Запретная. Не остановить - Инна Стужева

интенсивнее.

Покрывает поцелуями мою грудь.

— Арин…, - выдыхаю предупреждающе, а сам между тем прикрываю глаза, и впитываю. Дышу и наслаждаюсь.

— Гордей, пожалуйста.

Гладит, целует, обнимает.

— Я тебя люблю. Люблю тебя, люблю…

Мотаю головой, чтобы сбросить морок, ловлю ее за запястья, отстраняю.

Подсаживаю на подоконник, хватаю за голову, чуть сдавливаю в ладонях и притискиваю крепко к себе. Чтобы не целовала больше и не говорила этого снова, не смела.

Как хочу, чтобы она это говорила.

Утыкаюсь носом в ее макушку, а свободной рукой тянусь за новой сигаретой.

Одной рукой прикурить не получается, а потому я просто верчу ее в пальцах, после чего отбрасываю в сторону и сгребаю ладонью зажигалку.

Внутренние часы тикают, отсчитывая мгновение за мгновением. А мы вот так, стоим, замерев и почти не дыша.

Я просто жажду, чтобы она осталась со мной на всю ночь. Я не хочу отпускать ее от себя. Корежит так, как не ломало все разы до этого.

Но…

— Тебе пора, — тихо произношу я. — Сейчас провожу.

И снова во мне включается внутренний робот-автомат.

Отпускаю и резко отстраняюсь от нее. Отхожу от окна и подцепляю с кровати футболку. Натягиваю ее на себя и двигаю, без лишних разговоров, к двери. Распахиваю и вываливаюсь в тонущий в темноте коридор.

Несколько секунд есть на то, чтобы перевести дух.

Прислоняюсь к стене и на минуту закрываю глаза.

Дышу, думая лишь о том, как бы мне не сорваться и не преградить ей выход из комнаты.

Арина вылетает из номера уже через секунду, и резво устремляется вперед, лишь мельком взглянув на меня.

Отталкиваюсь от стены и двигаю за ней, прокручивая в пальцах зажигалку, не спуская глаз с нее, держась при этом на некотором расстоянии.

В последнее время мы перемещаемся так довольно часто.

Провожаю до самого номера, и пока идем, Арина не оборачивается ни разу.

Когда дверь за ней захлопывается, я вновь подпираю стену, вздыхаю и начинаю медленно сползать по ней, устало потирая глаза.

Не думать.

Главное не думать теперь о том, что одно мое слово, и ночь могла бы закончиться совершенно по-другому.

Держаться.

Не сдаваться, как бы ни вывертывало сейчас всего и ни ломало.

Глава 25 Я захлебываюсь

И утопаю в ощущениях…

Арина

Лежу на кровати лицом к стене, и даже не надеюсь сегодня заснуть, потому что знаю, не получится, как бы я ни хотела или ни пыталась.

Кожа на шее и спине, все те места, к которым прикасались его губы, его сильные уверенные руки, все еще горят, зудят и покалывают. Воспоминания заставляют вспыхивать, вертеться и не находить места на кровати.

Когда он лег на меня, полностью накрыв своим телом и начал неторопливо двигаться во мне, уткнувшись носом в мои волосы, щекоча дыханием и шепча что-то неразборчиво, хриплым, будоражащим все нервные окончания шепотом, я испытывала ни с чем не сравнимое блаженство.

Я уже начала привыкать и ни его размеры, и ни напор, ни движения, неизменно переходящие в быстрые и одержимые, меня уже не пугали. Волны удовольствия так и разносились по телу, и я сама подавалась, стонала, наслаждалась.

Теперь я хорошо понимала сестру, когда та говорила, что близость с любимым человеком это не что-то страшное, ужасное, достойное порицания или отвержения. Но удовольствие. Ни с чем не сравнимое, немного за гранью, но очень горячее и часто просто жизненно необходимое. Такое, ради которого ты пойдешь на многое, и которого будешь жаждать не меньше, чем твой любимый человек.

Мне становится смешно от того, как я когда-то боялась и оттягивала момент первой близости с Гордеем. Знала бы сразу, что это окажется таким невероятным… Скандальным, запретным, шокирующим. Но при этом таким искушающе горячим и болезненно, невыносимо сладким…

Единственное, что убивает меня и не дает наслаждаться всем в полной мере, это то, что из неземного рая я каждый раз попадаю в жестокий, беспощадный и разрушающий меня на атомы болезненный удушающий ад.

Его отстраненность, холодность и равнодушие действуют на меня угнетающе. Втаптывают в грязь, сводят все мои усилия на нет.

Равнодушие.

Как бы я ни старалась, как ни пыталась и как не просила его сделаться ко мне хоть немного, на самую капельку мягче.

Сегодня меня трясло от отчаяния, когда я умоляла его не прогонять и стать ко мне чуточку ближе, а он… на короткий момент. Когда прижимал меня к себе, мне показалось, что лед наконец-то тронулся. Что он позволит. Но…

Он снова оттолкнул меня и бесцеремонно отправил восвояси.

***

Девчонки возвращаются и тихо переговариваясь, укладываются по своим кроватям. Я выжидаю немного, а потом словно находит что-то на меня.

Я поднимаюсь с постели, выскальзываю в общих холл и иду, обняв себя руками, решительно иду по темноте. Вместо того, чтобы снова попытаться заснуть, зачем-то я шагаю в направлении той самой террасы, где ночевали мы с Гордеем и потом нас разбудила Марта Сергеевна, чтобы мы с ним не опоздали на общую утреннюю съемку.

А едва ступаю на нее, как понимаю, что я здесь снова не одна.

— Гордей, — бормочу я, — я… Извини, я думала, тут никого. Я уже ухожу.

И тут же хочу ретироваться, скрыться, сбежать, вернуться в спальню.

— Подожди, — произносит он, но я не хочу его слушать и отворачиваюсь.

Он нагоняет меня в один шаг, разворачивает к себе, и в следующий момент я попадаю в его крепкие горячие объятия.

— Стой, подожди. Бельчонок. Блядь… Подожди…

А потом начинает, словно ненормальный гладить и тереться лицом о мое лицо.

— Гордей…, - бормочу я.

От его неожиданной нежности меня прорывает и слезы, словно только и ждали подходящего момента, катятся градом, увлажняя мои щеки.

— Блядь, ты не вовремя, я снова пьяный…

Но держит. Держит, держит, держит.

— Гордей…

— Пьяный. Это плохо… Это жесть, как палевно…

— Гордей, Гордей…

— Эй, ты плачешь? Бельчонок, Арин…

— Извини, просто я… просто…

Не могу говорить, не в силах, не получается.

Когда он такой податливый, такой отзывчивый, нежный и заинтересованный.

— Шшш. Не плачь, не надо. Иди ко мне…, - хрипло произносит он.

Его руки гладят и обнимают, губы нежно проходятся по моим скулам, лбу, вискам и глазам, закрытым и особо чувствительным от переизбытка эмоций.

Вцепляюсь в его плечи и льну, и обнимаю. И позволяю ему гладить себя и тоже крепко, до боли крепко стискивать и прижимать, притискивать и обнимать.

Меня сотрясает дрожь, а он целует дорожки моих слез и