Отец Иакинф - В. Н. Кривцов

— Выпьем, отче, по единой, но не по последней, — говорил Аркадий, подливая в рюмку Нектарию — Слышь, какой от нее дух шибает? Испей, испей, отче. Облепиха — она напиток дивотворный. Замолаживает! Истинно тебе говорю: замолаживает! От ней в человецех этакая развязка делается. Выпьешь, вот он тебе и рай богозданный. Опять же взгляни на закуску. А чем нас в Пекине потчевать будут, я неизвестен.

Закусить тут и в самом деле было чем. На обед купчины не поскупились. Были тут и волнухи, и грузди, и белые грибы в маринаде, и мелко изрубленные с луком и постным маслом соленые рыжики. В достатке было на столах икры — кетовой, осетровой, белужьей. Лукаво подмигивал розовый поросенок с воткнутым в рот пучком какой-то зелени, а рядом румяные пироги и кулебяки, жирные, сочные, с потрохами, с луком и яйцами, с мясом и капустой… Первых блюд было два — уха из хариуса и борщ на малороссийский манер, с ветчиной и сметаной. За ними следовала белуга в рассоле с грибами, запеченная в сметане осетрина, а для мирян — жаркое из баранины и утка с яблоками…

После двух-трех официальных тостов застольная беседа уже не имела общего стержня. Гости разбились на несколько обособленных кружков. В центре одного из них был иеромонах Аркадий, другого — Серафим, дальше слышался раскатистый бас Пальмовского.

По правую руку от Иакинфа сидел директор Кяхтинской таможни, статский советник Петр Димитриевич Вонифантьев.

Человек он был любопытный. Пожалуй, уже лет двадцать, как служил тут на китайской границе. Сменялись генерал-губернаторы сибирские, приходили и уходили губернаторы иркутские — гражданские и военные, приезжали на границу сенатские ревизоры, другой царь взошел уже на российский престол, а Вонифантьев по-прежнему сидел тут, как гвоздь, вколоченный по самую шляпку. Ничего на границе без его спроса не делалось, воля его была тут высшим законом.

Петр Димитриевич был несловолюбив, но в выражениях особенно не стеснялся, и злого языка его побаивались. Однако к Иакинфу он отнесся с заметной приязнью, охотно делился своими наблюдениями над китайскими чиновниками, предостерегал от разных опасностей, которые могут встретиться в пути. На прощание Вонифантьев подарил Иакинфу превосходное охотничье ружье, хоть и было оно архимандриту не по сану.

Они сидели рядом, поднимали время от времени партикулярные здравицы и болтали о том о сем. Иакинф не мог без смеха слушать рассказы старика про Головкина и его свиту. Очень уж забавно представлял Петр Димитриевич напыщенного посла, грубо-бесцеремонного Байкова, спесивого Клапрота. Нельзя было не подивиться меткости и вместе желчной едкости его характеристик.

— Что же, выпьем ваше высокопреподобие, еще по одной на дорожку? — Петр Димитриевич постучал своей рюмкой по краю стоявшего перед Иакинфом серебряного стаканчика. — Изволите видеть, что тут написано?

Иакинф поднял стопку. По ободку ее славянской вязью было выведено: "Ее же и монаси приемлют".

— Приемлют, Петр Димитрич, приемлют, — усмехнулся Иакинф. — Да еще вон как приемлют! — И он показал на другой конец стола, на заметно повеселевшего и раскрасневшегося иеромонаха Аркадия. Тот опрокинул рюмку, на мгновение застыл с открытым ртом, поднес к носу корочку хлеба, удовлетворенно крякнул и лишь потом принялся за закуску. — Видите, какова ухватка у сего инока смиренного? Вот уж поистине — ни бога не боится, ни людей не стыдится. Да и прочие немногим от него отстанут. Все как на подбор — на полный стакан глядеть не в силах.

— Сочувствую вам, отец Иакинф, сочувствую. Да, вот что я вам должен сказать напоследок. Некоторые китайцы поговаривают, что пристав, присланный из Пекина для препровождения вашей миссии, вытребован китайским Трибуналом из Кореи. А в помощь ему даны два маньчжура. Молодые люди, обученные, заметьте, по-русски. Надо думать — для надзору за вами. Ну и конечно, для разведывания некоторых важных предметов. Так что возьмите это в рассуждение.

— А как же! Почту за честь воспользоваться вашим советом. Да и вообще мне хотелось бы еще раз поблагодарить вас, Петр Димитрич, за внимание, миссии моей оказанное.

— Пустое. Какие там благодарности! Ваше благоразумие, с коим вы о всяком предмете судите, убеждает меня, что вы-то сами, отец Иакинф, проявите должную осторожность. Однако ж не могу скрыть, свита ваша внушает мне сурьезные опасения… За ней глаз да глаз нужен…

II

Из-за стола поднялись уже в четвертом часу и после короткого отдыха опять направились в церковь для напутственного молебна. Маленькая деревянная церковь не могла вместить и половины пришедших проводить миссию.

Иакинф вглядывался в пеструю толпу. Все эти люди знали о миссии лишь понаслышке, и, однако ж, верилось — не просто охвачены они праздным любопытством, а принимают живое участие в судьбе горстки миссионеров, отправляющихся на целых десять лет в чужедальнюю страну. Это было трогательно. На глазах у подвыпивших монахов Иакинф заметил слезы. Сам он до сих пор испытывал только радостное возбуждение от предстоящей встречи с неведомым, но теперь вдруг ощутил, что и у самого творится с глазами что-то неладное.

Обоз отправили вперед, и до Маймайчена процессия, осененная хоругвями, следовала пешком.

В Маймайчене Иакинф нанес прощальный визит китайскому пограничному начальнику — заргучею. Вместе с ним пошли пристав Первушин и члены миссии. Провожающие запрудили всю узенькую улочку перед домом мандарина.

Вход к заргучею, как и в другие дома Маймайчена, был со двора. На улицу выходили только ворота, украшенные резными флагштоками, у которых застыли воины в кофтах и юбках. Но и через ворота не вдруг можно было попасть во двор: путь преграждал расположенный за воротами широкий заслон, предназначенный для защиты от злых духов, которые, как объяснял еще Ван, могли летать только прямо. Сворачивать в стороны они не умели и, ударяясь о щит, отскакивали обратно — таким образом, жизнь обитателей дома была в безопасности.

В первом дворе миссию встретила только стража и провела во второй двор — небольшой, но живописный и удивительно чистенький. Посередине его находился выложенный диким камнем бассейн, в котором плавали золотые рыбки с длинными пушистыми шлейфами. Бассейн окружали прихотливо изогнутые длинноиглистые сосенки. Все стены с надворной стороны были обнесены крытой галереей. На нее выходили и двери и окна комнат. Окна были большие, с решетчатыми переплетами, затянутыми вместо стекол тонкой бумагой.

Наконец одна из дверей распахнулась, и в сопровождении нескольких чиновников навстречу миссии вышел из внутренних покоев заргучей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});