Роковая красавица Наталья Гончарова - Ирина Ободовская

Прошу тебя, дорогой и любезный брат, не отказать нам, если просьба, с которой мы к тебе обращаемся, не представит для тебя никаких затруднений и ни в коей мере не обременит.

Ты наверно будешь очень удивлен получив от меня два письма подряд. Что касается процесса, то муж хочет предупредить о нем Вигеля и министра Дашкова, чтобы когда дело поступит к ним, они рассмотрели его хорошенько до того как выносить решение. Но ты не очень полагайся на это и все-таки приезжай, так как без тебя ничего не сделается, это тебе просит передать и Тетушка. Что касается Лонгинова, все что можно было сделать в этом отношении – было сделано когда ты был здесь, ты об этом вероятно помнишь. Но тебе совершенно необходимо, по словам людей, понимающих в делах, поскорее взять Лерха, так как можно опасаться как бы противная сторона не перехватила его, тогда наш процесс проигран.

Прощай дорогой и любезный брат, нежно целую тебя и горячо желаю успеха в твоих делах. Катинька уже тебе писала о деле Ртищева[77]. Все, кому мы показывали эти бумаги, очень не советуют тебе начинать его, потому что дела подобного рода могут вестись только между близкими друзьями, или людьми, честность которых не вызывает сомнения и всеми признана, иначе это только повод для процесса; я думаю, что Ртищев не может быть отнесен к числу таких людей.

Нежно поцелуй Маминьке ручки, я рассчитываю написать ей завтра».

(1 октября 1835 г. Петербург)

«Я получила недавно твое письмо дорогой Дмитрий, и если я не написала тебе раньше, то только потому, что для того, чтобы дать тебе ответ по поводу бумаги, мне надо было повидать Плетнева, который взялся за это дело в отсутствие моего мужа; он тебя очень просит прислать ее в ноябре, к январю это было бы уже слишком поздно. Тысячу раз благодарю тебя от имени моего мужа за то, что ты был так любезен и взялся за это дело.

Что касается процесса, я сделала все возможное. Прежде всего, как только я получила твои бумаги, я велела снять с них копию, чтобы дать ее Лерху, которого я попросила зайти ко мне. Я с ним говорила о нашем деле, просила взяться за него и просмотреть все бумаги. Несколько дней спустя он прислал мне все бумаги обратно с запиской, в которой пишет, что он не может взяться за дело, потому что оно уже разбиралось в Москве; он говорит, что следует подать прошение Государю, который решит может ли оно слушаться в Петербургском Сенате. Не будучи довольна этим ответом, я обратилась к господину Бутурлину, который не отказал в любезности прочитать все бумаги. Он нашел, что мы правы, а действия противной стороны – бесчестное мошенничество. Он мне посоветовал встретиться с Лонгиновым, взять обратно прошение, если это возможно, чтобы написать его снова от моего имени, потому что, ты извини меня, но мое имя и моя личность, как он говорит, гораздо больше известна его величеству, чем ты. Впрочем, добавил он, достаточно, если вы поставили там свою подпись. Но так как я не помнила наверное подписала ли я его, я попросила через мадам Загряжскую свидания с Лонгиновым. Оно мне тут же было предоставлено. Я поехала к нему в назначенное им время, и вот результат моего разговора с ним. Он начал с того, что сообщил мне, что наше дело еще не пересматривалось, потому что чиновник, который должен был им заниматься, был болен воспалением легких и даже при смерти, но что накануне моего прихода наше дело извлекли из забвения, в котором оно находилось, и теперь они отложили все дела, чтобы заняться только нашим; оно очень серьезно, добавил он, и потребует по меньшей мере 15 дней работы. По истечении этого времени, сказал он, я смогу дать вам ответ, если не официальный, то хотя бы в частном порядке. На мой вопрос могли ли бы мы рассчитывать на то, что он будет голосовать за нас, он ответил, что прочел наше прошение и ему кажется, что мы правы, но что его одного голоса недостаточно, так как кроме него имеются еще шесть человек, которые должны решить будет ли слушаться наше прошение. Что касается наложения ареста на наше имущество, то тебе нечего опасаться до тех пор, пока они не вынесут какого-либо решения. Он говорит, что дал тебе бумагу, которую ты можешь показать в случае, если тебе будут устраивать какие-нибудь каверзы; она подтверждает, что закон полностью на нашей стороне. А теперь я хочу узнать кто эти шесть человек, от которых зависит наша судьба, и если это кто-нибудь из моих хороших друзей, то тогда я постараюсь привлечь их на свою сторону. Второе, что мне хотелось бы узнать: является ли правая рука Лонгинова, то есть лицо, занимающееся нашим делом, честным человеком или его можно подмазать? В этом случае надо действовать соответственно. Как только я узнаю это точно, я тебе дам знать.

А теперь я поговорю с тобой о деле, которое касается только меня лично. Ради бога, если ты можешь помочь мне, пришли мне несколько сотен рублей, я тебе буду очень благодарна. Я нахожусь в очень стесненных обстоятельствах. Мой муж уехал и оставил мне только сумму, необходимую для содержания дома. В случае, если ты не можешь этого сделать – не сердись на мою нескромную просьбу, прямо откажи и не гневайся.

Прощай, дорогой братец, нежно целую тебя, а также Сережу и Ваню. Поблагодари пожалуйста последнего за память. Мать пишет, что он просил передать мне много добрых пожеланий».

Надежды Пушкина на «Историю Пугачевского бунта» не оправдались. Книга вышла в свет в конце декабря 1834 года и первое время продавалась хорошо, но вырученные деньги ушли на уплату самых неотложных долгов. «…Пугачев сделался добрым исправным плательщиком оброка, Емелька Пугачев оброчный мой мужик! – пишет Пушкин 20 января 1835 года Нащокину. – Денег он мне принес довольно, но как около двух лет жил я в долг, то ничего и не остается у меня за пазухой, а все идет на расплату».

Однако уже через три-четыре месяца продажа почти прекратилась: круг людей, интересовавшихся историческими книгами, был очень ограничен. После смерти Пушкина большая часть тиража оказалась нераспроданной. Таким образом, вместо предполагавшихся 40 тысяч Пушкин выручил всего 16, и те растаяли мгновенно.

Все это свидетельствует о значительном ухудшении денежных дел семьи.

Взяв на себя управление отцовским имением, он к тому же должен был погашать задолженность по нему, а также выплачивать родителям, брату и сестре их долю доходов. Лев Сергеевич безрассудно сорил деньгами, и Пушкину приходилось покрывать и его долги. Н. И. Павлищев, муж Ольги Сергеевны, также требовал увеличения выплаты ей содержания. В конце концов Пушкин вынужден был отказаться от своей доли доходов в пользу сестры. И, наконец, семья самого поэта увеличилась – стало трое детей. Будучи связан службой в Петербурге, он не мог заниматься чисто литературным трудом, который приносил ему необходимые средства на содержание семьи. К 1835 году у Пушкина было 60 тысяч долгу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});