Рассказы - Уильям Фолкнер

— Да, есть, — сказал Лукас. — Я вчера его неправильно понял.

— Где оно?

— Дома у меня спрятано.

— Иди принеси.

— А на что? — сказал Лукас. — Нам его не нужно. Теперь я его правильно понял.

Коммивояжер продолжал смотреть через плечо на Лукаса. Потом отвернулся и положил руку на рычаг — но он уже стоял на скорости.

— Ладно, — сказал торговец. — Где это место?

— Ехайте, — сказал Лукас. — Покажу.

Ехали туда почти два часа, дорога давно превратилась в заросшую тропу-водомоину, которая петляла между холмами, а нужное место оказалось не в Долине, а на холме над речкой — куча клочковатых можжевельников, останки печей с пустыми швами, яма — в прошлом колодец или резервуар, вокруг — старые истощенные поля, завоеванные колючками и осокой, и несколько корявых деревьев — бывший сад, сумрачный и непроглядный под безлунным небом, в котором плыли яркие августовские звезды.

— Они разделенные, в двух местах закопаны. Одно в саду.

— Если тот, кто тебе письмо писал, не пришел сюда и не соединил их снова, — сказал торговец. — Чего мы ждем? Эй, — обратился он к Джорджу, — хватай эту штуку.

Джордж вытащил искательную машину из автомобиля. Сегодня коммивояжер запасся новеньким фонарем, но вынул его из заднего кармана не сразу. Он окинул взглядом темный горизонт, холмы, даже в темноте видимые за несколько миль.

— Ты уж постарайся сегодня найти по-быстрому. Еще час, и все, кто может ходить в окружности десяти миль, сбегутся поглазеть на нас.

— Зачем вы мне говорите? — ответил Лукас. — Скажите это своей говорящей коробке — я купил ее за триста двадцать пять долларов, а она у вас только одно слово знает: «Нет».

— Эту коробку ты еще не купил, дядя, — сказал коммивояжер. — Говоришь, одно место — там, под деревьями? Хорошо. Где?

Лукас с лопатой вошел в сад. Они последовали за ним. Коммивояжер увидел, что Лукас задержался, прищурясь поглядел на небо и на деревья, чтобы определиться, зашагал дальше: Наконец он остановился.

— Тут начнем, — сказал он.

Коммивояжер зажег фонарь и, загородив его ладонью, направил свет на ящик и руки Джорджа.

— Эй, давай, — сказал он. — Поехали.

— Лучше я понесу, — сказал Лукас.

— Нет, — сказал коммивояжер. — Старый ты. Еще неизвестно, так-то выдержишь или нет.

— Вчерашнюю ночь выдержал, — сказал Лукас.

— То вчерашняя, а то сегодняшняя, — ответил торговец. — Эй, давай! — скомандовал он Джорджу.

Они пошли рядом — Джордж с машиной посередине — и стали прочесывать сад взад и вперед параллельными ходами, втроем следя за маленькими таинственными шкалами в узком луче фонаря, и все трое увидели, как ожили, откачнулись, забегали стрелки, а потом остановились, дрожа. Тогда Джордж начал копать в узком озерке света; Лукас, держа машину, увидел, как он вывернул ржавую консервную банку, как доллары блестящим серебряным водопадом потекли по рукам торговца, и услышал голос торговца: «Черт возьми. Черт возьми». Лукас тоже сел на корточки. Они с торговцем сидели на корточках возле ямы, друг против друга.

— Так, это хотя бы я нашел, — сказал Лукас.

Коммивояжер, растопырив пятерню над монетами, другой ладонью рубанул по воздуху, словно Лукас тоже потянулся к деньгам. Сидя на корточках, он хрипло и протяжно засмеялся в лицо Лукасу.

— Ты нашел? Машина не твоя, старик.

— Я ее купил у вас, — сказал Лукас.

— На что купил?

— За мула, — сказал Лукас. Торговец хрипло смеялся ему в лицо, сидя над ямой. — Я вам на него написал купчую бумагу, — сказал Лукас.

— Ломаного гроша не стоит твоя бумага, — сказал торговец. — Она у меня в автомобиле. Бери ее хоть сейчас. Цена ей такая, что мне ее даже лень порвать. — Он сгреб монеты в банку. Горящий фонарь лежал на земле там, где его уронили, бросили. Торговец быстро встал, так что освещенными остались только икры в новеньких слежавшихся штанах и черные туфли, на этот раз не начищенные, а просто вымытые. — Ну ладно, — сказал он. — Тут всего ничего. Ты сказал, они закопаны в двух местах. Где второе?

— Спросите свою искательную машину, — сказал Лукас. — Разве она не знает? Разве не за это вы просили триста долларов? — Они смотрели в темноте друг на друга — две тени, без лиц. Лукас сделал шаг. — Колитак, мы, пожалуй, домой пойдем, — сказал он. — Джордж Уилкинс.

— Сэр? — сказал Джордж.

— Постойте, — сказал коммивояжер. Лукас остановился. Они снова смотрели друг на друга, не видя. — Тут не больше сотни. Большая часть в другом месте. Я отдам тебе десять процентов.

— Письмо — мое, — ответил Лукас. — Это мало.

— Двадцать, — сказал торговец. — И это — все.

— Я хочу половину, — сказал Лукас.

— Половину?

— И бумагу на мула обратно, и еще бумагу, что машина моя.

— Ха-ха, — сказал торговец. — Ха-ха-ха. Говоришь, в письме сказано: в саду. Сад не очень большой. А еще вся ночь впереди, не говоря о завтра…

— Я сказал, там сказано: часть в саду, — ответил Лукас.

Они глядели друг на друга в темноте.

— Завтра, — сказал коммивояжер.

— Сейчас, — сказал Лукас.

— Завтра.

— Сейчас, — сказал Лукас. Невидимое лицо смотрело ему в лицо и не видело. И он и Джордж прямо кожей чувствовали, как дрожь белого передается воздуху тихой летней ночи.

— Эй, — сказал торговец, — сколько те нашли, ты говорил?

Но Лукас ответил раньше Джорджа:

— Двадцать две тысячи долларов.

— Может, и больше, чем двадцать две, — сказал Джордж. — Большой был кув…

— Ладно, — сказал торговец. — Я выпишу тебе квитанцию, как только мы кончим.

— Сейчас надо, — сказал Лукас.

Они вернулись к автомобилю. Лукас держал фонарь. У них на глазах коммивояжер расстегнул свой лакированный портфель, выдернул оттуда купчую на мула и швырнул Лукасу. Они продолжали наблюдать за ним, пока он дрожащей рукой заполнял под копирку большую квитанцию; он расписался и вырвал одну копию.

— Она переходит к тебе в собственность завтра утром, — сказал торговец.

— До тех пор она моя. — Он выскочил из машины. — Пошли.

— И половину, чего она найдет, — мне, — сказал Лукас.

— От какого шиша там будет половина, если ты стоишь и треплешь языком? — сказал торговец. — Пошли.

Но Лукас не двинулся с места.

— А как же эти пятьдесят долларов, что мы нашли? — спросил он. — От них мне идет половина?

На этот раз коммивояжер только стоял и смеялся над ним, хрипло, долго и невесело. Потом ушел. Даже не застегнул портфель. Он отнял машину у Джорджа.

— Джордж Уилкинс, — сказал Лукас.

— Сэр? — сказал Джордж.

— Отведи мула туда, где взял. Потом ступай к Росу Эдмондсу и скажи, что хватит беспокоить из-за него людей.

III

Он поднялся по выщербленной лестнице, возле которой стояла под широким седлом светлая кобыла, и вошел в длинную комнату, где на полках стояли консервы, на крючьях висели хомуты, клешни, постромки и пахло черной патокой, сыром, кожей и керосином. Эдмондс, сидевший за бюро, повернулся вместе с креслом. — Где ты был? — спросил он. — Я посылал за тобой два дня назад. Ты почему не пришел?

— В кровати, наверно, был, — сказал Лукас. — Три ночи уже ночью не ложился. Теперь мне это тяжело — когда молодой был, то ли дело. И вам будет тяжело в мои годы.

— Я, когда был вдвое моложе тебя, и то не затеял бы такой глупости. Может, и ты кончишь затевать, когда станешь вдвое старше меня. Но я другое хотел спросить. Я хотел узнать про этого проклятого торгаша из Сент-Луиса. Дан говорит, он еще здесь. Что он делает?

— Клад ищет, — сказал Лукас.

Эдмондс на секунду лишился дара речи.

— Что? Что ищет? Что ты сказал?

— Клад ищет, — повторил Лукас. Он слегка оперся задом о прилавок. Потом достал из жилетного кармана жестянку нюхательного табаку, открыл, аккуратно насыпал полную крышечку, двумя пальцами оттянул нижнюю губу, опрокинул над ней крышечку, закрыл жестянку и спрятал в жилетный карман. — С моей искательной машиной. На ночь у меня арендует. Потому мне и спать не приходится ночью — чтобы не утек с ней. А вчера ночью он не пришел — слава богу, выспаться удалось. Так что, думаю, уехал туда, откудова приехал.

Эдмондс сидел во вращающемся кресле и смотрел на Лукаса:

— У тебя арендует? Ту самую машину, ради которой ты угнал моего… у меня… ту самую машину…

— По двадцать пять долларов за ночь, — сказал Лукас. — Он сам с меня столько запросил за одну ночь. Так что, думаю, это правильная плата. Он же ими торгует; ему видней. Не знаю, я столько беру.

Эдмондс положил руки на подлокотники, но не встал. Он сидел неподвижно, чуть подавшись вперед, глядя на негра, в котором только запавший рот выдавал старика: негр стоял, прислонившись к прилавку, в вытертых мохеровых брюках, какие мог бы носить летом Гровер Кливленд или президент Тафт, в белой крахмальной рубашке без воротничка, в пожелтелом от старости пикейном жилете с толстой золотой цепочкой, и лицо его под шестидесятидолларовой, ручной работы, бобровой шапкой, которую ему подарил пятьдесят лет назад дед Эдмондса, не было ни серьезным, ни важным, а вообще ничего не выражало.