Диктат Орла - Александр Романович Галиев

отцов.

Много там героев пало за Отчизну и Царя…

Судя по дружному хору, в ресторане находилось множество офицеров. Множество, вероятно, изрядно выпивших. Их можно извинить — военные нервы иначе лечить сложно. За столиками на улице сидело мало людей. Две женщины в черном — наверняка, вдовы, — несколько студентов, статные люди в коричневых пиджаках — какие-нибудь бывшие почетные горожане и домовладельцы. Еще сидел один офицер. Он сидел с краю, но в двух саженях от Пишванина; когда летчик довел до него глаза, оказалось, что офицер давно смотрит на него. Глаза их встретились и узнали друг друга.

— Здравия желаю, господин полковник, — рассеянно проговорил летчик, посмотрев на погоны, и подошел ближе.

— Здравия желаю, господин штабс-капитан, — устало ответил полковник.

Был это Матвей Геневский.

— Узнали? — робко спросил Пишванин.

— Узнал. Да и вы — тоже меня узнали. Богатыми не будем, — к усталости прибавилась горечь. В ресторане заиграла мазурка Венявского. Уставший хор голосов поуспокоился. — Да вы садитесь, господин штабс-капитан, — Геневский одной рукой поднес ему стул.

Пишванин сел и не знал, что сказать. Геневский тем временем отвернулся от него и сонным, а точнее сказать — наполовину обреченным, а наполовину безразличным взглядом водил по окнам ресторана. Сначала в одну сторону, потом в другую — прямая линия. Был он в отличной, щегольской даже шинели и новых лайковых перчатках. Летчик был рад увидеть его — ведь именно Геневский дал ему билет в Добровольческую армию. Но если тогда Геневский был равен летнему цветущему Таганрогу, то сейчас — пасмурному холодному Орлу. Пишванин не знал, как заговорить, а Геневский и не думал начинать разговор.

— Я же говорил, что Орел мы возьмем, — все же сказал летчик. Этой фразы он не мог не сказать.

— Чудесно, господин штабс-капитан, чудесно, — безрадостно отвечал Геневский. А затем достал кожаный портсигар и предложил собеседнику:

— Желаете угоститься?

— Прошу простить — не курю.

— Что ж… — Геневский снова отвернулся. Закурил. — Я тоже не курил. Да какие же тут нервы возьмешь?

— А вот, господин полковник, — Пишванин достал свой серебряный портсигар и протянул Матвею, — извольте принять подарок. Это портсигар из чистого серебра, прошу. Мне его англичане в Великую войну подарили.

Глаза Геневского ярко блеснули, но лишь на миг — и блеск вновь утоп в вязкой черноте зрачков. На серебре портсигара был искусно нарисован черный императорский орел.

— Премного благодарен, господин штабс-капитан, — Геневский принял портсигар, снял перчатку и протянул Пишванину руку. Тот тоже снял перчатку, руки были пожаты, а две перчатки — старые, военных времен, и новые, блестящие — оказались на столе. Геневский стал улыбаться — кажется, искренне. Ожил.

— Старенькие у Вас перчатки. Я Вам обязательно подарю в ответ новые, не отпирайтесь.

— Где же Вы меня найдете?

— Известно где: пойду в штаб и спрошу. Как Вам ваш триумф? Ваше возвращение? — с интересом спросил Матвей.

— Да знаете, господин полковник… Никак. Город освобожден, я вернулся назад, совершен круг, — а я ничего. Даже раздражен был.

— Вот и я… — туманно ответил Геневский. — Давайте Вам закажем чего-нибудь. Выпьем.

На столе у Геневского стоял нетронутый бокал красного вина и недоеденный бефстроганов.

— Я не пью, господин полковник.

— Что ж — вот и я не могу. Впрочем, разве бокал вина не осилите?

— Ну, разве один.

— Одного хватит. Будут тут стоять, как две свечи в церкви — на отпевание.

— На отпевание кого? — тихо и даже боязливо спросил Пишванин.

Геневский откашлялся, отвернулся, сел поудобнее и убрал портсигар во внутренний карман. Затянулся.

— А почему вы здесь, господин полковник? Будете набирать добровольцев?

— Добровольцев, господин капитан! — почти раздраженно выговорил Геневский. — Конечно, добровольцев. Нет — чтобы выехать из Харькова в Орел есть и другие дела, вас не касающиеся… — он вновь отвернулся, но быстро спохватился. — Впрочем, прошу извинить мой тон и мое настроение. Но Вам я действительно не могу сказать причины.

Геневский увидел официанта и щелкнул пальцами. Тот принес меню.

— Заказывайте, господин капитан. Я оплачу. И не отказывайтесь — Деникин на славу снабдил меня средствами.

— Сам Деникин?

— Да. Есть у меня в городе и окрестностях некоторые дела. Я Вам почему-то доверяю, иначе бы и этого не сказал. Дела прискорбные, полученные результаты угнетающие. Более сказать, опять же, не могу. А вот Вас порадовать обедом — пожалуйста.

Пишванин на таких условиях заказал гурьевскую кашу с грецкими орехами, две куриные котлеты а-ля Палкин и то же красное вино.

Вино принесли быстро. Пищу просили ожидать десять минут.

— Знаете вот, сестра подарила в дорогу, — Геневский неуклюже, неуютно, с оглядкой по сторонам, достал маленькую книжечку. Пишванин прочитал — сборник стихов Маяковского. Закладка была едва на десятой странице. — Тут есть такая строчка: «опять…» — где же? Вот: «Опять Голгофнику, — значит, — предпочитают Варраву». И выше, непристойное, впрочем, но обращение к Богоматери. Знаете…

Тут летчик, для антуража и интерьера больше, а еще больше к слову, достал свою икону и поставил на стол.

— Да, да, чудесно, именно так. Мне читать стихи, а особенно Маяковского, неприятно. Стихов я никогда не любил, считал их женской забавой, а тут еще и красный стихоплет, простите. Но вот строчка: «опять Голгофнику предпочитают Варраву», — это вся суть нашей революции и нашей войны. И суть даже не в том, что народ предпочитает Варраву — народ напротив за Голгофника. Суть в том, что Варраву предпочитают сами Варравы, — а их как-то много в России завелось. Ныне — в Москве.

— Москву мы возьмем, господин полковник, — уверенно сказал Пишванин. Он заметил, что Геневский был странно суетлив и небрежен. Почти стыдился своих размышлений и почти брезговал сборником стихов.

— Конечно. Возьмем. Но я к чему: ведь Варрава выжил в оригинале?

— У вас панические опасения, господин полковник. В прошлый раз вы были позитивнее.

— Да, черт возьми! — вдруг вскричал Геневский. Тут же успокоился. — Ладно, прошу меня простить и более не донимать разговорами о войне. — Он громко захлопнул сборник и убрал его в карман. — Выпьем же за ваш орловский триумф, господин штабс-капитан — и за ваш высокий ныне чин тоже: вы хорошо подросли.

— Вы тоже, господин полковник, — улыбнулся Пишванин. — Итак: за освобождение Орла и за… за офицерство!

Геневский кивнул. Звон ресторанного хрусталя. Опустошение бокалов. Черный орел на серебре. Черный потухший зрачок. Черное небо над Россией.

Глава девятая. Царский лес

Еще! Все ближе! Да воскреснет Бог!

Я Царь еще! Мой срок еще не минул!

А. К. Толстой «Смерть Иоанна Грозного»

В огне спадают все слова, мишура, декорации. В огне остается