Катилинарии. Пеплум. Топливо - Амели Нотомб

Профессор. Теперь я понимаю, почему вы столько времени проводите в факультетской библиотеке.

Даниель. Вы всерьез полагали, что меня так увлекает диссертация?

Профессор. Вас поди пойми… С виду такой идеалист.

Даниель. Я и есть идеалист! Именно поэтому осадное положение мне невыносимо. Оно превратило нас в животных.

Профессор. Если эта война помогла вам понять, что мы по сути своей животные, это уже кое-что.

Даниель (садясь). Ваше благодушие меня раздражает. (Повышает тон.) И потом, почему вы не наденете пальто? Вам жарко?

Профессор. Я дома. А дома я никогда не надеваю пальто.

Даниель. Ну знаете, глупее довода я в жизни не слыхал. (Встает и оглядывается вокруг.) Где оно, ваше пальто?

Профессор. Вас ни о чем не просили, Даниель.

Даниель. Это просто смешно. Вы же посинели от холода! (Обходит комнату.) Да где же это пальто? (Находит его у входной двери.) А! Вот оно… Пожалуйста, доставьте мне удовольствие…

Профессор (вскакивает и бежит на другой конец комнаты с криком.) Не надену!

Даниель. Да какая муха вас укусила?

Профессор. Вы не сдаетесь врагу на свой манер: продолжаете читать лекции, как до войны. А я на свой манер: не надеваю пальто, когда я дома! В тот день, когда я его надену, моя война будет проиграна!

Даниель. Умный человек, а несете такой вздор! (Идет к нему с пальто в руках. Профессор отскакивает. Они бегают по всей комнате, как разыгравшиеся дети. Даниель держит пальто перед собой, как плащ тореадора.)

Профессор (кричит, убегая). Я не умный! Я читаю авторов, которых сам же расхваливаю, без всякого удовольствия! Я люблю читать Блатека, потому что это глупое чтиво! Я двадцать пять лет лгу студентам!

Даниель (кричит, догоняя его). Да чем это вам мешает надеть пальто?

Профессор (кричит, убегая). А если мне хочется быть глупым? Имею право!

Входит молодая д е в у ш к а, худенькая, серьезная. Даниель и профессор прекращают свой бег по кругу. Им явно неловко, оба застыли на месте, она тоже.

Даниель. Марина.

Марина. Что здесь происходит?

Профессор. Происходит то, что ваш дражайший не признает за мной права быть идиотом, если мне хочется.

Марина. Если вам не нужно пальто, я его охотно надену. (Профессор берет пальто из рук Даниеля и набрасывает на плечи Марины. Оно ей слишком велико. Марина садится у печки, прижимает к ней ладони.) Профессор, печка погасла.

Профессор. Я знаю, Марина. Топить больше нечем.

Марина (смотрит на книжные полки). А это?

Профессор. Стеллажи? Они металлические.

Марина. Нет, книги.

Тягостное молчание.

Даниель. Это не топливо, Марина.

Марина. Почему же, Даниель? Горит отлично.

Профессор. Если мы примемся жечь книги, значит, война и вправду проиграна.

Марина. Война проиграна.

Профессор. Полноте, детка, вы переутомились.

Марина (с радостной улыбкой, которая очень ее красит). Не притворяйтесь, будто вы этого не знаете. Идет вторая военная зима. Скажи вам кто-нибудь прошлой зимой, что до этой зимы война не кончится, какой вывод вы бы сделали? Тот же самый: что война проиграна. Для меня она была проиграна еще прошлой зимой. Я поняла это в первый же день холодов.

Профессор. Это оттого, что вы мерзлячка. И немудрено: сколько в вас весу?

Марина. Мой вес соразмерен весу двух тысяч книг, которые вы сожжете, чтобы согреть меня, профессор.

Даниель. Прекрати, Марина.

Марина (кротко). Природа устроена несправедливо. Мужчины всегда были менее чувствительны к холоду, чем женщины. Благодаря войне я поняла: в этом и состоит основная разница между полами. Я знаю, вы думаете сейчас: куда девалась моя любовь к книгам? А я говорю, что это вы никогда не любили их по-настоящему: вы видели в них только материал для ваших диссертаций, а значит, для карьеры…

Профессор. Вы только посмотрите, с каким невинным видом это дитя поливает нас грязью!

Марина. Я вовсе не поливаю вас грязью. Я отстаиваю законность своих притязаний: пытаюсь дать вам понять, что вашими книгами вы не так уж и дорожите.

Профессор. Ну-ну, сейчас наслушаемся и недрогнувшей рукой предадим их огню, чтобы обогреть мадемуазель. Вы серьезно просчитались, голубушка: допустим, вы нам докажете, что мы и вправду бездушные карьеристы, но ведь в таком случае сжечь придется вовсе не книги, необходимые для удовлетворения наших низменных амбиций, а вас. Поскольку от вас нам нет никакой пользы, Марина.

Даниель (рванувшись к профессору). Профессор!

Марина. Большого костра из меня не получится.

Профессор. Да, наподобие чувств Даниеля к вам: минутная вспышка.

Даниель (хватая профессора за грудки). Прекратите!

Марина. Я знаю. Даниель каждую осень соблазняет какую-нибудь студентку с последнего курса – непременно последнего, чтобы наверняка не встретить ее следующей осенью. Четыре года подряд я наблюдала его маневр и знаю, как это у него отлажено. По некоторым признакам, подмеченным за эти годы, я могла предположить, что стану счастливой избранницей на своем курсе, – впрочем, это единственное, в чем я не была уверена. Так что я прекрасно знаю: мне отпущен всего год, и хочу получить по максимуму.

Даниель (он отпустил профессора и стоит перед сидящей Мариной). Ты чудовище.

Марина (встает и оказывается лицом к лицу с Даниелем. Улыбается ему с неподдельной нежностью, без тени иронии). Я чудовище? А может быть, ты, Даниель? Или война?

Даниель. Если ты и правда думаешь то, что сейчас сказала, я не понимаю, как ты можешь любить меня!

Марина. Я тоже этого не понимаю. (Подается к нему с ангельским видом, он едва заметно отступает.)

Даниель. Если ты и правда думаешь то, что сейчас сказала, твое поведение недостойно.

Марина (приближаясь). Мое поведение недостойно, Даниель. (Подойдя вплотную, прижимается к нему и замирает. Он секунду колеблется, потом, беспомощно вздохнув, заключает ее в объятия.)

Профессор. Ах! Прелестно, прелестно! Мариво в разгар войны!

Даниель (обнимая Марину, с горечью). Мариво? Вы хотели сказать, Фатернисс!

Профессор. Вы правы. Как этот сытый буржуа Фатернисс сумел прозреть любовь во всей ее наготе и неприглядности?

Марина (высвобождаясь из объятий Даниеля и отскакивая, гневно). Ну уж нет! Не надо лекций по литературе! Мне холодно, я хочу огня!

Профессор. Мотайте на ус, Даниель, так говорила доисторическая самка, возвращаясь к пещерному очагу.

Марина (оборачиваясь к профессору). Презираете меня, профессор? На здоровье! Вы-то даже в войну не слишком отощали. Будь вам так же холодно, как мне, вы бы меня поняли.

Профессор. Надо вас подкормить, детка.

Марина. Отличная мысль. Что вы мне предложите? Кусочек замороженного трупа? Больше, по-моему, есть нечего.

Профессор (идет к книжным полкам). Постойте-ка… (Берет книгу.) Вот вам лучшая пища: «Честь по чести» Кляйнбеттингена. Вы это проглотите!

Марина. Какой цинизм! (Отворачивается.)

Профессор (подходит к ней, силой поворачивает к себе и сует книгу ей в руки). Уверяю вас, это пойдет вам на пользу.

Марина (смотрит на книгу, как наказанный ребенок). Я ее сожгу. Не буду читать.

Профессор (хочет отобрать у нее книгу, но она крепко держит ее, прижав к животу). Марина! Если жечь, так хоть не эту!

Марина (поворачивается к нему). Ах вот как? У вас есть романы, которые лучше горят?

Профессор. У меня есть романы, которые хуже написаны.

Марина (смеется). Наконец-то я узна́ю, какие книжки вы любите на самом деле.

Профессор (роясь в книгах). Как раз об этом мы говорили перед вашим приходом… Вот! Вот это можете взять. (Привстав на цыпочки, достает два тома.) «Дневники» Стерпениха. (Протягивает ей книги, она не двигается с места.) Ну?

Марина. Этого мало.