Разлюбовь, или Злое золото неба - Андрей Зотов

Денежки таяли, как пороховой дым. Скрепя сердце, я уже свыкся с мыслью, что скоро придется расставаться с «Ямахой». Надо было ехать в Приволжск выкручивать новый паспорт, а заодно и докумены на мотоцикл, но прежде хотелось раз и навсегда покончить с основными московскими делами. Да и тебя я боялся оставить одну, пока ситуация с «Анкерманом» не разрешится. Кто знает, чего от них ждать.

Я позвонил в Видное хозяину моей бывшей хаты узнать, как дела. Мохов был предельно краток.

– Как пришли, так и ушли, – сказал он про «Анкерман». – Два мужика, один с фингалом. Я сказал, что ты здесь уже не живешь. Все дела.

– Пожар, говорят, во дворе был? – сподвигнул я его на тему номер два, но Мохов и тут отделался минимум слов:

– Иномарку подожгли. Но затушили. Своим ходом ушла. Сам-то как?

– Нормально.

– Ты за два месяца заплатил, так что комната еще за тобой.

– Спасибо, Михалыч.

– Давай, пока!

С Гансом поговорить мне долго не удавалось. Заслышав мой голос, он сбрасывал звонок, и после десятого раза я плюнул на эту затею. Но он вдруг сам позвонил среди ночи, пьяненький и потому смелый. Тебя как раз не было; я лежал и глядел в потолок.

– Чего звонил, Андрей? – спросил он слегка чумовато – типа «а чего это вы тут делаете?» – Смотрю, на телефоне звонки от тебя висят… Сим-карту, что ли, поменял?

– Встретиться надо бы, – сказал я. – Поговорить. С долгами рассчитаться.

– С какими долгами, что за жесть? – Он не знал, насколько я просекаю ситуацию с «Анкерманом», и потому вел разговор втемную, на ощупь. – Кто кому из нас должен, Андрюх?

– Что же ты, Ганс, сдал меня волкам, а? – не выдержал я. – Ведь мы же с тобой сколько лет под одной крышей прожили – неужели забыл? Что же ты как шалашовка какая-то стал?.. Про Анну вообще молчу – ее-то зачем впутывать?

По правде говоря, мне было его жалко. Если бы он ушел в глухой отказ, или стал оправдываться, или сам в ответку на меня наехал – было бы проще. А он просто вибрировал и отделывался какими-то междометиями, полными дебилизма. Как же неважно он должен себя чувствовать и с этим чувством жить, улыбаться, дела делать, по телефону вот со мной разговаривать. Да, изменился Ганс, ничего не скажешь. А ведь мы с ним и отмахивались не раз спиной к спине, и не одну машину угнали, и как-то под Новый год, помню, накололи на предплечьях друг другу: «Детдом „Рассвет“, дружба до гроба». Но не напоминать же ему об этом, что он, склеротик, что ли.

– Сколько тебе платят работодатели, Ганс? – спросил я.

– Чего-чего? – Он начал, наконец, собираться в прежнюю кучу. – Ты фильтруй базар, ладно?

А чего я такого сказал?

– Часов в девять давай пересечемся, – предложил я. – Скажи куда – я подъеду. Можешь и братву свою взять, если она у тебя выписалась из больницы. Поговорим, пивка попьем. От Фомичева отстань – у меня его перевод завещания, и я тебе его подарю. Сегодня же подарю, не нервируй ты старика.

– Да я сейчас уезжаю, – вяло сказал Ганс. – Недели на две из Москвы. Приеду – встретимся.

– Понятно. – Я засмеялся. – В заслуженный отпуск? Европа? Эмираты? Или наш скромный Крым?

– Да нет, в другом месте дела… В общем, извини. – И он прервал связь. А минут через пять прислал мне сообщение: «Уежжай Андрюха а то замочут».

Утром я поехал в стоматологический кабинет доктора Жана. Ты так и не появилась и даже не позвонила. Я ехал в троллейбусе и глядел на весну за окном, искаженную бессонной ночью, на мокрые чистые тротуары и на девочек, которые по ним шли, смеясь, встряхивая распущенными волосами, отражаясь в витринах. Меня укачивало, и в полудреме я хотел оказаться где-нибудь на море, в Крыму, гулять по набережной с собакой, с верной хорошей собакой, и чтобы на море был штиль, и чайки чтобы падали в волны. И еще я думал, что, если все будет нормально, в мае поедем с Генкой на Казантип и будем жить там за счет киностудии, как белые люди, будем пить вино и коньяк, кататься на гидроциклах, девочек будем выгуливать по набережной и показывать им, как снимают кино по нашей истории. Может, к этому времени и собаку куплю.

Кабинет «Бивень» выглядел сильно. Он занимал весь первый этаж довольно большого двухэтажного особняка, спрятавшегося за монументальным зданием «Гипробанка». Туша охраны на входе, магнитная арка, красавица секретарша за компьютером, дорогая встроенная мебель, тихая музыка. По всему видно, что дела у «Бивня» идут хорошо. Я сказал, что хотел бы встретиться с доктором Жаном, и показал красавице его визитную карточку.

– Он вам назначил какое-то время? – приветливо спросила она. Часы на стене показывали 10.11. Я кивнул.

– Да, 10.10.

– Ваша фамилия.

– Моя фамилия Мартов.

Она заглянула в компьютер – в один файл, в другой, подняла-опустила брови, но не сказала, что меня в списке нет. – У Ивана Францевича сейчас совещание. Хотите, чтобы я сообщила ему о вас?

– Хочу. Моя фамилия Мартов. Андрей Мартов, Литературный институт. Так и скажите.

Она кивнула и, изящно выбравшись из-за стола, пошла по мягкому коридору в его конец, пританцовывая на каблучках. Я не удержался, посмотрел ей вслед. Да, ради такой попы в другое время я рискнул бы своим лучшим бивнем, а то и двумя.

Через минуту она вернулась и молча села за стол. Следом пришел Дантист. Я ожидал увидеть его в белом халате и шапочке, доктор как-никак, но на нем был костюм-тройка, галстук, все такое. Он был выше меня на голову и чуть ли не вдвое шире в плечах, но ты-то жила у меня, а не у него (тоже мне, жила!) – и это как-то уравновешивало наш с ним удельный вес. Уравновешивало, понятное дело, на моих весах, а уж что он думал по этому поводу, трудно сказать.

– Что-нибудь случилось? – встревоженно спросил он, ничуть не удивившись моему появлению.

Тут я выдержал многозначительную паузу, за какую меня безусловно похвалил бы Константин Сергеевич Станиславский. Молча и довольно долго я смотрел Дантисту в переносицу, шевеля пальцами в карманах штанов, а потом неопределенно произнес:

– Поговорить бы.

Он не отводил взгляда.

– Что-то срочное?

– Да нет. Просто поговорить.

– Тогда минут через сорок, – сказал он, а я почему-то подумал, что вот мужику и тридцати еще нет, а у него своя стоматологическая фирма, да и врач он, наверное, неплохой. Человек занимается делом, решает реальные, а не надуманные проблемы, а я со своими тараканами в голове сейчас буду его от всего этого отрывать. И это не считая напрягов в его личной жизни. Да и «Валдай» не надо сбрасывать со счетов, он-то, наверное, в этой теме покрепче моего погряз. – Через дорогу, – он показал за окно, – кофейня. Ждите меня там.

– Ладно. – И я вышел на улицу.

Кофейня называлась «Чайная». Я сел у окна и заказал шесть двойных кофе. Кроме меня тут была еще пара клиентов – два парня сидели голова к голове и листали компьютерные журналы. Перед ними стояли чайнички, чашки, тарелка с сухариками и сорбитом. Новое поколение выбирает новые технологии и здоровый образ жизни. И это правильно.

Скоро принесли мой кофе, я слил его в две чашки и выпил их одну за другой. Где-то за стойкой негромко, но очень внятно работал приемник, настроенный на «Эхо Москвы»; синоптики обещали к вечеру похолодание и туман. Я заказал еще кофе. А не сдаст ли меня сейчас Дантист «Анкерману»? – возник вполне уместный вопрос. За сорок минут досюда можно доехать из любой точки города, а они сейчас на меня злые, будут давить на газ особенно рьяно, и в который уж раз я пожалел, что отдал в свое время пистолет Хольского Гансу.

Дантист появился ровно через сорок минут. Он за руку поздоровался с барменом и присел за мой столик.

– Здравствуйте еще раз. У меня только пятнадцать минут. Слушаю вас.

И только теперь, вблизи, я его рассмотрел. Выглядел он устало и даже измученно, просто хорошо держал свой внешний облик спокойного, уверенного, невозмутимого человека, у которого каждая минута на счету. Ты бросила нас обоих, Аня, и это некоторым образом нас сближало. Но тем же самым образом и разделяло незримой стеной.

– Вы не могли бы ответить на несколько вопросов, Иван? – спросил я.

– Вопрос первый? – тут же ответил он.

Темпы, однако!

– Вам говорит о чем-нибудь слово «Анкерман»?

– Может быть, Инкерман? Тогда говорит. Сразу вспоминается лето, Севастополь, линкоры на рейде…

Так, на вопрос номер один он не захотел отвечать. По «Эху Москвы» шла инструментальная музыка; бармен сделал погромче – наверное, не столько из-за своего меломанства, сколько чтобы приглушить разговор уважаемого клиента с небритым кофеманом в облезлой кожаной куртке.

– Кто такой Маркель? – спросил я напрямик.

И тут вдруг лопнул его сдержанный облик, от его невозмутимости и следа не осталось; он наклонился ко мне и шепотом (но таким шепотом, на который даже пацаны оглянулись) произнес:

– Ну зачем вам все это нужно?

Мы молча глядели друг на друга, и только теперь я понял, что у Дантиста контактные линзы. То-то мне его взгляд еще в первую нашу встречу казался каким-то слегка стеклянным.