Охота на шакала - Сергей Зверев

Затем он извлек из-за пазухи бутылочку и предложил «опрокинуть по стаканчику», мотивируя, что все равно все уже упились до бесчувствия. Вахтенный, белобрысый веснушчатый парень, согласился. Много времени, чтобы споить должностное лицо, Мефодию не понадобилось. Сам он пил куда меньше. Находившийся и так в изрядном подпитии американец спустя минут десять уже мирно отдыхал…

Оказавшись в кают-компании и передвигаясь на цыпочках, Мефодий подошел к Уоррелу и, едва касаясь его руками, вернул ему в карман уже сослужившую свою службу карточку-ключ. Затем, двигаясь уже в ином, более свободном темпе, он взял за плечо и потряс Пятакова, пребывавшего все в той же позе.

– Эй, земеля… слышишь? – Потормошить «бизнесмена» пришлось изрядно, пока тот более-менее очухался.

– А? Чего? – Пятаков бессмысленными глазами уставился на Мефодия. На лбу его краснел четкий отпечаток вилки.

– Ты же это… на берег вроде собирался. Или нет?

– На берег? А, ну да… конечно. Мне нужно! – уже соображал Пятаков.

– Ну так вот, – объяснял, покачиваясь над ним, Мефодий, – я сейчас отсюда сваливаю. У меня своих дел по горло. Правда, бутылочку я все же прихвачу. Смотрю, у них тут этого добра завались. Не обеднеют. Короче, если хочешь, пошли вместе. На берег отвезу. Или сиди тут, как хочешь.

– Не-не-не! П-пошли, – решительно попытался подняться Пятаков, но ноги подвели, и он снова плюхнулся в кресло, – я сейчас. Погоди…

– Давай, братан, помогу, – придерживая Пятакова, Мефодий двинулся к выходу, – только смотри: ни гу-гу. Иначе не выпустят.

Остановившись на полпути, он словно в нерешительности остановился.

– А может, еще по одной? На дорожку?

– Все… с меня хватит, – пробормотал Пятаков. – Мне бы на берег.

– Ладно, – со вздохом сожаления заключил Мефодий, глянув на стол. Парочка вышла на палубу.

– Ты меня… друг, только на берег отвези… а уж я, как говорится, за ценой не постою, – пьяно бормотал Пятаков, тяжело ступая на подгибавшихся ногах.

– Все сделаем в лучшем виде, – успокоил его Платонов, подходя к борту и внимательно глядя по сторонам. Все спали, но сейчас осторожность была крайне необходима. – Т-с-с…

Пятаков, оказавшись на трапе, едва не свалился в море. Но Мефодий удержал его, переведя на стоявшую рядом свою яхту.

– Давай, друг, – похлопал его по спине Пятаков, – на берег. Вперед.

– Сейчас, – загадочно произнес незнакомый голос за спиной.

Пятаков обернулся и тупо уставился на трех боевых пловцов.

– Приехали, гадина, – прозвучали слова Саблина.

36

Сон командира эсминца был каким-то рваным и беспокойным. Поначалу ему снилась белокурая Оливия – та самая, с которой он еще два года назад закрутил сумасшедший роман, и, хотя была законная супруга, ждавшая его в Калифорнии, не собирался его прекращать. Оливия, как и в реальной жизни, мягко, но напористо уговаривала бросить «эту крашеную грымзу», то есть законную женушку, и перебраться к ней, в уютное гнездышко во Флориде. Уоррел, как и в реальной жизни, мялся, сомневаясь и не находя правильного выбора из запутанной ситуации. Затем Оливия вместе с супругой куда-то исчезли. Зато появилось пиратское судно, которое неделю назад ему пришлось преследовать и топить.

Тогда, во вторник, согласно полученной информации, «Кросс» двинулся в указанный квадрат и обнаружил то самое искомое корыто. В ходе этой нетрудной операции были захвачены два десятка пиратов. Морские злодеи не побоялись вступить в бой с боевым кораблем, когда тот вознамерился провести досмотр. Однако противостоять силе эсминца не сдюжили: после нескольких выстрелов судно современных флибустьеров было отправлено на дно. Уничтожение плавсредств, использующихся для преступного пиратского промысла, – обычная практика военных моряков, участвующих в международной антипиратской операции в этих местах…

Снова, как тогда, застучал пулемет. Звук становился все более резким, настойчивым, пока наконец Уоррел не сообразил, что его будят.

– Что такое? – произнес он хриплым голосом.

Встряхнувшись, он разлепил глаза, обнаружив, что, как и вечером, сидит в кресле, а вокруг – те же просыпающиеся собутыльники – Платонов, Джамаль… Командир схватился за голову. Да, выпито ночью было слишком много. Он даже не добрался до койки…

– Сэр, у нас неприятности, – на физиономии вахтенного было написано подтверждение этому сообщению.

– Не тяните, Джеймс, – поморщился Уоррел, – говорите, что стряслось.

– Пираты сбежали. И еще пропал этот латыш, Липеньш, – слова, словно гвозди, вколачивались в больную голову капитана.

– Что вы такое говорите? Куда… сбежали? – недоуменно уставился на подчиненного капитан.

– Нет их. Тюремная дверь открыта и никаких следов, – тон вахтенного не оставлял никаких шансов на то, что услышанное – продолжение сна.

Окончательно опомнившись, командир эсминца клял себя и всех последними словами. Две шипящих таблетки частично утихомирили головную боль, и вскоре он, собрав всех, кто находился на яхте, устроил допрос по полной программе, слушая «показания» о том, что же в конце концов произошло. Однако ничего конкретного выяснить не удалось. По причине вчерашней пьянки все плавало, как в тумане. Каким образом пленники открыли дверь, было непонятно. Учитывая бесчувственное состояние командира, воспользоваться карточкой мог кто угодно.

– Вот твари! – бесновался Уоррел. – Кто это сделал?!

– А мне он сразу не понравился, Липеньш этот, – заявил уже успевший пропустить стаканчик Мефодий, – глаза у него бегали.

– Да при чем тут глаза! – махнул рукой капитан.

Сейчас его волновало, кто же это все устроил. Вечером все лишние были отправлены на эсминец. Он сам, Джамаль и Мефодий всю ночь провели здесь, в кают-компании. Платонов, правда, выходил, но вахтенный уверил, что только поблевать за борт. Да и вообще – Платонов здесь человек никакой стороной не причастный…

Короче говоря, короткое расследование не дало результатов. Все, что теперь оставалось – перебраться на «Кросс» и начать преследовать беглецов. На «Киренаике» оставили семь человек с эсминца, с Мефодием распрощались. Россиянин отправился покорять моря и океаны, а Уоррел – на «Кросс».

* * *

Эсминец шел вперед, разрезая волны. Находясь на капитанском мостике, командир, усиливая зрение мощной оптикой, исследовал горизонт. Рядом стоял помощник.

– Вы сообщили, сэр, о том, что случилось? – в голосе заместителя словно слышалось что-то скрытое.

Командир вполоборота взглянул на лейтенанта Доджсона. Тот невозмутимо щурился, но Уоррел прекрасно знал, что каждый его прокол идет в плюс этому самодовольному хлыщу, видевшему именно себя в роли командира корабля.

– Не сообщал, – неохотно разомкнул он губы, – посмотрим, каковы будут результаты наших поисков.

– А ведь я говорил, – продолжал изрекать помощник, – что всех подозреваемых стоит перевести к нам на судно, где проблем бы уж точно не возникло. А так я даже не представляю, где их теперь искать. Иголка в стогу сена…

«Зато ты, Ричард, представляешь отлично, как сообщить через голову командира наверх. О том, что тот, дескать, повел себя неправильно, беспечно. Пьянствовал, вместо того, чтобы…»

Да, история выходила скверная. И дело даже не в том, как на это посмотрят выше. Хуже всего, что он сам повел себя, как полный идиот…

Поиски все же увенчались успехом, пускай и относительным. Спустя пару часов, схватившись руками за фальшборт, Уоррел всматривался в болтавшийся на волнах брошенный спасательный плотик. Доставленный на эсминец плотик окончательно подтвердил свое происхождение – на одной из оранжевых поверхностей стоял четкий штемпель: «Киренаика».

37

Пробуждение Пятакова было поистине ужасным – куда хуже, нежели Уоррела на борту «Киренаики». Александр Павлович заворочался, застонал и закашлялся. Не без усилий разлепив глаза, он обнаружил, что пребывает в какой-то незнакомой комнате, лежа на широкой кровати. Еще ничего не соображая, чиновник хотел было провести ладонью по лицу, но с изумлением понял, что сделать этого никак не сможет. Причина оказалась до крайности простой – Александр Павлович был крепко связан по рукам и ногам. Тот, кто проделывал эту операцию, позаботился о том, чтобы бесчувственное на тот момент тело было не просто связано – спеленуто самым надежным образом. Пятаков попытался было дернуться, да где там! Сумев повращать головой, пленник увидел, что одна из его ног еще и прикована для пущей надежности наручником к спинке кровати. А кровать была знатная, мощной конструкции. Таких уж сейчас не делают…

Чтобы пленник не надрывался, пробуя возможности голосовых связок, доброжелатели ко всему прочему еще заткнули ему рот тряпкой не первой свежести, а сверху прошлись несколькими слоями скотча. Потрепетав немного времени, Пятаков, осознав полное свое бессилие, завыл. Делать это он мог только приглушенно, поэтому звуки получались совсем уж тихими и глухими.