Последнее желание - Галина Зарудная

Валерия смотрела и смотрела в шуршащий монитор окна, пока стремительные набеги обильных ручьев не сменились плавными и отдаленными слайдами ее утонувшей в безвременье жизни: Ленкино платье на детский утренник, затем ее прощальная записка; Женька, жонглирующий футбольным мячом, как трюкач; Андрей, ее муж, неизгладимый романтик, дожидающийся ее дома с остывшим ужином; горы цветов и восторженная канонада оглушающих аплодисментов на показах, и она — с волнением выпрыгивающая на поклон, ослепленная прожектором, как гигантским горячим солнцем — символом успеха…

Картинки становились все расплывчивее, пока мутно-серая с рыжими потеками кулиса не опустилась на экран ее воспоминаний и не скрыла все за целлюлозной драпировкой.

Окончательно и бесповоротно, раз и навсегда, задыхаясь от страшной муки осознания, Лера признала неоспоримую правду: Валерии Черноус — акулы моды — не существует! Как не существует ни ее детей, ни мужа, ни бизнеса, ни славы, ни краха.

Ничего!

— 29

Утешение оставалось пока в одном — в призвании. Хоть это у нее, кажется, еще есть.

Лера с головой ушла в производство костюма для мамы, между делом перевоплощая ворох чего-то неопределенного и бесформенного из шкафа во что-нибудь симпатичное для себя. Через два дня, как и было обещано, швейное оборудование перекочевало от маминой старой знакомой в мини-мастерскую Леры, расположенную теперь в ее бесполезно просторной до этого комнате.

Лера не отходила от машинки, нарочно с головой окунувшись в работу и, как ни странно, голова ее соображала чисто и свежо, идеи формировались легко, — рождался потрясающий ансамбль из многолетнего опыта и нового дыхания. Каждый раз она долго и детально изучала созданную вещь, с удивлением отмечая, что вдохновение — ни к чему не привязанное, не втиснутое в узкий гробик коммерческого шаблона, самое что ни есть искомое — снова с ней!

Кое-что она сообразила и для Нади — спортивную сумку через плече из плотного текстиля. Это было актуально, к тому же собственной сумки у девчонки не было, она ходила в школу с засаленным пакетом. Не только из желания оказать услугу, и не только из сострадания, — Лере всегда было важно, чтобы кто-то носил созданные ею вещи. Она ощущала тогда гармонию с миром, воплощение себя в деталях, причастность к прекрасному…

* * *

С большим нетерпением она дождалась маму поздно вечером, когда костюм уже был готов и она томилась, не зная, чем себя занять. Выскочила в подъезд, сбивая мать с ног, едва заслышав, что она входит в квартиру. Выхватила из рук нескончаемые пакеты и авоськи, быстро оттащила их на кухню и поволокла мать в комнату.

— Что за манеры, ты мне плече вывихнешь, — сопротивлялась женщина. — Там масло растечется, и я рук с улицы не вымыла. Что за горячка? Увижу я этот костюм, дай хоть переодеться.

— Переодевайся сейчас, — торжественно скомандовала возбужденная Лера, снимая с вешалки идеально отутюженный серый костюм.

Мать невольно охнула, боязливо прикасаясь к мягкому кашемиру.

— Это он? — На лице застыла смесь глубокого изумления, восторга и недоверия.

— Конечно, он. Где бы я другой взяла?

Женщина не могла подобрать слов, ее тонкие сухие пальцы безуспешно пытались расстегнуть пуговицы жакета, — для этого как будто не хватало сил и смелости.

— Как идеально сошлась клетка… я не понимаю… Шва как бы нет. Господи, ты правда сама это сделала? Валя, только не лги мне!

Лера засмеялась, стаскивая с мамы старый жакет.

— Ты еще аферисткой меня назови. Почему ты удивляешься? Я и не такое умею.

— Мамочка моя родная… — Женщина всплеснула руками, боясь коснуться яркой шелковой подкладки. — Я глазам своим не верю. Откуда ткань? Боже мой, как красиво!

У Леры горели глаза. Она помогла маме снять юбку и одеть новую.

— За тканью пришлось побегать, не скрою. Папа мне немного посулил с финансовой частью, но это не банкротство, так что начинать из-за этого переживать не стоит. Надеюсь, тебе нравится, что подкладка синяя?

— Под цвет клетки? Ну да, так оно подчеркивает, что на сером есть и синий… Я даже не предполагала, что так может быть…

Лера тем временем уже принялась за мамины волосы, энергично освобождая их от шпилек. Женщина попыталась запротестовать, но крупные темные пряди уже упали ей на плечи, заблестели. Только тогда Лера подвела совершенно преобразившуюся мать к зеркалу.

Увидев себя, женщина сильно растерялась, но в точности как и ее дочь, не могла отвести глаз от отражения.

— Кто эта прекрасная леди? — Спросила Лера, отступая на шаг, чтобы охватить взором всю картину и как следует насладить ею. — Неужто сама Гретта Гарбо?

— Да уж, — смущенно улыбнулась мать. — Сровняла…

— Ты на нее похожа, особенно в этом костюме. Ты же теперь не станешь отрицать, что прическу нужно обновить? И туфли. Тебе нужны новые туфли, те, что ты носишь — не годятся.

— Это все замечательно… Но столько затрат…

— О, нет! Ничего слышать не хочу. — Лера рассержено замахала руками. — Новые туфли и новая прическа — точка! Не самолет же, в самом деле, покупать. Какие еще затраты? Согласись, что оно того стоит. Согласись!

— Да, но… — Мать повернулась боком, расстегивая и застегивая пуговицы жакета, изучая себя в зеркале. — Куда я это носить буду?

— Здрасте-приехали! А куда ты его планировала носить? — изумилась Валерия.

— На работу слишком шикарно. Меня не поймут… В таком в парламент только.

— Это все твоя дурацкая привязка к старым тряпкам! Забудь об этом. И что значит, не поймут? Разве только от зависти вскипятятся.

— И это тоже. Скажут, разбогатела вдруг Наташка. Слухи начнут ходить разные…

Мать уныло потупила взор.

— Не-не-не, — вспыхнула Валерия. — Не для такого вердикта я тут горбатилась всю неделю! Я даже слышать не желаю всю эту чушь про экономию. Это твой новый костюм и ты будешь ходить в нем на работу, — не по праздникам или раз в пять лет, а просто каждый день! Да. Пока я не пошью тебе еще один, а потом еще, и еще. И ты привыкнешь к ним, и привыкнешь к своему шикарному виду, и расстанешься с этими дурацкими мешками, которые называешь одеждой. И ни слова больше про расходы, потому что это смешно. У нее свой собственный, бесплатный модельер, а она тут про расходы! Ты лучше пойди и папу спроси, что он об этом думает, напугаешь ты его своими «расходами», или вернешь его к жизни этим цветущим видом, а? — Валерия подмигнула маме, а та вдруг сильно занервничала.

— Ох! Вот он точно, наверное, меня не поймет. С чего бы это, скажет, обрядилась?..

Она одергивала жакет и поправляла несуществующие складочки на прекрасно сидящем костюме, словно предвидя дальнейшие слова дочери.

— А ты иди к нему сейчас — и спроси!

— Какое там? — воскликнула мать. — Я не пойду его беспокоить из-за какого-то костюма, это нонсенс!

— Знаешь, мама, нонсенс — это оскорблять меня за мои старания. Какой-то костюм? — Лера хмыкнула. — Вот уж спасибо! Честное слово, ты мой самый капризный клиент! Хватит уже сомневаться, хватит вжимать себя в рамки, он знает про этот костюм, и, поверь, ему интересно его увидеть. Как ты можешь думать, что ему все равно? Это несправедливо! Покажись ему. Немедленно. Ты похожа на кинодиву. Мам, не лишай этого удовольствия ни себя, ни его! Да и меня тоже, если это имеет значение…

Валерия обиженно отвернулась.

— Ну, конечно, имеет. — Мать неожиданно шагнула к ней, поцеловала в висок нежными теплыми губами и крепко обняла. — Я просто на такое не надеялась. Бог свидетель, я не привыкла к роскоши. А то, что ты сделала своими руками… это… это выше всяких похвал! Я думала, ты пока поучишься, испортишь пару кусков ткани. А тут… Не ждала таких чудес от нашей системы образования.

Лера зафыркала как кошка:

— Система образования? Ну уже нет! Это долгие годы практики! Это упорный труд и старание!.. Не говори мне сейчас про школьные уроки трудов, а то я буду визжать и плеваться. Это нечестно. Почему бы просто не признать, что у тебя талантливая дочь и у нее золотые руки?

Мать опешила, но потом ее губы растянулись в легкой усмешке:

— Руки и правда золотые, с этим не поспоришь. Но и нрав, конечно… ох и нрав!

— Мне все равно, как это называется, — отметила Валерия с достоинством. — Я говорю то, что есть, и ничего не выдумываю. Если у меня есть талант, зачем же мне делать вид, будто я этого не понимаю, зачем кривить душой и притворяться глупой скромницей, или, еще чего, — отрицать его?

Мать не сразу нашла, что ответить.

— Просто нас по-другому воспитывали, — тихо проронила она, снова повернувшись к зеркалу. — Если человек талантлив, об этом скажут другие. Самому так говорить негоже.

— Негоже недооценивать или губить свой талант. Но, черт с ним. — Валерия устало вздохнула. — Тебе нравится костюм?