Эта страшная и смешная игра Red Spetznaz - Александр ВИН

Инга хотела было привычно пококетничать, но, увидев серьёзную синюю глубину глаз Глеба, смутилась ещё больше. И, немного помолчав, ответила задумчиво.

– Скучные они все. И финн этот твой тоже…

Без кофе было никак не обойтись.

А разговаривать они продолжали так же, иногда остро встречаясь внимательными взглядами, иногда просто и бережно подшучивая друг над другом.

– Противно быть не самим собой. Не по мне изображать бравого вояку, этакого американского сержанта, подыгрывать этим релаксирующим ребятам, даже понарошку.

– Почему? Из тебя, по-моему, получился бы очень хороший военный!

– Ни-за-что! Есть три серьёзные причины, по которым я никогда не буду состоять ни на какой должности. Во-первых, и ты это прекрасно знаешь, дисциплина и я – несовместимы. Второе вытекает из первого – не люблю подчиняться. Особенно дуракам. И, самое главное и принципиальное для меня, – любая униформа вчистую убивает творчество.

– Было время, когда многие бывшие военные трудно входили в общепринятый бизнес из-за узости мышления, а я – тоже с проблемами – из-за широты моих личных амбиций.

Инга всплеснула руками.

– Ну, ведь ты же по-настоящему умный!

– Однако, ах, как верно ты говоришь, слюшай, хорошо слышать такие слова!

С акцентом и поднятым вверх указательным пальцем Глеб, как и хотел, был действительно забавен.

– Почему ты со мной так часто соглашаешься?! Ни за что не поверю, что ты ни с кем не споришь, только со мной?

– Зачем попусту обижать или расстраивать людей?

Глеб посерьёзнел, поглаживая пальцем кофейную чашку.

– Почти всегда я разговариваю не ради себя, не с целью выставить свою персону в выгодном свете, добиться чьего-либо расположения или пристального внимания. Давно уже выбираю тон или способ общения, способный сохранить спокойствие собеседника. С добрым обжорой я говорю о соусах и вкусе теплых лангустов, пойми – не про своё же бессистемное питание и презрение к тщательной кулинарии мне такому человеку рассказывать. Он же расстроится, он будет обижен! Нет, так с людьми нельзя.

С истовым огородником я поддерживаю разговор о пользе раннего мульчирования и об удивительных свойствах черной пленки при возделывании клубники. Если же я честно скажу, что его убогие шесть соток и будка с инвентарем, называемая в определенных кругах дачей, по моему глубокому убеждению, есть богатство нищеты, он может и впрямь начать пристально думать в этом направлении и опять же может разочароваться в себе. Я этого тоже не хочу.

А сейчас, в этом вынужденном походе, мне разговаривать особенно-то и не с кем. Иностранцы немы, мой соотечественник Бориска юн. И поэтому с ними мне приходится говорить коротко и смешно.

Не спрашивая Глеба, Инга, поднявшись со скамейки, взяла со стола его пустую чашку.

– Ещё немного тебе, горячего.

Он замолчал.

Протерев большой салфеткой чистое блюдце, Инга задумчиво приложила пальцы к губам.

– И почему с тобой всегда так часто всё это происходит? Истории разные, случаи?

– Потому что для меня это интересно.

Мудрая женщина всегда поймёт, если именно ей мужчина захочет сказать что-то действительно стоящее и важное для него.

– Зато со мной не бывает другого. Это вроде как закон сохранения энергии или сообщающихся сосудов. Приключений я имею достаточно. Встречаюсь с очень интересными людьми, попадаю в забавные переделки… Ты права, многовато их для примерного обывателя, для его спокойного и размеренного бытия. Но именно из-за этого изобилия необычного в моей жизни нет милиционеров, паспортисток, нет домкратов, шрусов и гаишников. Я до сих пор не знаю разницы между ОСАГО и КАСКО, у меня нет личной больничной карты, нет начальников, коллег, нет дурацких посиделок в бане, злобной бессмысленной охоты на невиновных зверей и птиц, нет пьяных соплей, завистников, я не имею никогда тупого похмелья и стыда мелких обманов.

Я не имею счастья пересекать двойную сплошную, не пью с соседскими мужиками в гаражах, не трачу время на обсуждение мобильных тарифов и планов. В свободное время не валяюсь на диванах, не смотрю и не обсуждаю ни с кем разных ксюш и полезных диет.

Вот у меня и освобождается время для другого. Для приключений.

– Так просто?

Непривычное собственное многословие изумило даже Глеба.

– Да, всё просто. Элементарно, Ватсон! Не кури – и у тебя не будет перекуров.

– Некоторые знакомые, особенно те из них, кто имеет отношение к творчеству, от чистого сердца соболезнуют мне, говорят, что я – неформат. Высокая похвала для такого беззаботного типа! Именно этого я и добивался всю жизнь – не быть в формате. Особенно в таком…

Он хмурил брови, изредка опуская глаза к столу, хотя интонациями слов и хотел выглядеть иронично весёлым.

Инга слушала капитана Глеба с грустной улыбкой.

Почти всегда искусство быть внимательной приходит к женщине с опозданием. Сейчас ей хотелось рыдать, теряя…

– Формат маленьких неграмотных и нелюбознательных человечков? Не для меня! Формат воскресных пива и чипсов?! Да ни за что! Ублюдочный формат возрастной эволюции – от кнопок разноцветных мобильников, через кредитный диван и телевизионный ящик к жирным тёлкам, к чудовищно безобразным огромным машинам, турецким курортам, к костюмам с блестящими буковками? Мерзость! Ты, случаем, не заметила, что люди, в большинстве своем, сгибаются, когда влезают в собственный автомобиль. Я этого не хочу.

– Добровольно обрекать себя на дрожь от звука персональной автомобильной сигнализации под окном – идиотизм! Я предпочитаю открывать глаза только после того, как высплюсь!

Вторая чашка кофе не успела остыть.

Глеб Никитин с сожалением отставил её, пустую, в сторону. Он чувствовал свои лишние слова, но кому, как не ей, и когда, если не сейчас…

– Политика? В партию вступать? Зачем?! За миску вкусного супа? Мне этого добра не нужно. За какой-то там стул в президиуме или за кресло в провинциальном правительстве? Тем более. От длительного сиденья, говорят, простаты бывают у мужчин разные, с геморроями…

Напитки закончились, и первый высокий луч летнего солнца уже вертикально сверкнул между высокими прибрежными соснами.

– А семья у этой твоей счастливой медсестры большая?

– Что?

Не расслышав его так сразу или не очень поняв, Инга внимательно посмотрела Глебу прямо в глаза.

– У Светланы, твоей знакомой, ну, у той, что в иностранный замуж собралась, родственников много?

– Нет, вроде. Отец года два назад как умер, позапрошлой зимой хоронили, мать на пенсии, брат есть ещё, рыбалкой на заливе занимается. Вроде всё.… А что такое?

– Рад за коллектив. Скоро, наверно, они вольются в дружную семью западных народов. За евро буду пряники себе покупать.

Похлопав озабоченно себя по карманам камуфляжных брюк, капитан Глеб затянул ремни рюкзака.

– Ты сможешь испечь большой торт? У тебя же, я помню, «наполеоны» всегда удавались чудесные?!

– Конечно, смогу! Ты что, ещё раз хочешь приехать? Когда?!

– Скоро, скоро, хорошая ты моя! Только не плачь, ладно?

Инга не ответила, спрятав глаза в рубашку на его груди.

– А где живут эти Серяковы?

– О чём ты?

– Спрашиваю, где найти, в случае чего, это замечательное семейство? Любопытно мне очень отчего-то стало, познакомиться поближе с некоторыми из них хочу, так, для общего развития.

…Наверно, Бориска специально, заботясь о своём старшем товарище, который должен был обязательно искать его, возвратившись утром в лагерь, заранее высунул на волю свои не очень чистые ноги. Огромная армейская палатка явно становилась мала для молодого, растущего организма.

– Ну, как?

– Чего?

Юноша протирал глаза, щурясь на блеск ранней воды.

– Кто выиграл полосу препятствий?

– Я. Ну, в смысле, мы. «Вискари» последние – у них на последнем этапе ботаник в колючей проволоке наглухо запутался. Мы все его сообща разматывали. Потом вы́резали вместе с проволокой и отнесли к костру. Там Ян его плоскозубцами быстро обкусал.… А ты-то как?

Капитан Глеб ровно разостлал свой спальник на песке около палатки.

– Без жертв и разрушений. Через час подъём, давай, подремлем ещё немного, пригодится.

После завтрака погода начала портиться.

Команда смешно и разнообразно занималась бытовыми вопросами.

Под краном водяной цистерны Хулио ловко простирывал свои уже использованные казенные трусы, добродетельно оставаясь одетым во вторые, сменные.

Потрясающе кривые голые ноги делали оружейника неотразимым.

В походной душевой, обтянутой тёмно-мокрым брезентом, плескались и гоготали сразу двое. В одном из них, по голосу и высокой макушке, Глеб сразу опознал Николаса. Другой, нерассмотренный, был мелок ростом и неприлично смешлив. Глеб подобрал в песке камешек и постучал им по трубе алюминиевого каркаса.