Аэропорт - Сергей Лойко

Взрывы, дым, пыль... На полу лежал мертвый переломанный стрелок, весь в черном. Рядом валялась снайперская винтовка СВД. Котенка погребла упавшая потолочная плита с торчащими из нее обломанными концами арматуры.

Когда плиту приподняли и вытащили котенка, Светик долго грел его. Грел руками и своим дыханием, но тот так и не ожил. Светик отрезал леску у него с лапки, отнес его в дальний угол зала и похоронил под камнями. Снайпера вынесли на взлетку и оставили пока там. Начался затяжной стрелковый бой между этажами вниз-вверх и через взлетку вперед-назад...

18 ЯНВАРЯ 2015 ГОДА. ПОЕЗД МОСКВА — ХАРЬКОВ

Наталья Сергеевна выпрямилась, отложила книгу и стала искать глазами Сережу, пытаясь разглядеть родную голову среди сотен, если не тысяч людских голов в воде и на пляже.

Большинство вокруг были дети. Они смеялись, кричали, визжали, бросали мяч, носились друг за другом, брызгались, ныряли с головой в набегающие барашки мутных морских волн, строили замки на песке, играли в бадминтон и просто лежали, греясь в теплых лучах белого солнца, неподвижно повисшего над морем.

Наталья Сергеевна не могла найти его в толпе, как ни старалась. Она начала волноваться и уже решила было идти к морю искать его, когда мокрый дрожащий человечек прижался к ней сзади, обхватил руками ее голову, и ледяные ладошки острыми песчинками обожгли счастьем ее лицо.

Счастье вернулось к Наталье Сергеевне ровно на миг — и выпорхнуло, как невидимая птица, в закрытое окно купе, за которым плыли деревья, деревья, танки, танки, пушки, пушки, деревья, деревья, зеленые брезентовые грузовики и снова танки, танки, танки. Поезд Москва — Харьков надсадно гудел, приближаясь к российско-украинской границе.

Толстая книга, которую она безуспешно пыталась читать, так и лежала открытой на одной и той же странице. Она различала там только буквы, буквы, буквы, буквы и капли своих бесконечных слез, застилавших ей глаза.

Есть такое выражение: выплакать все глаза. У нее это не получалось уже несколько дней, с тех пор как она открыла в Фейсбуке страничку украинского офицера-танкиста и нашла там фото военного билета Сережи и... то, другое фото...

Она гнала от себя эту картинку, но та словно приклеилась к ее лицу, закрывая глаза и мешая дышать. И даже когда она отрывала ее от лица и, скомканную, отбрасывала в сторону, картинка разворачивалась, взлетала в воздух и в смертельном пике вновь и вновь атаковала ее. Если же Наталье Сергеевне удавалось задремать, она засыпала с этим фото перед глазами и просыпалась вместе с ним.

— Вам же сказали русским языком, что ваш сын был уволен в запас по истечении срока службы и покинул расположение части, — повторил сухой, как вяленая корюшка, капитан с высокими залысинами по бокам стриженой, с бесцветными волосами головы, с такими же бесцветными глазами и узким ртом, который по цвету не отличался от остального бледного, неживого, как маска, лица. — Вот приказ о его увольнении, а вот его подпись. Вам сделать копию?

— Но Сережа звонил мне не так давно, — снова попробовала возразить Наталья Сергеевна, словно в надежде, что капитан-Рыбий-Глаз вдруг потеряет терпение, откроет коричневую дверь за своей спиной, и оттуда выйдет, нет, выбежит ее мальчик. Ее единственный сын, ее Сереженька, красивый, стройный, в отутюженной новой форме, со своим обычным прыщиком на подбородке, и обнимет ее, и они больше никогда не расстанутся. — Он сказал, что находится на учениях в Ростовской области. Он ничего не говорил ни про какое увольнение в запас. Говорил, что еще на год остается по контракту. Мы еще чуть не поссорились. Я говорю, зачем. Он говорит, обстановка такая. Какая обстановка? Что у нас, война, что ли?

— Я повторяю, что говорю вам только то, что мне известно из имеющихся в нашем распоряжении документов. — Капитан отвернулся и стал делать вид, что перебирает какие‑то выцветшие картонные папки. Тысячи этих папок размещались в бесконечных ящиках, заполнявших полстены справа от него, рядом с маленьким выключенным допотопным, покрытым пылью компьютером. — Может, он и хотел остаться по контракту, да передумал. Я не знал его лично, но мне известно, что он не докладывал, куда намерен направиться по окончании воинской службы. Все причитающееся ему денежное довольствие за последний месяц он получил. Вот его расписка.

— Но вот, пожалуйста, посмотрите на это. — Наталья Сергеевна достала из простой замшевой сумочки (первый подарок Сережи ей на 45-летие) сложенный листок бумаги, развернула его дрожащими пальцами. Это были распечатки ее входящих и исходящих телефонных звонков за прошедшие два месяца. — Последние семь звонков Сережи, до того как его номер перестал отвечать. Вот, отмечены как «Укртелеком».

Капитан отвел рукой протянутую бумажку и сухо, но доверительно произнес:

— Ростовская область граничит с Украиной. В некоторых местах на территории России действует украинская мобильная связь, а в Украине, наоборот, российская. В этом нет ничего удивительного. Меня даже жена спрашивает. Говорит, почему ты мне с Украины звонишь. Тут у всех такая путаница. Хорошо, что в деньгах разницы нет, как говорят.

Он заглянул ей в глаза и спросил, изображая, как только мог, деликатность:

— А может, он к девушке поехал или к друзьям? Молодежь, знаете, какая, веселятся себе. Забудут все. И мать родную.

Наталья Сергеевна сложила листочек, опустила голову и пошла к двери, поднося к глазам платок. В дверях обернулась и спросила:

— Я могу встретиться с его прямым начальником или с командиром части?

— Конечно, можете, — вяленая корюшка выдавила из себя некое подобие улыбки. — Они сейчас все на учениях. Вы сколько будете в городе?

— Я сегодня уезжаю.

— Хорошо, я вам позвоню, когда они вернутся.

Наталья Сергеевна, подтянутая, стройная женщина, даже без косметики выглядела моложе своих лет. Она работала рентгенологом в областной больнице в Воронеже. Была хорошим врачом, делала свою работу честно, но от денег за снимки не отказывалась и каждые 500, а то и тысячу рублей в день, сверх ее 16 тысяч в месяц, откладывала на специальный счет — Сереже на свадьбу.

Подруги и коллеги по работе шутили, что она выглядит так молодо потому, что работает с радиацией. Но она знала, что выглядела, как выглядела, потому что была счастлива. Полностью растворилась в Сереже. Он был ее единственным другом. Она не навязывала себя ему, не опекала его назойливо и ежесекундно, но всегда думала только о нем и жила только им. И вот он исчез. «Уволился в запас...»

Она никогда не забудет, как однажды, в десятом классе, Сережка прибежал домой счастливый, весь сияющий.

— Мама, мамочка, поздравь меня, — еще в дверях закричал он. — Я единственный из класса прошел медкомиссию! Годен к строевой!

— Дурачок ты мой маленький, — обняла его мать и повела на кухню, где они ели вареники с вишнями и запивали их индийским чаем.

Сережа перестал звонить ей в середине декабря. Она неделю толком не спала ни единой ночи. Звонила в его десантную часть в Прстов. Не могла дозвониться. Поехала в Прстов. Выяснилось, что вся часть вместе со штабом передислоцирована в Ростов.

В конце декабря в Ростове состоялся этот ужасный разговор с капитаном в отделе кадров Южного округа, куда была прикомандирована Сережина часть.

Утром она уезжала на поезде назад, в Воронеж. К кому она могла обратиться? Где искать сына? Обратилась в милицию по месту жительства. Те приняли заявление, сказали, что свяжутся. Глухо.

Жизнь ее оборвалась, внезапно превратилась в прошлое, которое она листала и листала, как книгу, перед глазами. Книгу, которую она знала наизусть, но листала вновь и вновь. В этой книге Сережа был живой, здоровый и радостный, каким он всегда и был. Поступал в МГУ на журналистику, не прошел. Забрали в армию. В армии ему все нравилось, он обожал прыгать с парашютом, ему даже утренняя пробежка пришлась по вкусу.

Вот как он описал ее в одном из своих прошлогодних писем: «Мы бежим по пустой улице. Шесть часов утра. Все жители еще спят. Холодно. Но не нам. У нас у всех голый торс, нам тепло, потому что мы все вместе, целая колонна, шаг в шаг. Под ногами трещат фарфоровые блюдечки лужиц...».

— «Фарфоровые блюдечки лужиц...» Мальчик мой... Мальчик мой...

Она уронила письмо на пол. Снова расплакалась. Отец Сережи ничего не знал. Они расстались еще до того, как Сережа родился. У него другая семья, двое детей. Сережа с ним изредка общался. Она — нет, хоть он и помогал время от времени.

«Ну позвоню я ему? — думала она. — Ну что он может сделать? Простой провинциальный хирург...»

Почти месяц прошел, как пустой сон. Она звонила в штаб округа. Часть все еще была на учениях. Милиция молчала.

Она туда перестала звонить. На работе ей продлили отпуск еще на две недели.

И вот звонок из Киева.

— Вас беспокоит Дарья Чуткова из ГГ, «Главной газеты», специальный корреспондент в Киеве.