Пляска в степи - Виктория Богачева

оберегом я уже смолчал.

Цокнув, дядька Крут резко мотнул головой. Ну, девка! Коли и она туда же вслед за сестрицей удумала князя бесчестить… несдобровать ей!

— Добро, — воевода посмотрел на Горазда. — Князю пока не говори. Да и ни с кем об том не болтай! — он повысил голос. — Я сам разберусь, что да как, а после с ним потолкую, коли нужда будет.

С облегчением вздохнув, Горазд кивнул несколько раз и постепенно отстал от дядьки Крута. Воевода же заозирался по сторонам, ища взглядом кметя Гостомысла. Прежде тот никак в княжеской дружине не выделялся. Кметь как кметь. Сражался исправно, приказы не нарушал. Особого воинского умения у него никогда не водилось, ну так оно и не каждому дано. Как ни силился дядька Крут, не мог вспомнить хотя бы единого промаха кметя Гостомысла али худых слов, сказанных про него.

Его отец служил в дружине еще у старого князя Мстислава и, как повелось, его сын стал служить княжескому сыну. Воевода нахмурился. О чем могла говорить с кметем молоденькая княжна? Откуда она того кметя знает-то?

А все потому, что следовало весь путь в повозке провести да на белый свет лица особо не казать. Еще во времена его, Крута, отца невесту закутали бы в покрывало, скрепив его на запястьях обручьями, и так бы и везли всю дороженьку, пряча от всякого чужого да дурного взгляда, мало ли что!

А нынче же… Ослабели нынче обычаи, позабылись старые, отцовские обряды. Много стало вольнодумства, вот и княжьи невесты уже с кметями беседы ведут, трапезу разделяют, вокруг костра по вечерам сидят! И распоследнему дураку ясно, никакого добра так не выйдет. Обычаи не для того дадены и придуманы были, чтобы их нарушать. Распоследнему дураку-то оно, может, и ясно, но токмо не князю!

А ведь дядька Крут говорил Ярославу: закутай княжну! Тот же махнул рукой, сказал: «пусть вольной ходит». Еще и поглядел на воеводу, словно на рассудка лишенного. Мол, никто так нынче не делает, невесту и уморить недолго, коли седмицы напролет везти наглухо закутанную, в закрытой повозке.

Ничего, как-нибудь уж выжила бы. Зато не пришлось бы воеводе теперь голову ломать, мысли неприятные гнать от себя подальше.

И трапезы эти совместные! Виданое ли дело, чтобы девка с дружиной вокруг костра сидела! Разговоры не для ее ушей предназначенные слушала. Еще и стряпала что-то. Будущая княгиня! Воевода весь изошелся прошлым вечером, наблюдая за знахаркой и ходившей за ней хвостом княжной. А князю — хоть бы хны! Делом занята — и ладно. По оставленному дому не рыдает — и все веселее!

«Напрасно лютуешь, дядька Крут», — сказал ему Ярослав.

Порой он совсем не понимал князя. Тот творил немыслимые вещи, и волей-неволей воевода задумывался: не потому ли, что растили его поодаль от княжьего терема? Вроде бы и рядом, пред очами старого князя Мстислава, но все же усылали подальше всякий раз, как вспыхивала между ним и младшим братом ссора, и княгиня Мальфрида поднимала крик. А случалось такое частенько. Может, возьми князь Мстислав своего бастрюка в терем, как полагалось, было бы у него меньше вольнодумства нынче?

Воевода покачал головой и слегка ударил пятками коня, спеша вперед. Пока он кручинился, они уж почти поравнялись с торговцами, которых приметил дозорный. Вон, Ярослав как раз приветствовал повстречавшихся случайных путников.

— … идем мы из самой Бирки, княже.

Остановившись ошуюю князя, воевода окинул гостей пристальным взглядом.

Говорил нынче самый старший из них, уж половину его длинной густой бороды покрывала седина. Ехали они налегке, но полдюжины повозок охранял кратно превосходивший их числом отряд наемников с Севера.

Воевода недобро сощурился, рассматривая их бритые налысо головы и лица и руки, покрытые причудливыми, вырезанными прямо по коже узорами. Клыки диких зверей служили им оберегами. Носили их кто на шнуре на груди, а кто и вставленными в ухо али и вовсе в ноздрю!

Дядька Крут обернулся, проследив за взглядом одного из наемников: да, добра в их повозках было и впрямь навалом. Втридорога взял Ярослав приданого за княжну, и нынче повозки скрипели и прогибались под тяжелым грузом. Тут и отрезы шелковой ткани, и украшения из янтаря, и серебро весом.

Сколько ни вглядывался воевода, не мог угадать родовых знаков наемников. Стало быть, выродки, изгнанные своими семьями, лишенные права носить указания на принадлежность к роду. Токмо и оставалось им, что головы да лица уродовать росписью этой дикой!

Дурно, очень дурно.

— Ужель так неспокойно нынче на дорогах? — видно, Ярослав также подивился и числу наемников, и их лицам.

Он откинул в сторону плащ, показывая меч в ножнах, и положил раскрытую ладонь на бедро. Второй рукой он чуть потянул на себя поводья Вьюги и обернулся. Кмети из его дружины медленно, не торопясь подъезжали на лошадях все ближе и ближе к нему.

— Всякое бывает, княже, — добродушно улыбнулся торговец и развел руками.

Повинуясь взмаху его ладони, наемники, сопровождавшие их отряд, отошли назад. Все, как один, усмехнулись.

Торговец поправил на груди серебряную гривну, висевшую на толстом шнурке. Знак отличия, разрешение торговать в разных княжествах да с заморскими купцами.

Пока говорил с князем, мужчина все косился на нагруженные повозки и дружину. Что-то явно высчитывал в уме, дядька Крут был готов отдать руку на отсечение.

— Брат мой по Волге нынче идет с товаром нашим, а я уж больно кости размять захотел, — наконец, он примирительно показал руки раскрытыми ладонями вверх. Мол, не замышляю дурного.

— Коли идете из самой Бирки, стало быть, и на Ладоге у нас побывали? — вкрадчиво спросил Ярослав.

Он не отводил взгляда от торговца, с которым говорил. Уж больно тот ему пришелся не по нраву. Он и его северные наемники. Разбойники, если судить по виду. Все, как один, головорезы.

Торговец, однако, пребывал в благодушном настроении.

— Побывали, — спокойно отозвался он и одернул запыленный плащ. Еще раз нарочито-медленно погладил серебряную гривну на груди.

— Знатный был торг и привечали нас знатно! И на Ладогу заезжали, и в Белоозере были! Жаль, брату твоему, княже, так и не удалось нам поклониться. Не дождались его с полюдья, раньше уехали.

Ярослав нахмурился еще пуще, сверкнул недобро глазами.

— Вот как. Уж не взыщите, гости дорогие, — сказал он и склонил слегка голову. — Приезжайте по весне, я сам вас привечу.

Они поговорили еще немного, и князь уже приказал дружине посторониться, чтобы пропустить купцов с охранителями, когда спросил будто бы невзначай.

— А что, давно ли вы из Ладоги вышли?

— Уж несколько седмиц как. Может, три.