Риск.Молодинская битва. - Геннадий Ананьев

И он заговорил, обратившись вначале к митрополиту. Стоном души звучали слова о злокознях бояр, творив­шихся в его малолетство, о том, что так много слез и кро­ви пролилось на Руси по вине бояр, а не его, царя и вели­кого князя.

— Я чист от сея крови! — поклялся он митрополиту и, обратившись к оробевшим боярам, молвил грозно: — А вы ждите суда небесного!

Помолчал немного, успокаиваясь, затем поклонился площади на все четыре стороны. Заговорил смиренно:

— Люди божьи и нам Богом дарованные! Молю вашу веру к нему и любовь ко мне: будьте великодушны. Нель­зя исправить минувшего зла, могу только впредь спасать вас от подобных притеснений и грабительства. Забудьте, чего уже нет и не будет! Оставив ненависть, вражду, со­единимся все любовию христианскою. Отныне я судия ваш и защитник.

Красная площадь возликовала. Но еще радостней приветствовала она решение царя простить всех винов­ных и повеление его всем по-братски обняться и простить друг друга.

Здесь же, на Лобном месте, царь возвел в чин окольни­чего дьяка Адашева, вовсе не знатного, лишь выделявшегося честностью и разумностью, повелев принимать челобитные от всех россиян, бедных и богатых, доклады­вая ему, царю, только правду, не потакая богатым, не поддаваясь притворной ложности.

Вскоре после этого юный государь объявил о походе, и как ни пытался князь Михаил Воротынский отговорить его, перенести поход на лето будущего года, царь остался твердым в своем решении.

Как и предвидел Михаил Воротынский, поход позор­но провалился. Рать дошла лишь до Ельца, как началась ранняя февральская оттепель. Сам же царь оказался от­резанным от мира на острове Работке, что в пятнадцати верстах от Нижнего Новгорода. Вода разлилась по льду Волги, едва царя вызволили из плена стихии. Рать по­вернула в Москву, таща тяжелые стенобитные орудия по топкой грязи.

Затем был еще один поход. Царь получил известие из Казани, что она лишилась хана своего, убившегося по пьяному делу, тогда Шах-Али и иные казанские вельмо­жи-перебежчики посоветовали Ивану Васильевичу, вос­пользовавшись безвластием, захватить город, и как князь Воротынский ни отговаривал государя, тот пове­лел рати спешно выступать. Вновь сам повел войско, бла-гословясь у митрополита.

Зима выдалась вьюжная и лютая. Орудия и обоз едва пробивались в глубоком снегу, ратники и посошные лю­дишки падали мертвыми от утомления и стужи, царь же казался двужильным, всех ободрял и вывел-таки рать под Казань к середине февраля.

Штурм не удался, а вскоре и осада потеряла смысл: наступила оттепель, пошли дожди, огнезапас и продо­вольствие намокли, стенобитные орудия замолчали, лю­ди стали пухнуть от голода, и вновь со слезами бессилия на глазах юный царь повелел поспешить переправиться через Волгу, пока не начался ледоход. И вот тут князь Михаил Воротынский решился на откровенный разговор с государем. На настойчивый разговор. К тому же обяза­тельно без свидетелей.

Князь начал с вопроса:

— Отчего Казань взять, если добровольно не открыва­лись ворота, не удавалось ни деду твоему, ни отцу, ни те­бе не удалось, хотя ты, государь, сам пришел, первым из царей русских, к ее стенам? — И сам же ответил: — Отто­го, что всякий раз надеемся шапками закидать. Так вот, послушай меня, государь, если ближним своим советчи­ком считаешь, либо уволь, либо отпусти в Одоев. Я там

больше пользы принесу державе и тебе, государь, обере­гая твои украины.

— Не отпущу. Говори. Коль разумное скажешь, при­му без оговору.

— Первое, что прошу, государь, пусть все не от меня идет, а от тебя. Тебе перечить никто не станет, а мои со­веты, как знаешь, и Шигалей хулит, и воеводы, особенно из думных кто. Всяк свое твердит, чтобы выказать свою разумность, у тебя же, государь, голова кругом идет, и выбираешь ты, как тебе кажется, лучшее, только на деле негодное вовсе. Два твоих похода должны тебя убедить в этом.

— Согласен. Говори, князь Михаил.

План Воротынского, который родился еще в первом неудачном походе, а теперь окреп вполне, состоял в том, чтобы не таскать взад-вперед тяжелые пушки, наладив литье их в горной стороне, заодно завести производство огненного припаса для них и для рушниц. Да и те стено­битные орудия, какие отольют в Москве, не с собой та­щить, а загодя доставлять ближе к Казани. Поначалу он считал, что для этого хорошо подойдет Васильсурск, ко­торый с этой целью, видимо, и был построен царем Васи­лием Ивановичем, но который по сей день этой роли не выполнял. Потому, должно быть, это произошло, что все же далековато Васильсурск от Казани и сплавы от него частенько подвергались нападению как луговой, так и горной черемисы. Значит, выходило, нужна еще одна крепость. Лучше всего на том месте, откуда русская рать обычно переправляется через Волгу.

А место это — вот оно, у устья Свияги.

Только, как виделось Воротынскому, еще одна кре­пость не сможет решить всей проблемы, нужно взять под постоянное око всю огибь Волги от Васильсурска до Син-бира, посадив по Суре и Свияге полки стрелецкие. Тогда нагорная черемиса, чуваши и мордва, присягавшие каж­дый раз русскому царю, как только полки его шли похо­дом на Казань, и затем присягавшие казанскому хану, как только московская рать возвращалась домой, не ста­нут больше переметчиками, а если попытаются поднять мятеж, нетрудно будет их приструнить. Стало быть, нужны еще и в глубине огиби две-три крепости.

Выложив царю свой план, князь Михаил Воротын­ский попросил еще об одном:

— Покличь воевод и бояр, государь, и повели мне ос­таться выбрать места для стрелецких слобод и для крепо­стей, где литейное и зелейное дело начнется. А крепость у Свияги заложи теперь же, не медля ни дня. Оставь здесь полк, а то и — два. Да всех пушкарей с их снарядом. Мне оставь полк либо два стрельцов и тысячу детей боярских и казаков. Из Москвы высылай дьяков Разрядного, Стре­лецкого и Пушечного приказов. Им дело тут вести.

— Так и поступлю. Как только через Волгу перепра­вимся, и место для крепости облюбуем.

Сдержал слово царь. На понравившейся лесистой горе Круглой, высившейся между озером Щучьим и Свиягой, собрал бояр и воевод. Сказал твердо:

— Здесь крепости стоять. Именем Свияжск.

Ни разу не сослался на князя Воротынского. Повелевал от своего имени. Кроме двух полков и пушкарей оставил еще Ертоул и добрую половину посошного люда. Чтобы в несколько недель город был срублен в лесах, выше по Вол­ге, сплавлен по воде, как только лед тронется, за неделю-другую на выбранном месте собран. Ратникам, пока кре­пость будет готова, жить в землянках и шалашах, огоро­дившись гуляй-городом153 . Для пушек же и зелья сразу без малейшего промедления рубить из здешнего леса лабазы. С двойной пользой делать: упрятать от непогоды порох и орудия, в то же время расчистить землю для города.

Воротынскому, как и обговаривали они, особое пору­чение: выбирать места для слобод и крепостей, приводя одновременно местных князей и народ весь нагорный к присяге государю российскому, а как только прибудут приказные дьяки, тут же спешить в Москву.

Успел Михаил сделать все, что задумал, до приезда дьяков: оставил в удобных местах по Суре стрельцов на поселение, нашел ладное место для крепости в устье Ала­тыря, место сухое, высокое, к тому же ровное — стройся как душе угодно. Отменно и то, что песок под боком для литейного дела и глина есть по обрывистым берегам. Ре­шил: быть здесь складу оружейному.

Разведал он путь и посуху до Свияги, тоже оставив в удобных местах стрелецких голов.

В Москву вернулся в середине лета. Царь тут же поз­вал его в тихую комнатку для тайных бесед.

— Велел я Ивану Шереметеву, Алексею Адашеву154 , Ивану Михайлову и брату твоему, князю Владимиру, к походу готовить рать. Теперь, князь, и ты впрягайся. Ко­ренником впрягайся.

— Хорошо. За год все подготовим к походу на Казань и к ее захвату.

— Не долго ли — год?

— Нет. Есть у меня мыслишка. Обмозгуем ее сообща, тогда тебе, государь, изложу. Спешить, государь, не ре­зон. Несолоно хлебавши ворочаться в третий раз — не по­зорно ли?

— Год так год, — согласился Иван Васильевич. — Каждую пятницу мне отчет даешь, как идут дела и что удумал нового.

Доволен Михаил Воротынский, что не одному готовить поход, а со товарищи. Башковитые все, дел своих мастера. Боярин Иван Шереметев блюдет исправно Разрядный при­каз, Алексей Адашев недаром за ум свой и прозорливость из неизвестного дьяка скакнул враз в окольничьи. Не лишним будет и дьяк Посольского приказа Иван Михайлов, о мудро­сти которого князь Воротынский тоже был наслышан из­рядно. Отменно и то, что не забыл царь и про Владимира.

Прежде чем уехать в свой дворец, Воротынский про­шел в палаты к Адашеву, поведал ему о решении царя, и вместе они наметили, чтобы собраться на совет завтра ут­ром. Рассказ князя о том, что успел он сделать на Горной стороне, соратники его выслушали со вниманием, но ког­да он поделился своей главной мыслью, что нужно заго­дя послать туда еще полк, чтобы уж вовсе избежать воз­можного мятежа во время штурма Казани, а еще по зим­никам окольцевать ханство казанское засадами по всем переправам со стороны Сибири, от ногаев и Астрахани, чтобы дышать казанцам стало невмоготу, не враз согла­сились без пререканий. Что мысль сама по себе хороша, признали все, однако все, кроме брата, видели в ней и изъяны. Порешили помозговать пару дней, а уж потом, обсудив без спешки, чтоб без сучка и задоринки получи­лось, донести замысел до государя.