Шерлок Холмс и болгарский кодекс (сборник) - Тим Саймондс

– Настойчивость, терпение… и обаяние, если вы не возражаете против такого уточнения, Уотсон.

– В какой-то степени и это. Ее звали Аделина, и она была славной девушкой, обладавшей наружностью, перед которой не устоит ни один мужчина. У нее были длинные светлые волосы, которые она носила распущенными по плечам, и когда их подхватывало ветром, невозможно было отвести глаз от такой красоты. Прошло уже больше полувека, но, клянусь, не прошло и дня, чтобы я не вспоминал об Аделине. Не я один пытался завоевать ее расположение, были и другие поклонники. Однако Аделина благоволила ко мне и принимала лишь мои приглашения прогуляться. Я был настолько очарован ею, что уже приготовился бросить свою толком не начавшуюся карьеру врача и остаться с ней в Балларате.

– Что же заставило вас отказаться от этих намерений?

– Все случилось внезапно. Однажды вечером мы договорились вместе погулять. Обычно Аделина была весьма пунктуальна, но в тот раз опаздывала. Я начал волноваться сразу, как только миновал назначенный час, но мне пришлось терзаться еще минут тридцать, прежде чем она наконец появилась – в ужасном состоянии, со слезами на глазах, в изорванном платье и глубоко несчастная.

– Вероятно, она стала жертвой ухаживаний одного из других поклонников?

– Да, негодяя по имени Джон Рок. Он пытался силой навязать Аделине свое, так сказать, внимание – безуспешно, следует добавить. Ярость, с которой она сопротивлялась, заставила Рока оставить девушку в покое. Моя кровь кипела, пока Аделина пересказывала мне все это. Я утешил ее, как смог. Когда она немного пришла в себя, то отправилась домой, заготовив историю о нечаянном падении, чтобы объяснить порванное платье.

– А вы, полагаю, пустились на поиски этого Джона Рока.

– Да, Холмс. Я не собирался с ним драться. Я вообще не уверен, о чем тогда думал. Он был на целых три дюйма выше меня и крепче, и вряд ли я смог бы с ним совладать. Однако и оставить все как есть я не мог.

– Неужели в селении не было никаких представителей закона?

– Аделина не хотела, чтобы о нападении Рока стало известно. Она боялась, что это опорочит ее имя. И я, ввиду моей тогдашней невинности, согласился с ней. Джона Рока я нашел неподалеку, у заброшенного карьера, где он допивал бутылку виски. Он догадался, зачем я пришел, и немедленно бросился на меня, словно разъяренный бык. Я увернулся и подобрал с земли увесистый камень. Когда Рок снова пошел на меня, я со всей силы ударил его камнем по голове. Остановить его удалось бы и меньшим усилием, ведь он был пьян и с трудом держался на ногах, но в тот момент я желал его смерти и действовал именно с таким расчетом.

– И вы на самом деле убили его?

– Да, Холмс.

– О, друг мой, вы оказались в нешуточной передряге.

– Вы осуждаете меня?

– Нет, Уотсон, не осуждаю.

– В тот миг умопомрачения я стал себе судьей, присяжными и палачом. Я не мог здраво рассуждать, но, когда красная мгла рассеялась, я понял, чт́о натворил, и должен был действовать быстро. Тело Джона Рока я сбросил в шахту и уничтожил все следы нашего присутствия у карьера. На следующий день состоялась заключительная игра матча между Балларатом и командой Грейса. По окончании ее я отвел доктора Грейса в сторону и все ему открыл, решившись последовать его совету, каким бы тот ни был. В результате я вместе с командой Грейса доехал до побережья, а дальше уже сам добирался домой в Англию.

– А что стало с Аделиной?

– Мне удалось известить ее о том, что произошло и почему я вынужден бежать из Австралии. Я знал, что могу доверить ей свою тайну. Жители Маунт-Плезанта, должно быть, сочли, что Джон Рок покинул их селение. Я же после того, что совершил, никак не мог там оставаться и ухаживать за Аделиной. Как бы ни оценивал я свой поступок и что бы ни думала о нем она, я стал убийцей и моя жизнь навсегда была запятнана событиями той ночи.

– Мой дорогой друг, я понятия не имел!

– Вы первый человек, кому я рассказываю об этом. Мой кузен остался в неведении о происшедшем. Вероятно, он решил, что я затосковал по родине и появление соотечественников подтолкнуло меня к возвращению в Англию. Уже гораздо позднее я сумел собраться с духом и написал родне Рока анонимное письмо, сообщив, где можно найти его останки. Этот эпизод моей биографии навсегда сделался для меня предметом жесточайших угрызений совести.

– Значит, ваша врачебная практика стала чем-то вроде наказания?

– Не совсем. Я и без того готовился к карьере медика, но, должно быть, случившееся заставило меня действовать решительнее и настойчивее. А может, вся моя жизнь стала искуплением. Со временем я постарался задвинуть ту историю в самый дальний уголок памяти, но безуспешно, могу добавить. Каждый раз, когда вы брали на себя роли судьи, присяжных и палача, я вспоминал все снова с необычайной ясностью. Конечно, вы никогда не были палачом в буквальном смысле, в отличие от меня.

– Думаете, не был?

– Я знаю, что не были. Я годами терзался, представляя себе, что мог поступить иначе в ту ночь. Бесплодные, жалкие мысли, потому что изменить совершенное было не в моей власти. Я лишил родителей сына… за что? За бессмысленные, бездумные, вызванные более винными парами, чем злым умыслом приставания к девушке, в которых он все равно не преуспел. Аделина стоила того, чтобы я повел себя разумно, а что сделал я? Поддался дикой, разбойничьей ярости и разрушил все, о чем мы с ней мечтали.

– За вас это сделал Джон Рок, когда напал на Аделину и дал толчок всем дальнейшим событиям.

– Может, начал он, но закончил все я – самым презренным, трусливым образом.

– Вы были молоды и импульсивны, да, но трусливы? Я так не думаю.

– Иначе мое поведение не назовешь, Холмс. Никак иначе. Я не верю, будто мне придется отчитываться за мои поступки перед высшим судией или небесным судом, но вам, мой друг, я обязан был все рассказать.

– Я так понимаю, что ваше анонимное письмо было составлено в таких выражениях, чтобы вас никогда не нашли?

– Да, «знакомый одного знакомого» слышал что-то и рассказал мне. Трус во всем, как видите.

– Вам известно, было ли обнаружено тело Джона Рока?

– Окольными путями до меня дошли сведения, что его извлекли из шахты.

– А что стало с Аделиной?

– Последнее, что я слышал, – она вышла замуж за местного жителя с немецкими корнями, и они поселились в Перте. Что было потом, мне неизвестно. Ну вот, теперь вы видите меня совсем в другом свете, Холмс.

– Нет, вовсе нет, Уотсон. Мое отношение к вам основывается на том времени, что мы вместе, и на нашей дружбе. Вы цельный, надежный и храбрый человек. Я бы не желал иного помощника и друга.

– Благодарю вас, Холмс. Я не уверен, насколько заслуженны эти похвалы, но благодарю вас.

– Они абсолютно заслуженны. Ваши поступки пятидесятипятилетней давности не имеют никакого значения.

– Я совсем без сил.

– Тогда поспите, мой дорогой друг.

– Хорошо. Холмс, если я не смогу…

– Вы сможете, Уотсон, сможете.

Интерлюдия

– Вот вам чашка чаю, сестра Поллетт, и я приберегла для вас печенье, прежде чем Полли все съела.

– Спасибо, старшая сестра.

– Сегодня я отчитала вас за то, что вы сидели на этом стуле, но лучше уж на стуле, чем на кровати.

– С этим стулом что-то не то. Только сяду на него, так жутко становится, аж мурашки по всему телу бегут. Как будто стул не хочет, чтобы я на нем сидела.

– Что за вздор, милочка.

– Тогда сами попробуйте!

– Как странно… До чего же неприятное ощущение! Не дует ли откуда-нибудь сквозняк?

– Нет тут никаких сквозняков, я все проверила.

– Ну ладно, наверняка этому есть простое объяснение. Как дела у доктора?

– Слабеет. Но все еще говорит во сне, хотя вот сейчас затих. Он часто повторяет «Холмс», как будто беседует с ним. Думаете, он знает? Я, конечно, помню, что вы велели пока не рассказывать ему эту новость.

– Может, и знает.

– Спасибо за чай, старшая сестра. Наверное, мне пора идти, до конца дежурства у меня еще есть дела.

– Что вам осталось сделать сегодня?

– Да вроде немного: простерилизовать инструменты, прибрать в шкафу с постельным бельем.

– Если вы хотите побыть еще с доктором Уотсоном, то я уточню у сестры Поллетт, не найдет ли она время, чтобы закончить за вас эту работу… Если нет, то я сама все сделаю.

– Ничего себе! Это правда? Вы не шутите, старшая сестра?

– У меня нет привычки шутить, юная леди! Позовите меня, если понадоблюсь.

– Хорошо. И спасибо!

– Из вас получится чудесная медсестра, Люси. Дайте мне знать, когда… ну, вы знаете.

– Да, старшая сестра.

– Уже утро, Холмс?

– Рассвет не за горами.

– Меня всегда удивляло, почему в юности время идет медленно, а когда мы стареем, все ускоряет и ускоряет свой бег. Конечно, я понимаю, что на самом деле это не так, нам это только кажется.