Карта любви - Елена Арсеньева

— Почем же он знал, что она кривобокая? Он же ее отродясь не видывал? — обиженно перебила Юлия, и обида была, ей-Богу же, вполне объяснима, коли вспомнить, о ком шла речь. Ее словно бы молнией прошило при звуке этого имени.

Белыш! Ее нареченный жених! Сколько месяцев, лет, веков минуло с тех пор, как отец пытался приструнить своевольницу дочь этим именем… Где теперь отец, где сама Юлия — та, прежняя?

— Э, да ты дрожишь? — Ржевусский склонился над нею, рука мягко скользнула по ее бедру. — Хочешь, опять будет жарко?

Ой, нет! У нее до сих пор все тело болело после этих тщательно рассчитанных безумств! Да и отрезвление настало слишком внезапно. Пора выбираться отсюда. Пора продолжить путь. Мелькнула было мысль навязаться в попутчицы Ржевусскому, да нет, уж лучше держаться от него подальше: еще несколько уроков по «Книге о прелестях женщин», и Юлия начнет бросаться на мужчин!

— Мне пора, — ловко увернулась она от его руки. — Ох, но я же совсем голая! Как же показаться в коридоре? Пан Жалекачский… Ох, нет!

— Погоди! — Ржевусский вскочил, и Юлия стыдливо отвела взгляд от крошечного стебелька меж его ног. Чудеса! Откуда что бралось?! — У меня кое-что есть для тебя.

«Могу себе представить! — с ужасом подумала Юлия. — Паранджа? Чадра? Прозрачные шальвары? Что у него там?!»

Он разворошил большой баул, стоявший в углу комнаты, и подал Юлии — нет, ничего из выше перечисленного, и даже не арабский бурнус, как можно было ожидать, а очень красивое темно-зеленое платье из тонкого бархата: простое, но отлично сшитое, с широкой юбкой, годное и для верховой езды, а в придачу сорочку из тончайшего батиста, чулки, панталоны, сапожки, шаль… и все впору, и все добротное, дорогое, вплоть до новенького несессера с туалетными принадлежностями и гребень, который Юлия пустила в ход прежде, чем ее одолели сомнения, и она задала вполне естественный вопрос:

— Откуда все это? И почему мне?!

— Сказать по правде, целую кучу таких платьев и прочего я везу по просьбе моего друга детства — для одной дамы. Ей причитается и немалая сумма денег. Это любовница Зигмунта, она сбежала от него, и он обуреваем желанием вернуть свою сладенькую беглянку, упакованной в самые лучшие фантики. Но мне надоело искать какую-то неведомую девку! Вообрази: она ускользнула прямо из рук Зигмунта! Хотя, казалось бы, он надежно упрятал ее в один из самых фешенебельных варшавских борделей. А тебе все пристало отменно!

Сердце Юлии резко, больно стукнуло прямо в горле, да так громко, что Ржевусский, кажется, непременно должен был это услышать.

Не чересчур ли много потрясений для одного утра? Оказывается, один ее нечаянный любовник — postillon d'amour [56] другого ее любовника — столь же нечаянного! Как-то все это… однообразно! Не слишком ли многое напоминает ей о Зигмунте сегодня?! Ну что ж, зато она вполне вправе надеть и белье, и платье: Ржевусский может считать свою миссию выполненной! «Любовницу» Зигмунта он отыскал, но у Юлии скорее язык отсохнет, чем она в этом признается! А что, если Ржевусский знает, что она русская, вдруг сболтнет, где не надо! Крутенько тогда ей придется! Да и мало ли что — вдруг он принудит «любовницу» Зигмунта ехать с собою, желая загладить свою вину тем, что доставит добычу другу? Нет, надо бежать! И от дракона, и от его пани, и от Ржевусского, и от болезненных воспоминаний!

Сейчас она оденется, и только ее и видели в этой комнате, в этом замке, в этой Польше! Теперь она не постоит и за тем, чтобы самой увести коня! Своего, разумеется! Жаль, не удастся убедить Ржевусского, чтобы отдал ей деньги, назначенные «любовнице» Зигмунта, уж она-то знает, как ими распорядиться!

Она одевалась по-гусарски быстро (говорят же, что гусар в две с половиною минуты должен одеться, зарядить пистолет и оседлать коня!), думая обо всем этом враз, и еще о том, как выбраться из замка незамеченной, как ухитриться прихватить с собой хотя бы ломоть хлеба на дорогу, а где-то на краю сознания то вспыхивала, то гасла мысль — не то встревоженная, не то самодовольная: «Да неужели Зигмунт и правда хочет меня снова?!»

* * *

Она почти не обращала внимания на бормотанье Ржевусского, слишком озабоченная тем, чтобы поскорее избавиться от него, как вдруг слова «тайный ход» ударили ее в самое сердце.

— Что? — полуобернулась Юлия, и пальцы ее, торопливо заплетающие косу, замерли меж трех прядей. — Что ты сказал?!

— О, я знал! Стоит женщине услышать о больших деньгах, как она становится внимательной! Неужто правду говорят французы: после определенной суммы денег у проститутки исчезает ощущение, что она продается; ей кажется, что полученные деньги — достойная оценка ее красоты.

Юлия взглянула на него отчужденно. Неужели этот «парижский бедуин» из тех, кто полагает, что сразу после объятий можно переходить к оскорблениям?!

Но черт с ним! Ржевусский, вместе со всеми своими причудами, — это уже ее прошлое. А вот слова его о тайном ходе…

— Какой ход? — нетерпеливо спросила она, обкручивая косу вокруг головы. — Где он?

— Ну я же говорил: замок Жалекачского построен еще в незапамятные времена. По преданию, Завиша Черный был его первый владелец и строитель. Он считался воплощением рыцарской храбрости и силы, участвовал во многих турнирах, войнах, в том числе и в Грюнвальдской битве. Погиб бедняга в турецкой неволе, однако перед тем последним походом на османов все золото свое переплавил и отлил из него лебедя и лодочку, сложил в лодочку драгоценные камни — и, привязав к лебедю, пустил плавать по озеру, которое вырыл в подземельях замка. Кто найдет озеро, кто приманит лебедя, тот станет баснословно богат.

— Ах вот что! — разочарованно вздохнула Юлия. — Сказка такая!

— Нет, не сказка! — по-мальчишески обиделся Ржевусский. — Об этом озере мне только вчера рассказала одна дама, она из рода прежних владельцев этого замка и прямая наследница Завиши Черного. Красавица! Правда, есть в ней что-то ведьмовское. И настоящая сангхани: коварная и ненасытная. Я встретил ее здесь неподалеку, и она раскрыла мне тайну, а я в обмен согласился заехать в замок, исполнить ее поручение.

Юлия не могла не восхититься боевой мощью Ржевусского: несомненно, вчера он без устали доказывал этой неведомой сангхани и свои «лучшие чувства», как он выражается, однако же их вполне достало еще и для того, чтобы совершенно уморить Юлию.

— Ты, как я погляжу, взял на себя очень много чужих поручений! Зигмунта, этой дамы, еще кого-то там… Да и генерала Колыски! — усмехнулась она, дивясь в душе легковерности, чтобы не сказать, глупости Ржевусского. — Не боишься одно с другим перепутать?