделаю.

Рамирий одарил его сочувствующим взглядом. — Надеюсь, неотложная ситуация, о которой ты говорил, уже разрешилась сама собой. Удачи, брат.

Макрон кивнул и поспешил прочь, перейдя на быстрый бег, когда его охватила все нарастающая паника. Набрав достаточно еды в дорогу и засунув ее в боковую сумку, он направился во двор конюшни. Чиновник в красном облачении курьерской службы сочувственно выслушал, но когда Макрон закончил, покачал головой.

— Ничего не поделаешь, господин. Лошади только для курьеров и официальных сообщений. Я не могу позволить тебе взять лошадь.

Первым порывом Макрона было схватить человека за горло и выжимать из него жизнь по капле, пока он не уступит. Но это значило бы понести самые суровые наказания, применяемые к тем, кто злоупотреблял курьерской службой. Меньшее, что он мог ожидать за проступок, — это изгнание из Британии, а это не помогло бы ни Петронелле, ни его матери. Затем его осенила мысль.