Хозяйка Фалкохерста - Ланс Хорнер

Прежде чем начать повиноваться Лукреции Борджиа, Алисия немного поколебалась.

– Ты собираешься быть на кухне за главную? – спросила она, воинственно задрав подбородок.

Лукреция Борджиа подскочила к ней, занося правую руку с угрожающе раскрытой розовой ладонью.

– Именно! Так что пошевеливайся. И вот еще что: когда мы остаемся с тобой с глазу на глаз, обращайся ко мне «мисс Лукреция Борджиа, мэм»: Так полагается. Теперь, при мне, все будет так, как полагается. Ну, за дело, не то получишь затрещину!

Она замахнулась, и Алисия попятилась. Видно, сразу поняла, что перед ней достойная противница.

Кухня превратилась в улей. Раскаленные уголья были переложены с помощью совка в печь, следом в огонь полетели дрова. Благодаря Алисии Лукреция Борджиа быстро нашла все необходимое для печенья и коврижки. Вооружившись скалкой, доской и противнями, она отправила горничную в кладовку за молоком и сливками. Окорок она нашла самостоятельно: он висел на веревке в чулане. Рука у нее была верная: ломти ветчины получились одинаковыми, как близнецы. Порывшись в чулане, она обнаружила также банку варенья.

Вскоре коврижка и печенье были отправлены в печь, на большой сковороде зашипела ветчина. Вынув готовые изделия из духовки, Лукреция Борджиа вернулась к ветчине и отложила три лучших куска для себя, Мема и Алисии. Затем разбила на сковородку несколько яиц.

Мем вернулся на кухню и сообщил, что стол накрыт. Он приготовил еще одну порцию пунша и понес ее хозяину на блюдце. Через несколько минут Лукреция Борджиа заглянула в столовую. На накрытом столе горели свечи. Ужин был готов. Она послала Алисию в гостиную с соответствующим сообщением.

Справедливо полагая, что Алисия и Мемнон умеют прислуживать за столом, Лукреция Борджиа сунула им дымящуюся яичницу с беконом и отправила в столовую. Пока хозяева насыщались, она, отлив немного сливок для кофе, взбила остаток вилкой и добавила сахару. Сожалела лишь об одном – что не смогла найти ваниль. Когда в кухне появились Алисия и Мемнон с грязными тарелками, у нее уже были разложены по тарелкам куски коврижки. Осталось полить их взбитыми сливками. Только теперь она впервые села и приготовилась ждать.

Ожидание было недолгим. За ней пришел Мем: кухарку требовали в столовую. Он открыл дверь, но она оттащила его в сторону и вошла первой. Сейчас ей уже нечего было стыдиться: белоснежный передник стоял от крахмала колом, красный платок надежно скрывал волосы. Она сделала несколько шагов вперед.

– Вы меня звали? – Она разыграла удивление, словно меньше всего на свете ожидала вызова.

– Звали, звали! – ответил Уоррен Максвелл, восседавший во главе стола. – Нам надо тебе кое-что сказать: знай, что я никогда так вкусно не ужинал. Прямо бальзам на душу!

– А что за коврижка, Лукреция Борджиа! – подхватила миссис Максвелл. – Уж и не знаю, как это тебе удалось. Мерси никогда нас так не баловала. Объедение!

– Да еще со сливками! – добавил юный Хаммонд, делясь остатками с негритенком, высунувшимся у него из-за спины.

– Пустяки! – отмахнулась Лукреция Борджиа. – Велика важность – яичница с ветчиной! Ведь я здесь пока новенькая, еще не освоилась с вашей кухней. Вот привыкну – тогда обещаю попотчевать вас на славу.

– Могу себе представить, что ждет нас дальше! – Максвелл отодвинулся от стола и вытер рот салфеткой в красную и белую клетку. – Теперь и вам с Мемом можно заморить червячка. Наверное, вы проголодались не меньше, чем я. Приберетесь на кухне – и на боковую. У нас встают рано, в пять утра. К этому времени завтрак должен быть готов.

– Слушаюсь, сэр, масса Максвелл, сэр. В пять утра. – Она намеревалась выйти, но миссис Максвелл ее не отпустила.

– Благодарю тебя, Лукреция Борджиа, за то, что ты надоумила Мема подать мистеру Максвеллу пунш в стакане на блюдце. Мы в последнее время отпустили вожжи – то болезнь Мерси, то другие причины…

– Теперь, при мне, никто не посмеет бить баклуши, миссис Максвелл, мэм.

Она вышла. Не успела она затворить за собой дверь, как на кухню ворвался юный Хаммонд.

– Можно мне еще кусочек коврижки со сливками? – попросил он. – И Алеку тоже. – Он указал на негритенка. – Он – мой приятель, мы с ним играем. Он ест то же, что белые. Можно нам поесть здесь, с вами?

– Ради Бога, конечно! – Она отрезала два куска коврижки и, щедро сдобрив их сливками, поставила на стол.

Хаммонд схватил свою тарелку, другую же отодвинул.

– Алек ест только из оловянной плошки. Он ест такую же пищу, как белые, но из другой посуды. Переложи! Ниггерам нельзя есть с фарфора.

Лукреция Борджиа признала свою ошибку и быстро исправила ее.

Уплетая лакомство, Хаммонд покосился на нее:

– Ты будешь спать на кухне с Мемом?

– Видите ли, масса Хаммонд…

– Масса Хаммонд, сэр, – поправил он ее.

– Верно, сэр, масса Хаммонд, сэр. Вы еще слишком молоды, чтобы беспокоиться о таких вещах. Вы еще совсем маленький мальчик.

– Но о ниггерах я знаю все! – Он облизал ложку, после чего зачерпнул сливок из плошки Алека. – По части ниггеров я большой знаток. Меня учит отец. Мы разводим ниггеров, поэтому я должен учиться, как их выращивать. Мы станем самой большой фермой по разведению ниггеров… – Он запнулся, раздумывая, с чем бы сравнить столь внушительное предприятие. – В целом свете! У нас будут самые лучшие негры!

– Обязательно, – согласилась она. – А я вам помогу.

Она уже дала себе слово, что так оно и будет. Она решила начать действовать незамедлительно, как только Мем вернется на кухню и поест, после чего они вымоют посуду и улягутся.

Она почти не вспоминала Элм Гроув и миссис Маклин. У нее началась новая жизнь, обещавшая стать интересной. Ей пришлось по душе хозяйское соображение, что негры – более прибыльная культура, чем хлопок. Будучи негритянкой, она считала саму себя лучшим доказательством этой бесспорной истины. Только бы Мем не тянул время и возвращался побыстрее.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава XVI

За десять лет, истекших с тех пор, как Лукреция Борджиа приготовила в Фалконхерсте свой первый ужин из яичницы с ветчиной, произошло много событий. Однако, оглядываясь назад, она видела только вереницу похожих один на другой дней. Несмотря на монотонность своего существования, она считала себя счастливой. Конечно, отдельные дни запечатлелись в ее памяти как нечто особенно выдающееся, однако чаще они не отличались один от другого и промелькнули одной сплошной чередой будней.

Единственное, что ее огорчало и что придавало монотонность ее жизни, вернее, что делало ее ночи унылыми, – это, как ни прискорбно, то, что ей наскучил Мем. Или, скорее, она наскучила Мему? У них более не было ничего общего. Она превратилась в главное лицо, а он – в ее подчиненного. Он был кроток, уважал ее власть, и именно это ее утомляло. Она никогда не отличалась верностью и просто устала от его общества. За прошедшие годы у нее бывали и другие мужчины, но с ними она спала вне кухни, тогда как ей хотелось затащить их из сарая или из кустов именно сюда, на свой законный тюфяк.